Андрей Троицкий - Крестная дочь
Хозяйка оказалась человеком не слишком болтливым, но, слово за слово, рассказала что тут и как. Населенный пункт Турык некогда был большим поселком в четыре сотни дворов, отсюда до Аральского моря, если брать напрямик, всего верст тридцать с небольшим. Раньше здесь помещалась контора рыболовецкой артели «Харнак», плели сети и ремонтировали дизели. Золотой век поселка закончился в ту пору, когда Мария еще в школу ходила. Рыба в Каспии перевелась, да и само море почти все высохло, превратилось в соленую лужу, в которой баран не утонет. Рыбаки разъехались, школу закрыли. Осталось тридцать дворов, где живут люди. А, может, и того меньше. Остальные дома пустуют.
Панова, изредка поднимала взгляд на хозяйку, гадала про себя, сколько ей лет. Тридцать? Все пятьдесят? Или больше? Лицо худое, дочерна загорелое, лоб в глубоких морщинах, руки натруженные, но молодые и сильные. И босые ноги, покрытые слоем красноватой пыли, тоже жилистые и крепкие.
Временами хозяйка закрывала лицо руками, словно готовилась заплакать, но не плакала. Сидела на топчане, раскачиваясь из стороны в сторону, и тихо стонала, будто зубы ныли.
– Можно я умоюсь?
Мария не ответила, продолжая стонать и качаться. Воды в хозяйкиной бутыли оставалось еще около литра, хватит лицо сполоснуть и напиться останется. Не дождавшись ответа, Панова плеснула в пригоршню из горлышка на ладонь. Намочила лицо, вытерлась подкладкой пиджака. И тут вспомнила, что в женской сумочке, лежавшей в рюкзаке, сохранилось зеркальце.
Придвинув поближе свечу, она порылась в брезентовом мешке, нашла косметичку. Глянула в зеркало и не узнала себя. На Панову смотрело чумазое бесполое существо, щеки в разводах грязи, нос сделался сизым от солнечных ожогов и облез. Щеки обветрили, сделались грубыми, как наждачная бумага, в кожу въелась красноватая пыль, губы растрескались до крови, в уголках рта выступил белый налет. Глаза красные, как у кролика, ресницы и брови обгорели, когда позапрошлой ночью она пыталась развести костер из хвороста, вспыхнувшего, как порох.
– Господи…
Панова бросила зеркальце в сумочку. Чтобы умыться нужно полведра воды, не меньше. Интересно, что бы сказал шеф-редактор газеты, если бы увидел ее такую. Наверное, в ужасе отшатнулся, перебежал на противоположную сторону улицы. Разумеется, не узнал бы в этой грязной бродяжке, опустившейся на самое дно жизни, заведующую отделом светской хроники Леночку Панову. Если хозяйке на вид полтинник, то Панова выглядит старше. Куда старше… Пожалуй, навскидку ей можно дать лет семьдесят. Хозяйка впустила ее в дом, потому что было темно, Мария, не успела разглядеть ее лицо и испугаться.
Пановой самой вслед за хозяйкой хотелось застонать в голос, но она, не поддавшись эмоциям, вытащила из бумажника крупные деньги, свернули их трубочкой. Запустив руку во внутренний карман пиджака, разорвала искусственный шелк по шву, засунула деньги за подкладку. Сейчас это не восемьсот баксов, это нечто большее. За подкладкой – обратный билет в цивилизованную жизнь, билет к людям.
Сверху больше не раздавалось ни выстрелов, ни криков. Тишина такая, что слышно, как потрескивает сальная свеча. Но подниматься наверх еще рано, надо убедиться, что опасность миновала, надо выждать время. Хозяйка больше не стонала, уставилась тусклыми глазами на пламя свечи и молча кусала губу.
– Мария, расскажи, как вам тут живется, – Панова слишком устала, чтобы сопереживать чужим бедам, но эта гнетущая тишина хуже жалоб на жизнь. – А потом я о себе расскажу. Ну, пожалуйста. А то… А то мне страшно.
– Расскажу. Только веселого я мало знаю.
Фарзали, муж Марии, в прежние хорошие времена работал помощником заготовителя в потребительской кооперации, но нет давно ни работы, ни той кооперации. Муж и сын Марии, которому пошел пятнадцатый год, отправились на юг на заработки. За триста верст отсюда, возле Угренча, тогда строили кошары для овец и животноводческую ферму, но оба пропали где-то по дороге, до места так и не добрались. Через год прошел слух, будто мужа и сына убили то ли милиционеры, то ли бандиты.
– Это как: милиционеры убили? – прошептала Панова.
– Обычно, – хозяйка всхлипнула. – Взяли да и убили.
Правда, Мария слухам не верит, продолжает ждать. Ведь бывали случаи, когда люди возвращались после пяти, а то и десяти лет разлуки. Если муж с сыном приедут обратно с деньгами, может быть, они всей семьей уедут отсюда навсегда. Только вот, пока не знают, куда ехать. То ли на юг в Денау, там, говорят, строят железную дорогу и можно прокормиться работой, то ли в Гузар. Там у мужа есть хороший друг – большой человек в городе, вроде как начальник. Держит на центральной площади свою палатку, торгует вяленой кониной и фруктами, и еще одну точку хочет открыть на продуктовом рынке. Только разрешения третий год все не добьется.
