Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура
— Где? совсем нежно и совсем сонно спросила Лиса.
— Там; — голос Чибисова совсем осип. — За воротами на улице… Я ее еще с дороги увидел — глазам не поверил. Из машины выскочил: доча, ты что, куда собралась? А она просто мне так, безучастно: воздухом хочу подышать, папка. Дома у нас такая духота.
— А сейчас и правда на реке хорошо, свежо, — сонно подтвердила Лиса, притворяясь, что теряет нить разговора.
— Лиза, ты что? — крикнул Чибисов, наклоняясь к ней и тормоша ее за голое плечо. — Вы что, тут все белены, что ли, объелись? Где Клава? Где медсестра? Вы что? Как вы смели выпустить ее из дома одну?!
Лиса резко приподнялась на подушках. Сна как не бывало. Шелковая простыня свесилась почти до пола.
— А что ты на меня-то орешь? — огрызнулась она. — И что тебе, интересно, не нравится? Она вышла утром из дома пройтись! Она сделала это одна, без нашего конвоя — ну и что? Что в этом такого ужасного? Когда-нибудь она должна была выйти из этой своей затхлой комнаты на свет? А? Или ты думал, что она весь век свой будет сидеть у тебя взаперти, в башне, как царевна Несмеяна? Что тебя тревожит — что она наконец-то пришла в себя? Опомнилась?
— Но почему это случилось так вдруг… В шесть часов утра. Когда меня не было здесь, рядом с ней, дома? — воскликнул Чибисов.
— Если бы ты не задержался в Москве, это случилось бы при тебе, — отрезала Лиса.
— Но я ж не на гулянку ездил, ты же отлично знаешь, мне необходимо было ехать. — Чибисов рухнул на кровать.
Эту ночь он действительно вынужденно провел в Москве. За свадьбой, убийством, похоронами зятя, заботами о Полине, за скорбью, отчаянием, страхом и безысходностью последних дней забывалось самое главное — коммерческие интересы агрофирмы Славянка невольно отодвинулись на задний план. Однако долго так продолжаться не могло. Накопившиеся проблемы надо было срочно решать. И сразу же после похорон Артема, прошедших с великой пышностью, на которых было много народа, но не было ни его отца, ни Полины, Чибисов сразу же отбыл в Москву. Дела задержали его до вечера. К тому же Михаил Петрович неожиданно для себя получил приглашение на неформальный ужин в ресторане Палас-отеля в компании нескольких официальных лиц, знакомство с которыми для любого дальновидного бизнесмена считалось не только престижным, но и весьма полезным в деловом плане. Ужин затянулся допоздна, и в результате Чибисов, ошарашенный калейдоскопом новых впечатлений, выехал к себе домой в Славялолужье только в третьем часу утра…
— Что все-таки стряслось, Лиза? — умоляюще спросил он у Кустанаевой.
— Да ничего не стряслось. Что ты? Просто время прошло, Миша. А время лечит все, оно лучший доктор. — Лиса, отбросив резкий капризный тон, снова нежно и доверчиво потянулась к нему. — Ну успокойся, я тебе все расскажу, что было вчера тут без тебя. Ты утром уехал — мы все словно осиротели. Особенно я… Весь день в твоем кабинете проторчала бумаги в порядок приводила, документацию…
— А Полина?
— Наверху была у себя. Медсестра ей кофе принесла с молоком, завтрак. Потом спустя какое-то время Полина спустилась вниз, села в гостиной на диван, включила телевизор.
— Неужели телевизор?
— Ну да! Я как это увидела, сразу подумала — боже, наконец-то, кажется, кризис миновал. Может, все обойдется. Пришла к ней, села рядышком. По телевизору новости передавали, прогноз погоды. Потом Полина вышла в сад. Мы с Верой — медсестрой за ней, накрыли стол в беседке к чаю. Полина на качели-диван села, качалась — я у нее даже какую-то книгу в руках видела. Приехали Иван Данилович с Тумановым на мдшине. Кстати, Туманов тебя видеть хотел по поводу перезаключения договора на этот год о поставке зерна и комбикормов с завода. Но об этом после, он документы оставил… Полина с Иваном Даниловичем поговорила. И с Тумановым тоже, И голос был ничего, вроде бы прежний, и тон нормальный. Так что улучшение ее состояния для меня еще вчера было вещью очевидной. И то, что она сегодня захотела выйти за пределы дома, прогуляться…
— Лиза, я боюсь отпускать ее одну. У меня сердце оборвалось, когда я ее сейчас увидел за воротами. Идет моя девочка ненаглядная… — Чибисов покачал головой. — Я же отец ее, Лиза. Я боюсь…
— Ну так найми ей телохранителя, — серьезно, без тени усмешки сказала Лиса. — Только как бы не было от этого хуже, Миша. Как бы она не решила, что после всей этой трагедии… ну ты понимаешь, я о попытке самоубийства говорю, мы следим за нею. Молодежь в этом возрасте очень ранима. И очень подозрительна к поступкам взрослых. Как бы наши попытки оградить, обезопасить ее не вызвали с ее стороны ответную реакцию неприязни и протеста. Понимаешь? Молодые не терпят контроля над собой — я по себе это знаю… А с попытками суицида шутить опасно, это игра с огнем. Второй раз можно и не уследить.
— А что ты предлагаешь?
— Я? Я ничего не предлагаю, Миша. Ты мужчина, отец, решение за тобой. Я могу лишь высказывать свое мнение. Мне кажется, разумным вести себя сейчас так, чтобы Полина как можно скорее забыла тот жуткий кошмар и вернулась к нормальной жизни, — кротко сказала Лиса. — Не надо нервировать ее чрезмерной опекой. Но с другой стороны, мы очень осторожно должны приложить все усилия, чтобы узнать все подробности происшедшего. И конечно же, мы все должны оберегать ее.
— Я вот слушаю тебя, а сам весь там мыслями, с ней — думаю, где она, что, как…
— Ничего, привыкай. Было бы гораздо хуже, если бы ты стал силой возвращать ее домой. Она пройдется, успокоится, подышит свежим воздухом и вернется.
Чибисов тяжело вздохнул, встал и начал медленно раздеваться. Снял пиджак, ослабил тугой узел галстука. Он поминутно подходил к окну.
— Идет, возвращается! — воскликнул он вдруг возбужденно. — Вера ей калитку открывает. Слава богу…
— Ну вот, видишь? Все хорошо, а ты так переживал. Ей ведь тоже очень нелегко сейчас, Миша, преодолеть себя, свой страх. Но она молодая. У нее все получится. А мы должны всецело помогать ей и ни в коем случае не мешать.
— Какая ты у меня… умница, — голос Чибисов дрожал от нахлынувших чувств, — Лизочек мой златокудрый… Спасибо тебе. Словно камень с души у меня свалился.
— Приляг, отдохни, до завтрака еще уйма времени, — прошептала Лиса.
— И все же я в толк не возьму, — сказал Чибисов, — с чего это вдруг такая перемена? Что заставило Полину выйти из дома? Мне казалось, я так боялся… что после всего, что произошло, она… она сделает это не скоро. Очень не скоро.
— Женщины непредсказуемы, Миша.
— И все-таки что подтолкнуло ее пересилить страх?
— Может быть, когда-нибудь она об этом нам расскажет.
— Будем надеяться. Надо с попом нашим посоветоваться. — Чибисов устало прилег на постель, крепко обняв Лису. — Я там кое-что привез из Москвы тебе и ей, Полинке. Так, подарок — в ювелирный заглянул. Думал, тебе приятно будет, а ее хоть кулончиком модным развлечь.
Кустанаева поцеловала его в седой апоплексический затылок. Вспомнила, что всего час назад ее губы вот так же нежно касались других мужских волос. Других губ, глаз, кожи. Она мысленно поздравила себя с тем, что не поддалась на уговоры Павловского и не отправилась этой ночью к нему домой. Он звал ее, настаивал, уверяя, что они будут всю ночь одни, что Туманов все равно до самого утра режется в карты на даче Саввы Бранковича. Лиса была нежна, но непреклонна. Павловский уступил, и рассвет они встретили в березовой роще как бездомные бродяга, опьяненные любовью.
В этой цыганской неприкаянности был, по мнению Лисы, особенный шарм, который Павловскому в силу приземленности его характера просто не дано было понять. Однако, какими бы упоительными ни были объятия на росистой траве, какой ни была бы страстной эта необычная ночь любви, щекочущая пресыщенное воображение, ровно в пять часов Лиса уже была дома, под шелковой простыней чибисовского ложа. Это был верный выбор, хотя на душе и остался какой-то смутный осадок печали и сожаления о потерянном наслаждении.
Лиса украдкой вздохнула — да, она тоже видела Полину. И в отличие от Чибисова причина, толкнувшая Полину покинуть стены отчего дома в это ранее летнее утро, ей была кристально ясна. Что ж, как говорили раньше, — клин клином вышибают. Девчонка ничего не расскажет — раньше-то ведь молчала. И возможно, когда поумнеет и повзрослеет, она еще скажет ей, Лисе, большое русское мерси. За что? За лекарство — пусть горькое, зато действенное. И еще за спасение. Да-да — за спасение от окончательного помешательства на почве пережитых невзгод:
* * *Стрелки мужских наручных часов фирмы Омега показывали шесть часов утра. Часы лежали на столе рядом с запасной нераспечатанной карточной колодой, полупустыми бутылками коньяка и джина, массивными стаканами венского стекла.
На даче Саввы Бранковича играли в карты ночь напролет. Отец Феоктист проигрался в очко первым. Мрачно напевая покаянный псалом, помахивая в такт широкими рукавами новой черной рясы, он удалился с террасы, где шла игра, в зал и задремал там в кожаном кресле у догорающего камина. Константин Туманов и Савва Бранкович продолжали играть. Ставки в игре были небольшими, но так как игра шла с одиннадцати вечера с переменным успехом, наличные деньги в карманах игроков кончались.
