Пропавшая сестра - Марр Эль

Мы идем рядом, и локоть Жан-Люка касается моего. Его рюкзак задевает мое бедро, и я ускоряю шаг, чтобы быть немного впереди.

Внутри уютного здания нас встречает официантка. Интерьер почти такой же, как в фильме. Только на месте киношного сигаретного киоска стоят дополнительные столы и банкетки. Еще дюжина столиков втиснута куда ни попадя. Сразу видно, место культовое. Мы с Жан-Люком пробираемся между столиками к угловой кабинке возле окна. Солнечный свет просачивается сквозь бордовые шторы, создавая романтическую атмосферу. Анжеле наверняка тут нравилось.

— Что будете пить? — спрашивает Жан-Люк, открывая винную карту.

— Кофе, пожалуйста.

Официантка приносит крошечный эспрессо, которого мне хватает на один глоток.

— Все нормально? — Жан-Люк насмешливо улыбается. Он смотрит на мои руки, нервно теребящие пакетик сахара. — Перевести вам меню? Или вы заманили меня сюда, чтобы я цитировал фразы из «Амели Пулен»?

Он забирает у меня пакетик.

— Шейна, мне не нужны подробности. Я понимаю, вы осторожничаете. Я просто хочу помочь, облегчить вам жизнь.

Я оглядываюсь по сторонам. Стены оклеены красными обоями, на которых висят лимоннозеленые плакаты из фильма. Афиша фильма, еще одна афиша, набор гномов-путешественников в рамке, афиша фильма на английском. Что я должна здесь найти? Никакими божественными расследованиями тут и не пахнет.

Здесь нет плакатов с изображениями чего-нибудь божественного или, на худой конец, хотя бы Шерлока Холмса, нет ни одного изображения креста или лупы. Зачем я здесь?

— Честно говоря, я не знаю, что мне нужно, — наконец говорю я. — Давайте хотя бы поедим…

На его переносице возникает морщинка.

— Может, нам стоит спросить кого-нибудь, знают ли они Анжелу? Она могла быть завсегдатаем этого заведения, поскольку мы живем всего в нескольких кварталах отсюда.

Местоимение «мы» немного меня напрягает. Я порой забываю, что он не только сотрудник посольства, но еще и сосед Анжелы.

Он подзывает официантку и интересуется у нее, не видела ли она здесь мою сестру-двойняшку. Та всматривается в меня, словно пытается запомнить все поры на моей коже, но вспомнить ничего не может. Приносят заказ, и мини-допрос на этом заканчивается. Мы молча поглощаем еду. От «галеты с летними овощами» — по словам Жан-Люка, это гречневый блин — к тарелке тянется исходящая паром ниточка сыра. За последние несколько дней сделано немало, но не достаточно, чтобы найти Анжелу.

Жан-Люк откладывает в сторону бургер.

— Все лучше, чем сидеть в офисе в такую жару. А я сомневался, что вы примете мою помощь. Вдруг я плохо знаю город? А может, я социопат или психопат…

— Вам что, нравится пугать женщин такими разговорами?

Я слегка улыбаюсь, поддевая квадратик блина. Вблизи глаза Жан-Люка кажутся светло-зелеными, с золотыми крапинками.

Жан Люк ухмыляется.

— Просто были сомнения. Справедливости ради, социопатов довольно легко распознать, а вот психопатов — нет. Эти подкрадываются незаметно.

Снова включается саундтрек к «Амели», и звуки аккордеона смешиваются с разговорами за столиками. Я ковыряюсь в своем экзотическом блюде, завистливо глядя на гору нетронутой картошки фри на тарелке Жан-Люка.

— Я одно время интересовалась серийными убийцами. Они любят брать вещи с места преступления или, наоборот, оставлять что-нибудь свое, собирают трофеи и все такое. Вы не похожи на Теда Банди.

Жан-Люк смеется.

— Ну да, не похож. У социопатов обычно тяжелое детство, психологические травмы. Иногда отклонения в поведении, проблемы с законом. А у меня все в порядке: полная семья, разве что родители порой были излишне строгими. С другой стороны, психопаты лишены эмпатии, и при этом харизматичны, умеют манипулировать людьми, тщательно все планировать. Взять хоть этого вашего Банди. Или Чарли Мэнсона. Или, к примеру, нашего «арденнского людоеда». Их невозможно заранее вычислить, а потом уже слишком поздно.

