Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
— Эх, кабы наша власть!
…Артур не находил покоя ни на миг. Радиоприемник молчал, но Артуру казалось, что он слышит слова диктора. И все время одни и те же: «Повторяем. В Латвии установлена власть трудящихся… Повторяем. В Латвии установлена власть трудящихся… Повторяем. В Латвии установлена власть трудящихся…» Артур треснул кулаком по аппарату. Зачем он дал слово Квиесису молчать?
Зигис рассказал ему про переживания Алисы. Теперь он знал: Алиса любит другого. Человека, жизнь которого в опасности. Этого человека можно спасти. Все зависит от Артура. Если он будет молчать, она потеряет любимого человека. Если заговорит, она потеряет судно. А он? Для него Алиса так или иначе потеряна.
Артур достал фотографию. Ту самую, что вырезал когда-то из «Атпуты». Вся в белом, с ракеткой в руке, Алиса была красива и элегантна. Именно так должна выглядеть дочка судовладельца Квиесиса. Трудно представить ее в стареньком платьице, моющей пол в убогой квартире. Каково ей будет, если господин Квиесис потеряет «Тобаго»?
Он хотел убрать портрет, но что-то мешало ему это сделать. Глаза. Ее глаза. Они смотрели на Артура с упреком. Они говорили. Но что?
Нет, он не смеет молчать. Алиса должна знать все — пусть решает сама. В его жизни от этого, во всяком случае, ничего не изменится. Все равно у него не оставалось никакой надежды. Он осторожно спрятал портрет в карман и направился к двери.
Алиса не видела, кто вошел в каюту. Она лежала, зарывшись лицом в подушку, плечи вздрагивали.
— Мадемуазель Алиса, — шепотом позвал Артур.
— Что вам надо? Уходите! — Алиса даже не подняла головы.
— Послушайте меня… Это очень важно!
— Важно? — Нельзя было понять, смеется она или плачет. — А что теперь важно?..
В этот момент судно снова качнулось, волна ударила в иллюминатор, сбила со стола стакан. Осколки разлетелись по полу.
Артур подскочил к иллюминатору, силясь закрыть его.
— Надо закрыть… В такой шторм это опасно, — бормотал он.
— Пусть! Лучше утонуть, чем…
Артур оставил иллюминатор и бросился к Алисе.
— Но его же можно спасти! Потому я и пришел… Ваш отец…
— Отец? Вы думаете, я не сделала всего… Говорила, умоляла… Вы его не знаете. До этого разговора я тоже не знала его. Только бы его пароход уцелел, только бы наживиться… хотя бы ценою жизни других…
— Ваш отец… — снова заговорил Артур.
— Нет у меня больше отца!
— Господин Квиесис просил меня не говорить… ради вас… И ради вас, Алиса, я готов на все. Но я не могу… я не могу больше молчать! Вы любите Дрезиня. Его нельзя выдавать испанцам…
— Нельзя… Чего нельзя? Почему нельзя?
— Они не имеют права высаживать Дрезиня на остров Хуана. Теперь уже не имеют права! Сегодня по радио сообщили…
— Что? Ну, говорите же!
— В Латвии установлена власть трудящихся.
— Ну и что? — не понимала Алиса.
— А судно — это все равно что часть территории Латвии, — старался, как умел, пояснить Артур. — Если там выпустили коммунистов из тюрем, то и Дрезиня должны освободить. Теперь дело за командой.
— Артур! Правда?!
Алиса вскочила, обняла радиста, уткнулась лицом ему в плечо. Произошло чудо. Чудо, о котором она мечтала все эти полные мук часы. Павил, ее Павил спасен! Ни о чем другом Алиса не могла теперь думать. Она даже не соображала, что, вставая на сторону Павила, она тем самым выступала против отца, против всей той жизни, которой она жила до сих пор, — беззаботной, обеспеченной и сытой. Ей даже не приходило в голову, что во главе с Дрезинем команда может лишить Квиесиса судна, что от следующего шага зависит не только судьба Павила, но и ее собственная. Только о Павиле думала она. Вне себя от волнения Алиса громко воскликнула:
— К матросам! Скорее к матросам!
Ночь. Шторм. И два человека, спотыкаясь, бегут по палубе. Их поминутно окатывает океанская волна, с трудом они достигают бака.
— Цепуритис! Он спасен! — кричит Алиса с порога кубрика.
Паруп еще не спал.
Вдруг он услыхал необычный шум. Прислушался. Донесся возглас: «Судно наше!» Ему стало все понятно.
Сейчас же к Свадрупу! Он подбежал к двери. Но в коридоре уже шумели матросы. Опоздал!
Паруп опустился на стул. Трясущимися руками достал из шкафчика коньяк. Бутылка — она не раз помогала скрыть его истинное лицо. Быть может, она спасет его и сейчас. Он наполнил две рюмки. Ждал — ничего другого не оставалось.
Шум в коридоре стих. Может, еще не все потеряно? Попробовать пробраться?
