Андрей Троицкий - Звонок другу
Сергей молча кивнул. Только что он стал свидетелем расправы над охранником. До сегодняшнего дня такие сцены он видел только в кино, даже не представлял, что подобное может случиться в реальной жизни. От страха сердце оказалось даже не в пятках, а где-то в заднице. Оно там билось, трепетало, казалось, вот-вот навсегда остановится. Трофименко стыдился этого приступа страха, но ничего не мог с собой поделать.
— Затем ты выводишь всех посетителей, запираешь входную дверь, — продолжал Димон. — И вешаешь табличку, ту самую, что валяется у вас в предбаннике. Временно не работаем, просим прощения. Что-то в этом роде. Затем запираешь вторую металлическую дверь. Возвращаешься в зал. Лично выводишь кассиршу из ее конуры. Пусть запрет кассу, чтобы не волновалась, что деньги свиснут. Все это время я просто стою в стороне.
— Стоите в стороне, — механически повторил Трофименко.
— Правильно. Когда ты выполнишь все инструкции, я скажу, что делать дальше. Впрочем, чего тянуть? Сейчас скажу. Вместе со своими сослуживцами-идиотами ты встанешь у противоположной от входа стены. Вы просто стоите и ждете.
— Вы… Вы нас не…
— Не убью, — успокоил Ошпаренный. — Если ты не сделаешь какую-нибудь глупость.
— Я не имею права закрывать зал, — промямлил Сергей. — Я должен получить разрешение начальства. В кабинете Ольшанского видеокамеры.
Димон ткнул менеджера стволом в горло.
— Ольшанский сейчас в бильярдной. Такое разрешение тебя устроит?
— Устроит, — прошептал Сергей.
— Запомни, если что-то пойдет не так, если ты вякнешь не то слово, попытаешься бежать или просто заорешь, я положу в зале всех, — зловеще прошипел Димон. — Всех до единого. Я не промахнусь. Но кровь невинных людей останется на тебе. Не я их замочу. Ты.
— Но в кассе почти нет денег.
— Херня. — Димон оскалил зубы.
— У нас нечего взять. Это не какое-нибудь богатое казино на Тверской.
— Херня я сказал.
Глава седьмая
Ольшанский отошел к барной стойке, поманил маркера пальцем и что-то шепнул ему на ухо. Петя Рама, занявший место на углу стойки, в трех метрах от Ольшанского, не слышал того, что сказал хозяин бильярдной своему маркеру. Но тут и без слов все понятно. Проигравший, разумеется, не хочет отдавать какому-то жалкому студенту пять штук зеленью, да еще и мерс в придачу, пусть даже машина паленая.
— Игра окончена, — отходя от стойки, хорошо поставленным голосом объявил маркер так громко, чтобы все услышали. — Сейчас прошу уважаемых посетителей покинуть бильярдную. Денежные дела, как вы понимаете, любят тишину. Рады будем видеть вас. В любое время.
Посетители один за другим вышли в коридор. Только Леха Килла остался в бильярдной. Разболтанной походкой он подошел к стойке, перемигнувшись с Рамой, спросил кружку пива. Старик Рембо, наживший опыт в таких делах, помотал головой.
— У нас закрыто, — он косо глянул на хозяина, дожидавшегося, когда уйдет последний чужак. — Завтра завезут свежее пиво. Вот и приходи.
Два телохранителя Ольшанского, оставшиеся в бильярдной, переглядывались, предвкушая интересный спектакль. Килла вышел в тесный пустой коридорчик, освещенный полудохлой лампочкой. Отсюда на улицу отдельный выход, не обязательно тащиться через служебное помещение и зал игровых автоматов. Леха подошел к входной двери и металлической скобой, лежавшей на стуле у порога, заблокировал вход.
Тем временем Ольшанский взял со стойки пачку долларов пересчитал деньги.
— Надо же, все тут, — сказал он, засовывая баксы в карман. — В моем заведении воров не было и нет. Такие дела.
Рама подошел к Ольшанскому, простодушно улыбнулся. Барсетка с его деньгами лежала на прежнем месте. Во время игры Рама иногда поглядывал на нее, ни старик бармен, ни телохранители своих лап к сумочке, кажется, не протягивали. Впрочем, за всеми не уследишь.
— И ты свои деньги посчитай, — посоветовал Ольшанский. — Баксы, как известно, это дело любят.
Идиотическая улыбка светилась на лице Рамы.
— Я посчитаю все вместе, — пригубив пиво, ответил он. — И свои. И те, что у вас выиграл. Я же говорил: сегодня мой день. Ключи от мерса у вас при себе?
Ольшанский похлопал себя по карману.
— Точно, при себе. Но если ты до сих пор ничего не понял, мне тебя даже жалко. Интересно, существует ли в природе лекарство от непроходимого идиотизма? Или эту болезнь врачи признают неизлечимой?
— В каком смысле? — Петя, хлопая длинными ресницами, продолжал улыбаться. — Какую еще болезнь? И что я должен понять?
— Для начала хотя бы то, что ты полный идиот.
Ольшанский криво усмехнулся. Студент искренне верит, что хозяин заведения сейчас выложит на стойку пять штукарей, а в придачу добавит ключи от мерина. Господи, неужели такие дебилы на свете еще не перевелись? Не вымерли, как мамонты? Верится с трудом. Но вот он, придурок высшей пробы, стоит перед ним, прикладывается к пивной кружке. Улыбка медленно сползает с его рожи. Кажется, доходит.
— Мы поиграли в бильярд, — продолжил Ольшанский. — Даже получили удовольствие от игры. И сегодня действительно твой день. Потому что я редко, очень редко проигрываю кретинам. Короче так… Я тебя здесь больше не задерживаю. Мало того, я разрешаю тебе забрать с собой твою пидорастку.
— Но мы играли на интерес…
— Ах, на интерес, — теперь улыбался Ольшанский. — Как я мог забыть? Сто баксов тебя устроит?
Петя промолчал. Маркер и два телохранителя, встав неподалеку от двери, вслушивались в разговор, ловили каждое слово. Едва сдерживались, чтобы не заржать одновременно, в три горла. Маркер крутил на пальце брелок. Охранники перемигивались и делали друг другу страшные рожи.
— Рембо, дай парню сто баксов, — скомандовал Ольшанский.
— У меня нет ста баксов, — тихо отозвался старик.
— Значит, будешь должен студенту, — ответил хозяин и повернулся к Пете. — Рембо будет должен тебе сто долларов. Ну, теперь ты доволен? Срубил сто баксов в легкую.
Рама свел брови, со стороны казалось, что он обдумывает ситуацию, но не видит достойного выхода из нее. Петя поставил кружку, взял со стойки барсетку, показавшуюся подозрительно легкой. Под насмешливыми взглядами охранников и маркера расстегнул «молнию», вопросительно посмотрел на Ольшанского. Последовала долгая пауза.
— Тут были деньги, — тихо сказал Петя. — Вы сами видели. А сейчас тут ничего нет. Только пара квитанций из прачечной. И моя зачетка.
— Вот как? — Ольшанский, удивленно вскинув брови, взял барсетку, заглянул в нее и бросил на стойку. — Действительно, пустая. Вот тебе еще один урок на будущее, студент: заботься о своих деньгах. Не бросай их где попало.
— Но я… Вы же сами сказали, что в вашем заведении у меня не будет проблем. Вы же…
— Эй, парни, — нахмурившись, Ольшанский посмотрел на охранников. — Вы деньги получаете за какие подвиги? Володя, я к тебе обращаюсь как к старшему по группе.
Вперед выступил рослый мужик с родинкой под носом. Он ходил, как обезьяна перед случкой, широко расставляя ноги, держа лапы полусогнутыми, прижимал ладони к груди. Кожаный пиджак подозрительно топорщился с правой стороны. Видно, что пушку Володя таскал не под ремнем черных джинсов, а в подплечной кобуре. И пушка не маленькая, это не Макаров, что-то посерьезнее.
— Мы все смотрели за игрой.
Володя гримасничал, пряча кривую улыбочку. Глянув на свое отражение в прямоугольном зеркале в полтора человеческих роста, потупил взгляд, потому что в глазах плясали озорные огоньки.
— Правда, во время второй партии у стойки минуту терся какой-то укроп, — добавил он. — Фраерок из посетителей. В сером клифте и грязных прохарях. Я его харю срисовал, как червонец. Фанеру мог дернуть только он, больше некому.
— А ты, Кеша, что скажешь?
— А что я? — второй охранник, плотный мужик с бритой налысо шишковатой башкой, подошел ближе к барной стойке и беспомощно развел руками. — Я слежу за порядком в заведении, не за чужими пидорастками. Но теперь-то где вора ловить?
— Вы меня огорчили, парни, — сокрушенно покачал головой Ольшанский и похлопал Раму по спине. — А парню каково? Студенту нашему каково? Херово.
Стоявший в коридоре Леха Килла, прижавшись ухом к узкой щелочке между дверью и косяком, слышал обрывки разговора, правда, не разбирал отдельных слов. Базарили слишком тихо. Леха переминался с ноги на ногу, думая о том, что его друга кидают уж слишком грубо, по-пролетарски. Мол, утрись, чувак, топай по адресу и забудь те тридцать штукарей, как пьяный сон. Будто речь не о деньгах, а об окурках, что по вечерам собирает с пола старик Рембо.
Леха вытащил из кармана штанов бильярдный шар, с нежностью подышал на него, затем потер шар о свитер. Кажется, пора вмешаться. Иначе этот Ольшанский и его мордовороты, недолго думая, перейдут от говорильни к решительным действиям. Вдалеке, в самом конце полутемного коридора, ведущего в зал игровых автоматов, показалась фигура Ошпаренного. В руке он держал пожарный багор. За Димоном брел долговязый малый в светлой рубашке. Остановившись, Димон посмотрел на Леху. Тот махнул рукой, мол, занимайтесь своими делами, у меня все схвачено. И прижался щекой к двери, вслушиваясь в звуки, долетавшие из бильярдной.