— У вас здесь что, водятся людоеды?

Жан-Люк макает кусочек картошки в смесь кетчупа и сирачи [34].

— Мишель Фурнире. Разве не слышали? Зверствовал в конце восьмидесятых.

— Спасибо, что предупредили. А то вы что-то подозрительно обаятельны.

Жан-Люк трогательно краснеет и тщательно пережевывает.

— Знаете, Шейна, я хочу вам кое-что показать. Надеюсь, вам понравится. Не с целью вас обаять, клянусь.

Уголки его рта слегка приподнимаются в застенчивой улыбке. Он смотрит из-под густых темных ресниц, оценивая реакцию на предложение.

— Мне надо отлучиться.

Я соскальзываю со стула и, чувствуя спиной его взгляд, иду к узкому коридору с надписью «Toilettes» [35]. Стены туалета украшены фотографиями знаменитостей с автографами, остальное пространство расписано поклонниками и посетителями. Ничего божественного. Хотя на данном этапе я уже готова счесть таковым лицо Будды, проступающее на подгоревшем в тостере хлебе.

— Все в порядке? — спрашивает Жан-Люк, когда я возвращаюсь. — Вы очень бледны.

— Просто устала. — Физически и морально. Я остаюсь стоять рядом со столиком. — Пойдемте?

Восторг, который я испытала, обнаружив пост Анжелы в блоге, ее записку ко мне — «Божественное расследование», — улетучился.

Радость от того, что я поняла, что эти цифры были широтой и долготой, рассеялась, как дым от сигареты подростка.

— Еще минуту, — Жан-Люк жестом приглашает меня сесть, достает из рюкзака стопку бумаг и кладет ее на ламинированную столешницу передо мной.

— Это вам.

Он пододвигает бумаги ко мне жестом Джеймса Бонда. На верхнем листе значится: «Управление Организации Объединенных Наций, Совет Безопасности».

— Что это такое?

— Вчера вечером, после того как мы расстались, я сам немного поискал.

Жан-Люк похлопывает по сиденью рядом с собой, закидывая ногу за ногу, давая понять, что это не флирт. На его сотовом телефоне открыт сайт — Les Archives de Paris! [36]. В разделе за 2015 год значится имя Анжелы и название ее работы в Сорбонне, на английском языке.

— Ух ты, — выдыхаю я. — Ничего себе! И что, все выпускные работы публикуются в интернете?

Жан-Люк качает головой.

— Конечно нет. На кафедре выбрали парочку, чтобы продемонстрировать свои достижения. Чтобы иметь доступ к архивам, нужно быть студентом Сорбонны или получить разрешение на уровне посольства. Здесь, — он постукивает по папке указательным пальцем, — распечатки всех ее работ.

Новая надежда разгорается в груди. Бумаги, кажется, пылают в руках.

— Спасибо! Без вас я бы никогда этого не нашла.

— Всегда пожалуйста, — отмахивается он.

Я качаю головой и возвращаюсь к экрану телефона.

— Интересно, почему Анжела посвятила свою работу бездомным?

Жан-Люк откидывается на спинку сиденья.

— Тем летом была аномальная жара, от которой погибло около семидесяти человек, у которых не было ни дома, ни кондиционера в этом самом доме. В основном пожилые.

Это, конечно, не божественное откровение, которого я искала, но глаза наполняются слезами.

— Ну конечно, она посвятила работу обездоленным.

— Ваши родители, должно быть, гордятся вами: одна дочь — докторант Сорбонны, другая — студентка медицинского факультета.

— Да, они, наверное, гордились бы. Если бы не погибли в автокатастрофе три года назад. В посольстве вам этого не сказали?

У Жан-Люка отвисает челюсть. Он разворачивается ко мне.

— Нет, и понятия не имел. Нам сообщают только ту информацию, которая считается актуальной. Мне очень жаль.

Я пожимаю плечами и тянусь за сумкой.

— Спасибо. Это был несчастный случай. Пьяный водитель в Сан-Диего врезался в их машину на перекрестке.

Жан-Люк прикасается к моей руке.

— Знаете, на случай, если вам еще этого не говорили, скажу: вы не виноваты в том, что они погибли.