– А чего ж ты сама не уехала? – решилась на вопрос Панова. – Раньше? До замужества?
– Было б куда, давно уехала, – женщина неожиданно задрала подол халата и разрыдалась в него. – Если бы вернулся Азизбек…
Мария горько рыдала, всхлипывала и трясла головой. Панова вытащила из кармана пистолет и, привстав, сунула за пояс джинсов. Уже не в первый раз Мария называла мужа разными именами и сына дважды окрестила Федором и один раз Иваном. Наверняка хозяйка слегка сдвинулась, когда получила весть о гибели родных. Лене хотелось утешить хозяйку, но где взять нужные слова. И есть ли они, эти слова в человеческом языке? Большой вопрос.
– Они вернутся, – прошептала Панова. – Главное – это верить… И ждать.
– Верить… Только во что верить?
Женщина перестала плакать, приложила палец к губам, зажала ладонью нос и застыла на своем топчане, будто услышала команду «замри». Панова прислушалась, сверху доносился неясный шум, будто автомобильный двигатель заработал где-то рядом. По спине пробежал холодок, а ноги сделались тяжелыми, снова навалилась усталость и страх, пережитый ночью в степи.
– Не бойся, – прошептала Панова. – Только не бойся. Нам ничего не сделают. И взять тут нечего. Посмотрят и уйдут.
Она снова вспомнила о деньгах за подкладной пиджака. Но вещи и консервы, оставшиеся в мешке, тоже отдавать нельзя. В сумочке ее паспорт, редакционное удостоверение, права. Там карманный компьютер и другие полезные мелочи, которые могут пригодиться. Панова крепко завязала тесемки, стянув горловину рюкзака и, встав на карачки, засунула его под топчан. Мария, обхватив лицо руками, тяжело всхлипывала. Шаги наверху сделались ближе, с потолка посыпался песок. Панова задула свечу и затаилась в дальнем углу.
Минуту непрошенный визитер топтался над самой головой. Чья-то рука рванула скобу люка. Панова увидела лицо мужчины, одутловатое, с большим носом. Человек встал на колени перед лазом в погреб, поставил на край керосиновую лампу. Он вгляделся в темноту и что-то сказал по-узбекски. Подумал и повторил уже по-русски.
– Я вас вижу, сволочи, – голос хриплый, простуженный. – Ну, чего молчите? Вылезайте. Считаю до пяти. Не отзоветесь, брошу вниз этот прибор. Заживо сожгу к хренам собачьи.
Мужчина поднял лампу, словно собирался выполнить обещание. Пожалуй, с него станется. Панова прижалась спиной к стене, хозяйка закрыла лицо руками, кажется, готовая умереть.
– Повторять не буду, – мужик плюнул вниз и поднял лампу над головой. – Считаю до трех. Раз, два… Вылезаете?
– Вылезаем.
Панова переложила пистолет во внутренний карман пиджака, поднялась на ноги и шагнула к лестнице.
Лошак, проданный узбеком, оказался слишком старым, голодным и вдобавок упрямым. Он норовил остановиться, пощипать колючие кусты или сухую траву. Суханов, сидевший на повозке, подгонял животное, но лошак не хотел или не мог идти быстрее. За арбой плелся Зубов, временами он доставал из кармана куртки прибор глобального ориентирования на местности, GPS, напоминающий трубку мобильного телефона. Нажимал кнопку, на дисплее, появлялись координаты места нахождения путников. И, удивляясь, шагал дальше, светя под ноги фонарем с красным светофильтром.
Удивляться было чему: за восемь часов пути они ни разу не сбились с пути, шли точно по направлению к ближайшему поселку, обозначенному на военной карте. Лошак знал самую короткую дорогу к людям и шагал, словно видел прямую линию, соединявшую место, откуда они вышли, и поселок. Каждый час делали пятиминутную остановку, чтобы дать лошаку небольшой отдых. На востоке медленно занималась серая заря, приемник, лежавший на арбе, шипел и кашлял, отказываясь принимать московские станции. Иногда из эфира выплывала унылая, как песня караванщика, азиатская музыка, потом диктор принимался говорить нараспев и снова приемник шипел и кашлял.
Выключив шарманку, Зубов на ходу запрыгнул на арбу, сел на край деревянного настила и свесил ноги. Сейчас он вспомнил о Пановой и решил, что напрасно пожадничал, когда не дал ей GPS, такое же устройство установлено в спутниковом телефоне, если что, можно воспользоваться им. А девчонка отправилась в степь с паршивым компасом, который постоянно врет. Зубов поспешил успокоить себя. Панова умеет ориентироваться по звездам, она в хорошей спортивной форме. Эта упертая девка обязательно дойдет до цели. Если немного повезет. Серое свечение на горизонте сделалось бледно желтым, а затем розовым.
