Артуро Перес-Реверте - Королева Юга
– А иногда, – сказал он вдруг, словно и не переставал об этом думать, – я смотрю на тебя, и вдруг ты выглядишь гораздо старше… Как сегодня утром.
– А что случилось сегодня утром?
– Я проснулся, а ты была в ванной, и я встал взглянуть на тебя, и увидел тебя перед зеркалом… Ты умывалась и смотрела на себя так, будто с трудом узнаешь. И лицо у тебя было, как у старухи.
– Страшное?
– Да просто кошмарное. Поэтому мне захотелось, чтобы ты снова стала красивой, я подхватил тебя на руки и отнес в постель, и мы добрый час кувыркались там.
– Не помню.
– Не помнишь, что мы делали в постели?
– Не помню, чтобы я выглядела страшной.
Конечно, все она отлично помнила. Тереса проснулась рано, с первым смутным, еще серым светом. Пение петухов на заре. Голос муэдзина, несущийся с минарета мечети. Равномерное «тик-так» часов на тумбочке. Ей не удавалось снова уснуть, и она смотрела, как все больше и больше светлеет потолок, а Сантьяго спит, лежа на животе, наполовину зарывшись лицом в подушку, с взлохмаченными волосами и жесткой щетиной на подбородке, касающемся ее плеча. Она помнила его тяжелое дыхание и его неподвижность, похожую на смерть. И внезапную тоскливую тревогу, от которой она вскочила с постели, добежала до ванной, открыла кран – и снова и снова плескала водой себе в лицо; а женщина, смотревшая на нее из зеркала, была похожа на ту, что смотрела на нее сквозь мокрые волосы в тот день в Кульякане, когда зазвонил телефон. А потом отражение Сантьяго у нее за спиной – с припухшими от сна глазами, голый, как и она сама, он обнимал ее, а потом снова отнес в постель, чтобы заниматься любовью среди смятых простыней, пахнущих ими обоими, спермой и теплом сплетенных тел. И призраки опять, до нового приказа, рассеялись вместе с сумраком грязного рассвета – на свете нет ничего грязнее этого нерешительного серого рассветного сумрака, который дневной свет, уже потоком льющийся сквозь жалюзи, загоняет обратно в ад.
– У меня с тобой иногда бывает как-то странно, понимаешь… – Сантьяго смотрел на синее море (оно было неспокойно, и прибой равномерно плескал о камни): смотрел опытным, почти оценивающим взглядом. – Вот вроде бы ты тут, рядом, я тебя крепко держу, и вдруг – раз! Ты уже где-то далеко.
– В Марокко.
– Не говори глупостей. Пожалуйста. Я же сказал, с этим покончено.
И опять эта улыбка, стирающая все. Он такой красивый, в который раз подумала она. Распроклятый сукин сын, контрабандист.
– Ты иногда тоже бываешь далеко, – сказала она. – Очень далеко.
– Я – другое дело. У меня есть дела, и они меня беспокоят… Я имею в виду – сейчас. А то, что происходит с тобой, – это другое.
Он помолчал. Казалось, он пытается поймать какую-то мысль и найти для нее точные слова.
– Это уже сидело в тебе, – произнес он наконец. – До того как мы познакомились.
Когда, пройдя еще немного, они вернулись, старик-араб, торговавший кебабами, вытирал стол. Они с Тересой обменялись улыбкой.
– Ты никогда ничего не рассказываешь мне о Мексике, – сказал Сантьяго.
Опершись на него, Тереса надела туфли.
– Да нечего особенно рассказывать, – ответила она. – Там люди убивают друг друга ради наркотиков или нескольких песо, или их убивают, потому что считают коммунистами, или приходит ураган и приканчивает всех подряд.
– Я имел в виду тебя.
– Я родом из Синалоа. Правда, за последнее время гордости у меня поубавилось. Но я упряма до чертиков.
– А что еще?
– Больше ничего. Ведь я же тебя не расспрашиваю о твоей жизни. Я даже не знаю, женат ты или нет.
– Не женат, – он поднял руку, показывая, что на ней нет кольца. – И мне очень неприятно, что до сегодняшнего дня ты об этом не спрашивала.
– А я и не спрашиваю. Я просто говорю, что не знаю. Как уговорено.
– Что уговорено? Я что-то не помню, чтоб мы о чем-то договаривались.
– Никаких дурацких вопросов. Ты приезжаешь – я тут. Ты уезжаешь – я остаюсь.
– А как же будущее?
– О будущем поговорим, когда оно настанет.
– Почему ты спишь со мной?
– А с кем же еще?
– Со мной.
Он остановился перед ней, уперев руки в бока, будто собираясь пропеть ей серенаду.
– Потому, что ты красивый парень, – ответила она, оглядывая его сверху вниз, очень медленно и не скрывая своего удовольствия. – Потому, что у тебя зеленые глаза, просто убийственный зад, сильные руки… Потому, что ты хоть и сукин сын, но не совсем эгоист. Потому, что ты умеешь быть одновременно жестким и нежным… Этого хватит?.. – Она почувствовала, как все лицо у нее напряглось. – А еще потому, что ты похож на одного человека, которого я знала.
Сантьяго уставился на нее несколько ошарашенно.
Довольное выражение мгновенно исчезло с его лица, и она заранее угадала, что он сейчас скажет:
– Мне не нравится, что я напоминаю тебе другого.
Проклятый галисиец. Все они проклятые сукины дети. Всех только помани – и они тут, и все идиоты. Ей вдруг захотелось поскорее закончить этот разговор.
– Я не говорила, что ты напоминаешь мне другого. Я сказала, что ты похож на одного человека.
– А тебе не хочется узнать, почему я сплю с тобой?
– Кроме того, что я бываю тебе полезна на вечеринках Дриса Ларби?
– Кроме.
– Потому, что тебе хорошо со мной. И потому, что иногда тебе бывает одиноко.
Он смущенно пригладил ладонью волосы. Потом схватил ее за руку пониже плеча:
– А если бы я спал с другими? Что бы ты сказала?
Она высвободила руку – не вырвала, а просто отстранила его мягким движением, длившимся до тех пор, пока он не разжал пальцы.
– Я уверена, что ты спишь и с другими.
– Здесь, в Мелилье?
– Нет. Насчет Мелильи я знаю. