Татьяна Ревяко - Серийные преступления
Опитц смущенно улыбался.
— Я знаю, что вы думаете. Но вы ошибаетесь. Я не вор, а лишь увлеченный ремесленник.
— Изготовление восковых отпечатков ключей тоже относится к вашим талантам? — спросил его одни из полицейских.
— Нет, с восковыми оттисками я не работал.
— Каким же способом вы изготавливали поддельные ключи?
— Из купленных болванок. При этом я использовал свои слесарные навыки.
— И для чего все это?
— Я получал большое удовольствие, когда видел, что мои ремесленные навыки оказывались на высоте.
— А кражи вам тоже доставляли удовольствие?
— Этим я только хотел себе доказать, что мое ремесленничество может иметь и практическое значение. «Маленькая рыбка, дело, которое лавров не принесет». Так думали сотрудники криминальной полиции, протоколируя высказывания «умельца» Опитца и желая лишь быстрее пойти домой в этот субботний вечер. Так думал и дежуривший в тот вечер вместо руководителя отдела борьбы с кражами сотрудник, которому доложили об этом случае. Он отпустил Опитца, не опасаясь, что тот скроется. Зачем мелкому воришке скрываться? Он женат, имеет двоих детей, близнецов, прежде ни в чем предосудительном замечен не был, как к страховому агенту претензий к нему нет. Действительно, все выглядело так, будто в сети криминальной полиции попала маленькая рыбка.
В понедельник утром сотрудники отдела краж провели в доме Опитца обыск, который никаких результатов не дал. Они искали очень поверхностно, хотя кто-то и высказал предположение, не является ли Опитц соучастником недавней кражи из брауншвейгского банка. Однако это предположение сочли несерьезным. А какие результаты мог дать обыск, если с субботы до утра понедельника Опитц имел 36 часов для того, чтобы хорошо спрятать все, что не должно было попасть на глаза полиции. Изъяли только тисочки и шесть маленьких напильников, которыми Опитц, вероятно, пользовался при изготовлении поддельных ключей. Итак, криминальная полиция завершила расследование «кражи в городской купальне», и прокурору оставалось лишь составить обвинительное заключение. Возможно, Опитц, как мелкий воришка, отделался бы небольшим или даже условным наказанием, если бы в дело не вмешался случай.
Месяц спустя двое подростков выловили в пруду необычные предметы: два пистолета без стволов, самострел, также без ствола, пять ключей и портфель с тридцатью браслетами и цепочками различной ценности. Все это они сдали в брауншвейгскую полицию, где находка пролежала несколько недель, пока не попалась на глаза начальнику полиции государственному советнику Шраепелю. Он внимательно осмотрел оба пистолета системы «маузер» калибра 7,65 мм и решил проверить, не связано ли это оружие каким-либо образом с тремя случаями разбоев в 1933 году и другими многочисленными нападениями, начавшимися в Брауншвейге еще в 1931 году. По его указанию была тщательно осмотрена местность у пруда.
Обнаружили кобуру для пистолета, по-видимому самодельную, какой-то кожаный ящичек без крышки, также ручной работы, две пистолетные обоймы с пятнадцатью патронами калибра 7,65 мм, кожаную шапку и кусок воска, на котором были заметны четкие отпечатки бороздок ключа.
Но этого Шраепелю было мало, и когда вода в пруду спала, поиски продолжились. Были найдены семь болванок для ключей и картонная коробка с патронами для осветительных ракет. В гильзах трех таких ракет осветительная масса была заменена крупной дробью.
Заготовки для ключей тотчас же напомнили начальнику полиции дело о кражах из городской купальни и то, что у страхового агента Опитца обнаружили пять поддельных ключей. Но Шраепель, конечно, еще не видел связи этих мелких краж с самыми крупными преступлениями, когда-либо совершенными в Брауншвейге. Если даже болванки ключей, найденные в пруду, принадлежат Опитцу, то какое он имеет отношение к пистолетам, самострелу и осветительным ракетам, также лежавшим на дне? Может быть, не Опитц, а кто-то другой бросил их в пруд? Одни лишь предположения мало что значили. Это Шраепель прекрасно понимал. Тогда он решил поближе познакомиться с прошлым Опитца.
Знакомство это не дало ничего, что хотя бы косвенно говорило о возможности совершения Опитцем преступлений. Опитц окончил гимназию, затем стал военным моряком. Война 1914 года застала его в Рижском порту, где он был взят в плен. После освобождения из плена он еще два года плавал матросом, а затем с 1920 года проживал в Брауншвейге. В 1915 году он был привлечен к суду за оскорбление и приговорен к штрафу. Оскорбление заключалось в том, что он обнажался перед женщинами, т. е. страдал эксгибиционизмом. Но человек с такими сексуальными отклонениями совсем не обязательно должен быть преступником. И все-таки опытный начальник полиции чувствовал: с Опитцем не все в порядке.
При повторном, на этот раз тщательном обыске в доме Опитца нашли довольно необычное сочетание различных предметов: остатки кожаного шлема для мотоциклиста, ящик с обрезками кожи, ножницы для жести, листы алюминия, пять карманных фонариков, остатки черного шнура, два мотка шпагата, кусок воска, полевой бинокль в кожаном футляре и почти полное оборудование слесарной мастерской. Принадлежали ли все эти предметы любителю помастерить или опасному преступнику?
— Я могу лишь еще раз повторить, что очень люблю ремесленничать, — заверял Опитц. — Правда, я должен признать, что эта страсть привела меня к преступлению. Вот все, что я могу сказать.
Таковы были объяснения Опитца и на допросах. На вопросы о том, почему он бросил в пруд пистолеты, самострел, патроны, ключи и все остальное, он постоянно отвечал:
— Вы хотите знать, почему я это сделал? А я вас спрашиваю: почему именно я это сделал? Почему, собственно говоря? Почему?
Шраепель должен был признать, что так дело дальше не продвинется. Чтобы уличить Опитца, нужны были объективные доказательства. А Шраепель интуитивно чувствовал: Опитц причастен к каким-то из 57 нераскрытых разбойных нападений и к большому числу других преступлений, в том числе к убийствам, совершенным в районе Брауншвейга. Чтобы доказать все это, нужен был такой мощный союзник, как естественно-научные методы криминалистики.
Кошмар Брауншвейга и его окрестностей
Шраепель начал тщательно знакомиться с материалами уголовных дел о серии страшных преступлений, подобных которым в Германии прежде не встречалось. Это был длинный ряд преступлений, совершенных в Брауншвейге и его окрестностях с 1928 по 1934 год, цепь ужасов и террора.
Сначала все выглядело как проделки хулиганов, которые наваливали камни на железнодорожные рельсы, чтобы остановить поезд. Затем такие случаи участились. Расследование показало, что дело значительно серьезнее, чем простое хулиганство. Это напоминало действия организованной банды, планомерно осуществлявшей нападения. В одном случае путь загораживали камнями, в другом отвинчивали гайки, скреплявшие рельсы, в третьем разрушали стрелки и сигнализацию.
Спустя какое-то время преступники стали стрелять в локомотивные бригады, тяжело ранили трех железнодорожников. Обстрел велся как пулями, так и крупной дробью. Несмотря на все усилия, застать преступников на месте преступления не удавалось. Находили только следы: отпечатки подошв обуви длиной 29 см и шириной 10 см с каблуком длиной 7 см и шириной 6,5 см, четыре гильзы, пули и дробь.
Число нападений достигло уже 64, когда в 1934 году по подозрению в совершении этих преступлений были арестованы два железнодорожных полицейских. Им вменялось в вину также присвоение 30 тысяч марок. Последнее они полностью признали, но категорически отрицали свою причастность к нападениям на железной дороге. Их оправдания ни к чему не привели, и они были приговорены к лишению свободы, несмотря на крайне сомнительные доказательства их вины. Верховный суд жалобы полицейских оставил без удовлетворения.
Сомневаясь в виновности полицейских, начальник брауншвейгской полиции продолжал изучать материалы дел о преступлениях на железной дороге. Он наткнулся на интересный факт. Обстрел проводился дробью № 1, тогда как охотничьи патроны чаще всего снаряжались дробью № 16. Стреляя дробью № 16, преступник должен был бы находиться вблизи железнодорожных путей, так как дальность полета этой дроби невелика. Дробь же № 1 летит значительно дальше, и потому стрелок мог находиться на большом расстоянии от поезда. Шраепель натолкнулся и на высказывания двух железнодорожников, которые в момент выстрела смотрели в окно поезда и видели яркую вспышку совсем близко от локомотива, но в ее свете стрелявшего человека видно не было.
«Итак, вспышку выстрела видели совсем рядом с поездом, а стрелявшего не было видно. Почему это произошло? — рассуждал начальник полиции. — Может быть, стрелявший лежал в укрытии или же оружие было где-то закреплено, а к курку привязан шнур? А может, был установлен самострел, который приводился в действие проходящим поездом?» Шраепель чувствовал, что он на правильном пути в своих рассуждениях, но понимал, насколько трудно будет раскрыть эти преступления. Преступник, по-видимому, обладает некоторыми криминалистическими познаниями. Последнее опять заставило думать об Опитце, так как при обыске у него обнаружили очень много детективной литературы, учебники по криминалистике и даже чисто профессиональный журнал «Архив криминологии».
