Борис Акунин - Чёрный город
— А-а, старый муж, грозный муж… — заплетающимся языком пробормотал актер, икнул. — Ик. Вы плохо видите сквозь ваши очки…
На этой фазе опьянения человеку обычно хочется скандала, поэтому Эраст Петрович ответил очень вежливо:
— О почтенный Ибн Саббах, я не ношу очков. Несмотря на старость, у меня идеальное зрение.
— Сами вы Саббах, — сказал пьяный, грозя пальцем. — А я бывший артист императорских театров и звезда серебряного, ик, экрана Лаврентий Горский! Я прогремел в «Войне и мире»! Ик.
— И сыграли там Долохова. Я д-догадался.
Фандоринское заикание звезде серебряного экрана не понравилось.
— Изволите меня пере… ик… дразнивать? — Горский сунул под нос Эрасту Петровичу рог, кажется, окончательно входя в роль задиры-гусара. — За красивых женщин и их любовников! Выпейте, сделайте одолжение.
Мысленно Фандорин записал Кларе за эту милую сцену еще одно штрафное очко. Прислушался к себе: может быть, это последняя капля и уже можно с чистой совестью разорвать отношение? Что скажет moralische Gesetz in mir [2]? Gesetz сказал: «Не хватит, но уже скоро. Потерпи».
— П-позвольте-ка.
Осторожно, двумя пальцами, Эраст Петрович отодвинул пьяного. Толчок был совсем не сильный, но Саббаху-Долохову много не требовалось. Он зашатался, и красное вино выплеснулось на белоснежный смокинг Эраста Петровича.
— О господи… — залепетал Горский, выходя из роли бретера. — Прошу извинить… Я не хотел…
Фандорин, опустив голову, рассматривал себя. Вид был такой, будто он только что сделал харакири тупым мечом. Сорочка, слава богу, не пострадала. На темных брюках брызг почти не заметно. А смокинг у Эраста Петровича был двухсторонний — если перевернуть наизнанку, черный. Всякий опытный франт знает, что с одеждой белого цвета вечно происходят неприятные неожиданности, поэтому нужно быть предусмотрительным.
Ущерб поправи?м, но где бы переодеться?
Он огляделся. Да вот хоть бы в гроте, где беседовали с подполковником Шубиным. Минутное дело.
За портьерой Фандорин осмотрел пострадавшую одежду и убедился, что вещь, увы, безвозвратно загублена. Такое не отстирается и не отчистится. До выхода дойти можно, но потом придется выбросить. За два дня вторая потеря. В багаже остается всего четыре смены приличного платья…
Сзади послышался легкий скрип. Это качнулась дверь решетки. Замок, прежде запертый, был открыт. Странно.
Из-за поворота каменной галереи, тускло освещенной электрическими лампочками, донесся тихий мелодичный звук. Свист?
Вечный компаньон сыщика — любопытство. Когда сталкиваешься с загадочным феноменом, возникает неодолимое желание его разъяснить.
Повесив на дверцу смокинг (пусть немного посохнет), Эраст Петрович перешел в режим «нимподзюцу» — беззвучно двинулся по коридору.
Близко, сразу за углом, кто-то очень точно, хоть и с паузами, высвистывал арийку «Ja, wir sind es, die Grisetten» [3]из «Веселой вдовы».
Еще шаг — и за поворотом галереи, которая уходила дальше, в темноту, Фандорин увидел стройную, невысокую даму, стоявшую к нему спиной. Она попеременно затягивалась папироской и отхлебывала из маленькой плоской фляжки, а в перерывах насвистывала, да еще ритмично постукивала туфелькой. Настроение у незнакомки было превеселое.
«Интересно, хороша ли она собой?»
Был только один способ это выяснить.
Эраст Петрович сказал: «Хм, хм».
Женщина проворно обернулась.
Ну, красоткой в конвенциональном смысле она, пожалуй, не была. Но лицо живое, интересное. А глаза — просто чудо. И брови хороши…
«Минутку, эти глаза и брови я уже видел! Собеседница Арташесова. Какая-то ханум, тоже нефтепромышленница. Саадат-ханум, вот как ее зовут».
Напрасно он предположил, что мусульманская вдова прячет под кисеей чрезмерный нос. Нос был с горбинкой, но тонкий — совсем не такой, как у Месропа Карапетовича. Губы изящного рисунка, сочные. Такие жалко скрывать от взоров.
Гримаса испуга и недовольства на миг исказила черты восточной красавицы, а рука, кинув папиросу, метнулась к чадре. Но тут же опустилась.
— Oh mon Dieu! — с облегчением воскликнула Саадат-ханум. — Я подумала, кто-нибудь из бакинцев. Вы кто такой и почему в одной сорочке?
«Создание не из робких. Перед Арташесовым прикидывалась. Ах да, они же тут в нефтяном бизнесе все железные. Очевидно, женщины тоже».