Паруп тихонько притворил дверь. Просунул в щель голову. Никого. Хотел выйти, но тут же отскочил назад. Однако Валлия успела заметить его.
— Товарищи!
Паруп вздрогнул, услышав это слово.
— Вот он, этот гад!
Моряки ворвались в каюту Парупа. Их было много. Куда бы Паруп ни направил взгляд — кругом были враждебные лица.
— Выпьем! — Его голос звучал неуверенно, хрипло. — В такой день нельзя не чокнуться. Прозит, друзья!
— Черт тебе друг! — крикнул Август.
Паруп выхватил пистолет. Галениек рванул его руку вверх, и пуля впилась в потолок.
Паруп схватил бутылку. Занес над головой. Хотел метнуть ею в противника. Промахнулся. В следующее мгновение его руки уже были скручены за спиной. Матросы расступились. Из каюты Парупу была одна дорога — под замок.
В полной форме айзсарга Свадруп влетел к капитану.
— Как вы можете спать, господин капитан?! На судне мятеж!
В одну минуту Вилсон был на ногах. Увидел растрепанные волосы старшего механика, побледневшее лицо, френч айзсарга. Хотел о чем-то спросить, но промолчал.
— Господин капитан, дорога каждая минута! Необходимо вооружить офицеров. Надо перестрелять бунтовщиков! До острова Хуана дойдем сами. А там…
Вилсон тяжелой походкой вышел из рубки. Перегнувшись через поручни, капитан вглядывался в темноту, слушал возбужденные возгласы матросов.
— Черт побери, что тут творится? — крикнул он резко.
— В Латвии власть трудящихся! — отозвался чей-то голос.
— Ну, что я говорил?! — суетился Свадруп. — Если не будем бороться, нам конец!
Капитан протянул руку.
— Ключ от оружейного шкафа! Всех офицеров немедленно ко мне!
— А господина Квиесиса?
— Пассажирам тут делать нечего. В критические минуты за судно отвечает только капитан.
— Будет исполнено!
Свадруп убежал. Матрос хотел броситься за ним, но Вилсон загородил ему путь.
— Назад! Пока что я здесь командир! — Он повернулся к Карклиню: — Позовите этого проклятого радиста!
Вилсон тяжело сел. Как всегда при волнении, заныла левая рука. Та, что пострадала в Моонзундском проливе. В памяти почему-то снова всплыла Балтика, миноносец «Отважный», бурные митинги Февральской революции, матросские комитеты. После этого он демобилизовался, вернулся в Латвию, поступил на службу в пароходное общество Квиесиса.
Двадцать лет обеспеченной жизни. Впереди обеспеченная старость. Домик в Айнажах. Туда на лето будут приезжать внуки. Долгие зимние вечера можно будет коротать со старыми друзьями, вспоминая о пережитых штормах, о приключениях в далеких гаванях. Двадцать лет верной службы — сперва на «Виестуре», потом на «Кримулде» и теперь на «Тобаго»… Даже это дорогое судно доверил ему Квиесис. А сейчас? Как сейчас поступить ему, капитану Вилсону? Долг платежом красен, верность за верность! И все же в глубине души Вилсон признавал, что чувствовал бы себя куда лучше, если бы в этот решающий час кто-то другой мог определить курс судну…
— Вы меня звали, господин капитан? На пороге стоял радист.
— Это что еще за шутки? В первом же порту соберете свои манатки! И я позабочусь, чтобы вас не взяли ни на одно другое судно, ясно? — При всей строгости этих слов голос Вилсона звучал спокойно, почти утомленно. — То радио испорчено, то снова заработало. С новостями первым делом в кубрик! Что здесь, в конце концов, — судно или ярмарка? А капитану и полсловом не обмолвились. Рассказывайте все, как было!
— Простите, господин капитан… Но господин Квиесис…
Запинаясь, Артур сообщил о передаче из Риги, о своем обещании молчать. Теперь он полностью осознал свою вину. Теперь у капитана есть все основания для того, чтобы выкинуть Артура за борт. Но Вилсон ничего подобного не предпринимал. Он молчал. Это молчание казалось Артуру нестерпимо тягостным. Он повернулся и шмыгнул из штурманской рубки.
Капитан не заметил, как остался один. Значит, Квиесис ему все-таки не доверяет. После стольких лет! Быть может, Квиесис прав, может, он умнее, дальновиднее… Да, Квиесис знал, что за внешним равенством скрываются обычные отношения между господином и слугой. С той лишь небольшой разницей, что слуга дипломатично именовался господином капитаном. Но почему же и команда не доверяет ему, почему никто не пришел к своему капитану? Неужели он сидит между двух стульев и совершенно одинок на этом судне? Седой человек. Старый человек, у которого большая часть жизни уже позади, сейчас снова оказался на распутье. Он должен решить не только свою судьбу, но и судьбы многих людей. Спасти для Квиесиса судно и для себя капитанское жалованье означало потерять родину… Нельзя полагаться только на себя, надо выслушать других…
