Андрей Деменков - Питерские палачи
При воспоминании об отвратительной сцене в полицейском фургоне Стаса передернуло омерзением, и он решил еще выпить.
— Ты серьезно? — хмуро вопросил Игорек, наполняя рюмки.
— Чего?
— Ну, насчет того, что мент хотел тебя угрохать.
— Еще бы!
— Зачем?
— Ты меня спрашиваешь?!
Выпили еще по одной, после чего Стас совсем захмелел. Подперев стремительно тяжелеющую голову ладонью, он уставился в волосатую грудь Игоря (выше глаза уже не дотягивались) и начал неравную борьбу со сном.
— Нинка, наверное, дуется на меня? Я…
— Да ладно! — отмахнулся Игорь. — Дальше-то что с тобой будет? Розыск ведь объявят.
— Всесоюзный? — просопел беглец. — Но делать что-то надо — это верно. Поймать бы ту поганку, которая никак не хочет оставить меня в покое!
Он безуспешно попытался сдержать приступ зевоты и покосился на настенные часы, указывавшие половину второго.
Игорек понял его мысли.
— Щас приду.
Он поднялся наверх, угомонил кипевшую гневом Нину, захватил одеяло и подушку и вернулся в гостиную.
Стас уже спал, свернувшись калачиком на коротком диване. И явно крепко — без лишних сейчас снов.
* * *Валдис очнулся от доставшегося ему удара судьбы как-то резко — толчком, словно после сеанса гипноза. Но боль во лбу напомнила, какой им занимался «гипнотизер».
Было уже светло и прохладно. Весело щебетали пташки, со стороны шоссе доносился шорох проезжающих машин. Часы показывали шестой час.
Валдис встал, тряхнул гудящей головой, огляделся по сторонам. Пусто! Никого и ничего кругом! Только истоптанный песок меж камней подтверждал реальность случившегося ночью.
«Инге — привет!»
Вспомнив наглую фразу ряженого мерзавца, он заалел угольком — только что пар из ушей не повалил.
Какой позорище!
«А Хан-то!.. „Заурядный“, „законопослушный“!..»
Нетвердым шагом Валдис подошел к морю, опустился на корточки и ополоснул лицо и шею солоноватой свежестью.
«Где все наши? Не могли же их забрать, забыв про меня…»
«Инге — привет!»
«Почему он это сказал?»
Потому и сказал, что знал — передавать этот самый привет уже некому! Сделав свое черное дело, Инга спокойно «слиняла», от души смеясь над грозным любовником! А какое дело? Да разве имеет это теперь хоть какое-то значение? Ну, отлавливала всякую там косвенную информацию и передавала Петракову…
Погруженный в свои горестные мысли, Валдис вышел из леска на обочину шоссе и замер в изумлении. Хорошо знакомый злосчастный автофургон преспокойно стоял себе в паре десятков шагов от него и только что травку не пощипывал!
Очередная пакость Хлыста?
Еще минуту назад Валдис пришел к выводу, что его оставили в живых лишь потому, что Хан теперь сам уничтожит проколовшегося «бригадного» и сделает это куда изощреннее. С появлением в поле зрения фургона в душу закралось подозрение, что все намного сложнее.
Он медленно приблизился к машине. Тщательный наружный осмотр не выявил ничего подозрительного.
«Только бы не нарваться на какой-нибудь дьявольский сюрприз!» — подумал Валдис и, зажмурив глаза, потянул на себя ручку дверцы фургона.
Его передернуло, когда что-то не очень тяжелое, ассоциирующееся на слух с небольшой бомбой, шмякнулось на пол.
Но взрыв задерживался.
Валдис приоткрыл правый глаз и увидел перед собой нечто мохнатое, похожее на фантастическую тварь из фильма ужасов.
Это же голова!
— Чабан!
— Ммм… — спросонья тот явно не соображал, что с ним происходит, где он находится и, самое главное, почему так удобно упиравшаяся в дверцу голова больно шлепнулась вдруг затылком на пол.
Приободренный счастливым открытием, Валдис чуть ли не с отеческой нежностью приподнял голову-бомбу своего подчиненного и повернул лицом к себе.
— Ты что здесь делаешь?
— Живем мы здесь! — из глубины фургона понесся раскатистый перемат проснувшегося Казбека.
Валдис распахнул вторую дверцу и хмуро оглядел неприглядную обстановку «общежития» целиком. В фургоне ютилась неполная дюжина связанных по рукам и ногам его и Антона людей; валялись как попало, порой даже друг на друге. Вкупе с синяками и кровоточащими ранами они производили жалкое впечатление.
