Андрей Федоров - Двенадцать обреченных
Да, я уже все вспомнил. Это не мешало продолжить поиски. К родственникам Гиви в любом случае следовало съездить. Но я уже все понимал. Нет, я не знал — был ли третий киллер, но уже понимал, что не было второго. Был вообще, скорее всего, один… Это вдруг подтвердилось самым чудесным образом у первого газетного прилавка.
Сашка остановился:
— Надо бы узнать, чем Москва дышит.
Он купил «Московский комсомолец», на всякий случай «Труд» и еще что-то.
Мы с Даней взяли по газете, и через несколько минут она протянула мне на заднее сиденье сложенную вчетверо газету, тыкая пальцем в заметку, напечатанную мелким шрифтом. По выражению ее выпученных глаз я понял, что это нас касается напрямую:
«Взят убийца известного бизнесмена А. Т. Снежневских».
Я прочитал, что Андрей был застрелен киллером из конкурирующей организации. Необыкновенно быстро, через два часа, киллер был взят, и пораженный газетный коллектив (пораженный скоростью и ловкостью правоохранительных органов) в утреннем выпуске сумел о том известить пораженного читателя.
Пораженной выглядела и Даня.
— Все правильно, — утешил я ее, — все ясно, Даня, киллер был всего один. Он самый, Скоков. Мне теперь кажется, что до случая с Полубеловой он не знал, что творит. Маньяк поручил ему доставить посылки, хорошо заплатил, дал адреса, те, на бумажке. Он доставлял и уходил. И даже сжульничал, тебе, например, оставив сразу две посылки, чтобы не ездить к тому же Андрею. А вот у Полубеловой… он не успел далеко отойти, услышал взрыв, а потом по радио или по телику кое-что узнал о тех, кому носил посылки.
— А зачем он пошел к Смуровым?
— От злости. Он понял, что стал наемным убийцей, и пошел за дополнительным гонораром. Он наверняка знал, где Борис держит деньги.
— Но там был кто-то еще!
— Это мелочь. Уточним. Открытая дверь. Мало ли.
— А кто убил Бориса?
— Я думаю, нам все сегодня расскажут, Даня. Мы едем получать последнюю информацию.
— И кое-куда приехали, — доложил Сашка, — тут В этом дворе. Сам пойдешь?
— С женщиной. Больше доверия.
— Я вроде личного шофера?
— Но и наружного наблюдателя, Саша. Мало ли. Я в розыске, некто, может, и за нами от Ростова следит. Допускаешь?
— Ладно. Подожду. Были бы дома.
— Пусть сегодня повезет окончательно, — решил я.
Могло повезти. Старые, пожилые, совсем древние родственники Гиви могли быть в это время дома, они как раз и могли знать какие-то нужные нам детали, мелочи, не замеченные, не принятые во внимание десять лет тому назад, когда погиб Гиви.
Пока повезло.
Дома был старик абхаз, мрачный, немногословный, почти не задававший вопросов. Он выслушал нас в дверях и не удивился.
В обычной квартире, где я почему-то ожидал увидеть на коврах кривые сабли и кинжалы, портрет Сталина и горные пейзажи, не видно было и намека на кавказское происхождение жильцов.
— Гиви племянник мой. Их фамилия Пачалиа.
— Я из следственного отдела. В связи с некоторыми обстоятельствами нужны некоторые детали гибели Гиви. Вы что-то знаете?
— Может быть, знаю.
Я заметил, что мое «происхождение» (из следственного отдела) старика не заинтересовало. Документов не спросил.
— Как он, значит, погиб?
— Упал в щель. У него была пастушья хижина…
— Это мы знаем. Рядом хлев, и там был через щель висячий мост.
— Это верно. Он сильно выпил с другом из Москвы.
— Он много пил?
— Он пил мало. Но с другом выпил много. И упал в щель.
— Это видел друг из Москвы?
— Это никто не видел. Он проводил друга до города. Не совсем до города, но до тропы вдоль такой речки Жове-Кваре. И хотел вернуться к себе в домик.
— А друг?
— Друг ушел в Гагры.
— Как же узнали?
— Он должен был прийти на другой день. Но пришел один пастух и сказал, что Гиви лежит на дне щели. Туда спускались.
— Было вскрытие? Уголовное дело?
— Было вскрытие, дела не было.
— Что нашли?
— Совсем разбился. Все кости, все органы. И сильное опьянение. Да, друга спрашивали. Он сказал, что пришел в дом, где жил у хозяйки в Гаграх.
— Вы видели сами друга Гиви, москвича?
Это был главный вопрос. Ради него мы сюда пришли.
Старик сделал паузу. Даня теребила край жакета (вчера принадлежавшего Худур). За окном глухо гудел Ленинский проспект. Тикали часы.
— Да. Я его видел.
