Татьяна Полякова - Строптивая мишень
Прежде всего меня интересовал «крестный». Я надеялась, что вычислить его будет нетрудно, и не ошиблась. Филинов Николай Савельевич, он же Филин, он же Коля Мокрый, он же Савельич и попросту Дед. Начал свою карьеру с восемнадцати лет с участия в ограблении инкассатора. Послужной список впечатлял. Я считывала текст с монитора, и во мне крепла уверенность, что он — именно тот, кто мне нужен.
Алексеев в окружении Савельича было четверо, но только один из них два года назад угодил в тюрьму: Шатов Алексей Николаевич. О нем в досье было всего несколько строк и много вопросительных знаков, в том числе и против имени. Светило ему никак не меньше восьми лет, потом часть обвинений сняли, он получил четыре, а вышел через два. Не иначе как за отличное поведение. Я крутилась в кресле, пытаясь понять, почему адвокаты бились насмерть из-за в общем-то pядового бандита. Не прост, ох, не прост был Алексей, и это мне не понравилось.
Решив, что сейчас мне не разгадать всю загадку, я вновь обратилась к досье. О Сером, который в миру именовался Серовым Сергеем Андреевичем, Гера знал предостаточно. Если верить всему, что на него имелось, Серый был довольно забавным малым.
Досье Эдички я знала наизусть и все-таки набрала код, может быть, для того, чтобы освежить свою ненависть. Я считывала данные, а думала о Гере. Когда — то мы потешались над его страстью к научной орга низации труда. Гера, Гера, что бы я делала без тебя сейчас? Решив узнать, что есть на Ступу (двигало мною скорее любопытство), я головой покачала, удивляясь Гери-ной дотошности: рядом с его именем стояло имя Алексея, они росли в одном дворе, учились в одном классе, вместе занимались в спортшколе.
— Молодец, Гера, — сказала я, точно он мог меня услышать.
Я еще посидела, закинув руки за голову и размышляя. Не то чтобы прикидывая свои шансы — об этом я вообще не думала."Действовать, а не рассуждать", — много раз повторял Олег. А там посмотрим.
Я взглянула на часы: следовало поторопиться. Если Алексей уже вернулся, придется врать, что опять на дереве сидела. Глупо, конечно, но объяснять свое отсутствие иначе — затруднительно.
Объяснять ничего не пришлось: Алексея в доме не было. Поначалу, это меня обрадовало, но через полчаса я стала поглядывать на часы, а потом и вовсе занервни чала. Когда он наконец появился, я до того извелась, что накинулась на него, точно жена на загулявшего мужа:
— Ты чего так долго? — Он усмехнулся и прошел в ванную, крикнув из-за двери:
— Только не говори, что жрать нечего.
Я собрала на стол, очень гордая тем, что обед приготовила. С моей точки зрения, благодарность я заслужила, но Алексей молча взял ложку и принялся уписывать борщ, не видя повода сказать человеку спасибо. Следовало признать, мы воспитывались в разных условиях и понимали друг друга так же хорошо, как кошка с собакой.
— Вкусно? — сурово спросила я.
— Не очень. Не злись, но готовить ты не умеешь.
— Вообще-то я старалась.
— Да понял я, понял. Утешайся тем, что у тебя есть другие достоинства. А борщ варить я тебя научу, когда все кончится.
— Я вообще-то быстро все схватываю, — кивнула я и повторила свой вопрос:
— Ты почему так долго?
Он почесал за ухом, посмотрел куда-то мимо меня, вздохнул, но все-таки ответил:
— Я вернулся, понимаешь?
— Да, — все-таки не очень понимая, сказала я. — Я рада и очень благодарна тебе. Алексей поморщился.
— Да не сюда вернулся, а вообще. У меня есть обязательства.
Я моргнула, поерзала, нахмурилась и спросила:
— Перед кем?
— Поставь-ка чайник, — тяжело вздохнул он.
Я поставила чайник, но ясности это не внесло никакой.
— Алеша…
— Что?
— Какие обязательства? Перед кем? Перед крестным?
— И перед ним тоже…
— Да ты с ума сошел! — ахнула я. — Они тебя в тюрьму упекли…
— Серый…
— Одна компания…. Ты что, не отдохнул за два года там? Опять за старое?
Он грохнул кулаком по столу, да так, что я подпрыгнула и зажмурилась.
— Не лезь в мои дела! Все?
— Извини, — сказала я голосом Красной Шапочки, встретившей Серого волка. Волк был злым, а Шапочка милой и доброй девочкой… Я стала разливать чай. Чай ник в моих руках заметно дрожал, а я старательно отводила взгляд в сторону.
— Сядь, — сказал Алексей через минуту. — Посмотри на меня и послушай. Твоя история — полное дерьмо. Чтобы вытащить тебя из этого дерьма, я должен играть по правилам. И волки стаей бегают, когда выжить хотят, а в стае свои законы.