После того как все были развязаны, выяснилось одно мрачное обстоятельство — парням пришлось провести несколько часов в компании с двумя трупами! Думали, с тремя, но искалеченный Фан все же ожил, когда его тронули.
— Хан нас повесит! — обреченно бубнил совершенно подавленный Селиван.
— Он придумает нечто более забавное! — зло щурясь, заверил Валдис. — А вешать будем мы!
— Кого это?
— А того ряженого.
— Каким макаром? — вполне справедливо озадачился Антон.
Валдис энергично потер ладони, вместо ответа подозвал Коготка.
— Ты ведь узнал, где живет хоть одни из тех трех козлов?
— Каких?
— Тех самых! — рявкнул «бригадир» нервно замахиваясь.
— А-а!.. — не совсем уверенно начал припоминать Коготок и на всякий случай втянул затылок под воротник куртки. — Да… Тот, что самый «мосластый», живет в Полюстрово… Я даже знаю, где его дача!
— Дача, говоришь… — прищурился Валдис, соображая. — Почему бы беглецу не прятаться там некоторое время? Всех в фургон!
— А с мертвецами че? — спросил кто-то.
— Пусть там пока остаются. Потом разберемся… — «Неужели этот кретин и не догадывается, что мы тоже одной ногой в могиле?»
Через минуту «Газель» неслась по раздолбанному шоссе, обходя одну машину за другой. Мужиков кидало по фургону до тошноты, но они стойко переносили выпавшие на их долю очередные испытания. Их поддерживала вера в близость расплаты, которая в случае успеха позволяла надеяться на снисхождение Хана.
— Мобира есть? — спросил Валдис Антона.
Тот мотнул головой.
— У всех забрали. И лопатники все загребли, суки!
Терзаемый своими сокровенными думами, Валдис остановил машину у первого же телефона-автомата.
— Ты чего? — вопросил Антон, да в воздух.
Валдис перезвонил два раза, но к телефону никто не подходил. Что, впрочем, и ожидалось!
— Сука! — ругнулся он, срывая «Газель» с места.
О ком он так, Антон спрашивать уже не стал.
* * *Сквозь пелену сна Стас уловил поблизости какое-то движение, поежившись под тоненьким одеяльцем, нехотя приоткрыл глаз и увидел, что двигается Нина, — накрывает на стол.
Пару секунд он решал: спать дальше или подавать признаки пробуждения и благосклонно принять приглашение к столу? Тихое урчание желудка тут же поставило точку в его размышлениях.
Неторопливо отходя ото сна, Стас прошелся глазами по ладной фигурке Нины.
«А она на Ингу здорово смахивает! Даже цвет волос…»
Стас вдруг осознал, что впервые за несколько бурных дней вспомнил ту, из-за которой и начались все его неприятности. Где она сейчас? Сердце кольнуло тоской и обидой. Вновь потерять женщину и оказаться в полнейшем дерьме — тут необходимо особое везение! Впрочем, возможно, это и к лучшему, что Инга исчезла из его жизни.
— Проснулся-таки! — не оборачиваясь, определила Нина. — Живенько вставай: скоро кофе будет готов!
Она докомплектовала последний бутерброд и убежала на кухню.
Стас протяжно, трагично и прерывисто вздохнул. Потом приподнялся на локте, медленно опустил ножки на пол и в том же аристократическом темпе принял сидячее положение. Тело ныло так надрывно, словно весь предыдущий день его топтали ногами в кирзовых сапогах. В желудке дотлевал ядерный реактор, выбрасывая в пересохшее горло ядовитые испарения. Похрустывающие застарелой коркой носки источали специфический запах, именуемый в некоторых неаристократических кругах просто вонью.
«До чего же я несчастный-то!» — горько сокрушался Стас, поскребывая густую щетину на щеке. Ему так стало жалко себя, что переполняющие душу эмоции выперли целиком на мятую физиономию.
Вернувшаяся с кухни Нина, глянув на мужика, едва не обронила чашки с дрогнувшего в руках подноса.
— Ты чего это? — вопросила она жалостливо. — Игореша говорил: у тебя неприятности.
Стас собрал всю волю и физиономию в единый могучий пучок, скинул с себя одеяльце.
— Минутная слабость! — он вскочил с дивана и пояснил. — О Гоше переживаю — как он там без меня?
— Братик твой?
Стас не стал вдаваться в никчемные детали.
— Где я могу умыться, побриться и… как бы это… вернуть природе хотя бы малую часть того, что употребил в последнее время на поддержание огня жизни в измученном невзгодами теле? — он поднял кверху указательный палец, еще раз прокрутил в сознании произнесенные слова. — Хорошо сказал — правда?
Нина задумчиво поморщила носик, подбоченилась сурово.
— Ты бы вчера ночью с таким пафосом беседовал!