Он представился.
— Саадат Валидбекова. Миллион пудов с хвостиком. — Она сделала шутливый книксен. — Нет-нет, хвоста у меня нет. Это у нас так принято аттестоваться по объему нефтедобычи.
— Да, мне г-говорили.
— Про сорочку ладно, не объясняйте. Просто скажите, кто вы? — Она подняла с земли папиросу, как ни в чем не бывало сунула в рот. — Промышленник? Инженер? Трейдер?
— Нет, я нефтью не занимаюсь.
— Ну, значит, никто. Во всяком случае, по бакинским понятиям.
Эраст Петрович всегда подозревал, что мусульманки вовсе не так забиты и безответны, как считают европейцы. И всё же был ошарашен такой бойкостью.
— Сударыня… а почему вы держитесь сейчас совсем иначе, чем там?
— Зачем я буду прикидываться пугливой ланью, раз уж вы меня застукали за таким нешариатским занятием. — Саадат показала флягу и папиросу. — А кроме того, устаешь от всего этого… бахчисарайского фонтана. — Она кивнула в сторону бассейна. — Для дела приходится ломать комедию, но ужасно утомляет… Знаете, о чем я мечтаю?
Она прикрыла глаза, сладостно улыбнулась. Эраст Петрович догадался, что госпожа Валидбекова не совсем трезва.
— О чем?
— Продам дело ко всем шайтанам, уеду отсюда, буду жить в Ницце, гулять по Английской набережной. В открытом платье, с голыми плечами, чтоб обдувал бриз, в кружевных перчатках до локтей — и с дивным черным боксером.
— С черным боксером? — изумился Фандорин столь смелой фантазии.
— Ну да, на поводке. Только не с кобелем, а с самочкой, они ужасно грациозные! В Баку такое невозможно, это нарушит образ набожной мусульманки, — вздохнула веселая вдова. — Нечистое животное нельзя держать в доме — харам. Аллах милосердный, до чего же я люблю собак!
— Желаю, чтоб ваши м-мечты полностью осуществились.
И Фандорин удалился, чтобы не мешать даме предаваться запретным наслаждениям. Лоб разгладился, уголки губ растянулись в улыбке. Маленькая беседа отчего-то исправила Эрасту Петровичу настроение.
* * *— Он отстал?
— Нет, господин. — Маса обернулся. — Едет.
В обратный путь двинулись, когда уже стемнело — старый «парсифаль» долго не желал заводиться. И почти от самой виллы сзади пристроился всадник. Он не приближался, но и не отставал. Толком рассмотреть конную фигуру не удавалось. Когда меж туч выглядывала луна, было видно, что человек одет в черное, что на голове у него косматая папаха, и только.
Через четверть часа Фандорин притормозил, чтобы проверить, случайность или нет. Всадник тоже остановился.
Не случайность.
«Интересно. Посмотрим, что будет дальше».
— Как вы думаете, господин, у него одна рука или две? — спросил Маса. — Вот бы проверить.
Попробовали дать задний ход — человек развернул коня, отъехал дальше.
— Для слежки он ведет себя глупо. Для нападения еще глупее. — Эраст Петрович пожал плечами. — Черт с ним. Что может один человек, даже если у него две руки?
Японец согласился:
— Хочет плестись сзади — пускай. Хочет напасть — тоже пускай.
Так и доехали до Черного Города. Оторваться от всадника, прибавив скорости, было невозможно. Из-за колдобин и слабых фар приходилось двигаться не быстрее пятнадцати километров.
Ночью в нефтепромысловом районе было еще мрачнее, чем днем. Смога и черных построек было не видно, но по сторонам пылали зловещие огни, а выплывающие из мрака вышки походили на огромные скелеты. И еще то там, то сям звучали выстрелы.
— Я бы здесь погулял. — Маса с любопытством вглядывался во тьму. — Это меня развлекло бы. А то день кончается, и ничего такого не случилось. Скучно. После вчерашних происшествий я настроился на… — Не договорив, он быстро сказал: — Господин, конный приближается.
Эраст Петрович оглянулся. Действительно: всадник, все время рысивший на расстоянии в полтораста — двести метров, перешел на галоп. Черная бурка раскрылась, будто крылья. Силуэт казался неестественно большим — вероятно, из-за фокусов лунного света.
Если бы Фандорин смотрел вперед, он вовремя увидел бы вспышки — и залп не застал бы его врасплох. А тут вдруг ни с того ни с сего заложило уши. Ветровое стекло брызнуло осколками, «парсифаль» подпрыгнул на пробитых скатах. Пытаясь удержаться на дороге, Эраст Петрович вывернул руль — но нет, не удержался. Машина полетела на обочину, опрокинулась набок. Оба пассажира вывалились наземь.