— Я поняла, — торопливо заверила умненькая Красная Шапочка. — А теперь меня, пожалуйста, послушай. Когда все кончится, я имею в виду, когда ты меня из дерьма вытащишь, можешь сразу и навеки забыть и про своего крестного, и про прочую публику. Никакой уголовщины. Мы вообще уезжаем отсюда и живем, как нормальные люди. Ходим на работу, ждем зарплаты, прикидываем, что купить в первую очередь.
Он хохотнул и опять за ухом почесал, а я разозлилась:
— Знаю, о чем ты подумал. Я просто высказала свою точку зрения, а там как знаешь..
— Ладно, не заводись, — кивнул он. — Уж больно далеко загадываешь.
Я тоже кивнула, соглашаясь, хотя отлично знала: времени осталось всего ничего.
Потом мне сделалось стыдно, что я так нахально набиваюсь в жены, а еще горько. Приходилось признать два неприятных, но очевидных факта: Алексей по всем статьям не годился мне в спутники жизни, а я отчаянно хотела, чтобы мы жили долго и счастливо и умерли в один день.
— Я не хотел тебя обидеть, — заявил он, понаблюдав за мной.
— Конечно. Это меня иногда заносит. Не обращай внимания. Бегай в стае и постарайся вытащить меня из дерьма.
— А чего ты злишься? — усмехнулся Алексей.
— Злюсь я потому, что я дура и, несмотря на возраст, хочу выйти замуж за любимого человека.
— За меня, что ли? — развеселился он.
— До такой степени я еще не спятила, так что успокойся: на твою свободу никто не посягает.
Надо же, как он меня разозлил! А я-то всегда считала, что не опущусь до глупой бабьей сентиментальности. Переоценила ты себя, Красная Шапочка, а волчку и горя мало: сидит, ухмыляется. Неужели я в него влюбилась? Ничего, влюбилась, разлюби — лась, переживем. Не о том сейчас думать надо.
Я решительно поднялась и стала мыть посуду. Алексей курил и вроде бы в окно смотрел, но на меня косился. И хмурился. Ссориться с ним не следовало, и я спросила, желая сменить тему:
— Где ты научился готовить? Он пожал плечами.
— Нигде. Дома. Мать всегда на работе, а я мальчик не хилый рос, вот и приспособился.
— Мать давно умерла?
— Давно.
— Надо полагать, она была единственной женщиной, заслуживающей уважения? — не удержалась я.
— Точно. Мать была очень гордой и не была шлюхой.
— Здорово, — порадовалась я. — Еще она воспитала прекрасного сына. Жаль, что я не обладаю ни одним из ее замечательных качеств. — Я взяла тарелку и запустила ее в стенку. Тарелка разбилась, а Лешка при свистнул.
— И что? — поинтересовался ехидно.
— Ничего.
— Тогда брось еще тарелку. Лучше сразу две. Что у тебя мозгов маловато — это я сразу заметил, но то, что ты просто дура, — для меня все-таки новость. Чайник бросай аккуратней, не ровен час, ошпаришься.
Чайник я поставила на плиту и ушла в комнату, которую именовала своей. Меня слегка трясло от желания раз и навсегда поставить его на место. Если он думает, что может обращаться со мной как с какой-нибудь своей шлюхой, то глубоко заблуждается.
На самом деле вина его была в другом: я по уши влюбилась, а он был поумнее и влюбляться не спешил. Сознавать это было мучительно. Некстати взыгравшая гордость толкнула меня на глупейшую демонстрацию: я собрала вещи, упаковала их в сумку и вышла на веранду. Алексей ухмыльнулся — теперь физиономия его выглядела откровенно подлой.
— Далеко собралась? — поинтересовался.
— Не твое дело.
— А можно узнать, почему?
— Затрудняюсь ответить. Может, ты чего-то не сказал, а может, сказал лишнее.
— Ясно. Катись. Я тебя недооценил: ты не просто дура, ты дура редкостная.
— Спасибо. И за помощь тоже.
— Рад был помочь, — хмыкнул он.
Я подумала, что бы еще сказать, выходило — нечего. Следовало убираться отсюда — сколько можно стоять в кухне с сумкой в руках, переминаясь с ноги на ногу. Я повернулась и пошла из дома. Когда по ступенькам спускалась, уже поняла: зря, догонять, звать и уговаривать он не станет. А без него мне не справиться. Я оглянулась: Алексей вышел на веранду, наблюдал за моим исходом и ухмылялся. Я открыла калитку, сделала шаг и опять оглянулась — веранду он покинул и теперь в кухне насвистывал мотивчик. Сволочь уголовная, в сердцах подумала я весьма своеобразно о любимом человеке. Моему женскому самолюбию был нанесен сокрушительный удар. Плевать мне на женское самолюбие. Я хочу вернуть свою прежнюю жизнь. И в гробу я видала этого придурка с перебитым носом. Но пока, ничего не поделаешь, он мне нужен.