Я очень пожалел, что среди бумажек, отобранных у обезглавленного Скокова да просто в квартире Смуровых взятых, не найдется у меня в кармане куртки портрета Бориса. Сразу бы все решилось. Словесным портретам я не верю.
— Это высокий человек. Тогда ему было тридцать или немного больше (пока совпадает!), у него широкие плечи и маленькая голова (опять совпадает!), он брюнет, темные глаза (опять в точку!), не хромой, не косой, но почему-то кажется немного ненормальным.
Я посмотрел на Даню. Она тоже не сомневалась.
— Почему не возникло никаких подозрений, что это убийство?
— Не возникло. Гиви был такой пьяный, что мог упасть сам.
— У вас в доме нет фотографий, где бы Гиви мог быть снят вместе с тем гостем из Москвы?
— Нет.
Затем старик задал единственный вопрос:
— Для чего вы это расследуете? Человека не вернешь, прошло десять лет. Сын Гиви окончил школу.
— Тот москвич замешан в других убийствах. Он убивал после и даже совсем сейчас.
— Да, — сказал старик, — значит, тогда там были очень невнимательные люди. Неопытные люди. Легкомысленные люди.
Этот вывод следовало считать заключительным словом. Мы вышли. Пока спускались на первый этаж — молчали. Я не вытерпел в подъезде:
— Сомнений нет!
Сашка сидел в машине. Даня окликнула, но он не шевельнулся.
— Он спит, что ли?
Бывают такие сумасшедшие минуты.
Несколько секунд (очень долгих) я не сомневался, что Сашка убит. Я «застал себя», выйдя из транса, с пистолетом в правой руке и револьвером в левой, скачущим по чужому тихому двору «по-македонски» в полной уверенности, что сейчас по нас начнут палить из-за всех углов. Даня «схлопнувшимся» тараканом юркнула под машину. В завершение жуткой картины к нам присоединился Сашка с обрезом.
Опять здорово кому-то повезло, что не вышли, не высунулись, вовремя ушли на работу, в детский сад или, скажем, в бар на Ленинский проспект.
— Ну у вас и нервы! Я же просто задремал!
— Молодец, что задремал. Я, например, за последние тридцать два часа спал максимум три часа. Даня — часов шесть.
— Может, отложим? Выспитесь?
— Нет уж, Сашок! Я, например, сегодня домой уже боюсь звонить. Идет разрушение моей семьи! Откладывать некуда. Пока мы в куче, пока с транспортом. И ты посмотри, как все проясняется. В Гаграх был Борис, Борис убил Гиви! Борис не дремал и в те годы. Я помню, что в Гешкиной тетрадке дата смерти в автокатастрофе Ирки Пархоменко совпадала — год как минимум — с годом, когда погиб Гиви! Это укладывается в патогенез! В процесс!
— Процесс пошел? А что за процесс?
— Потом, сегодня все докажу! Убивал Борис, мост рушил Борис, киллера нанимал Борис. Я это докажу через два часа. Но за первый час…
Дело в том, что, роясь в карманах в квартире абхазов, я обнаружил вдруг нечто несминаемое… паспорт Скокова. Значит, в угаре ночи я вернул в карманы обезглавленному не все документы.
— Вот чем будем заниматься в ближайший час! У меня паспорт киллера! С адресом!
Сашка искоса глянул на фотографию:
— Да у этого наверняка на дому менты сидят. Тоже сведения собирают. Где живет?
— Да… смотри, рядом! От Калужской площади направо свернуть. На Мытной. В начале вроде.
— Когда ты утром ментам звонил?
— Было около шести часов.
— Значит, менты у Смуровых часов в семь-то уж были. Считай, часов в восемь-девять — у Скоковых. Уж сейчас-то они взяли, что им надо. В общем, может, ты прав. Какой им смысл там засаду делать?
— Это уж вроде никакой логики.
— Ладно. Рискнем. Пустим Даню первой — мол, адресом ошиблась.
Сашка порылся в бардачке:
— Вот! Красная корочка и внутри бабий портрет. Нет, Даня, не похожа и старше… сейчас попробую.
Он извлек из бардачка карандаш, фломастер, бритвенное лезвие.
— А чье удостоверение? — спросил я.
— Да я не знаю. Случайно нашел. Удостоверение инспектора рыбного хозяйства. Кто-то по пьянке обронил. Бабы теперь тоже пьют. Слово «инспектор» четкое, а остальное я сейчас… я все ж художник. Ну-ка, Даня, сядь анфас. Сиди.
Он что-то соскребал и орудовал карандашом, хватая эти мелкие и легкие предметы с сиденья и отбрасывая тут же, Даня сидела как в фотоателье.
Мы по-прежнему были в этом пустом чужом дворе, и только какая-то бабуся смотрела на нас осуждающе со своей скамейки, скрестив руки на груди и склонив к плечу голову, словно вопрошая: ну и что дальше отчебучите, хулиганье? А мы вовсе — банда!
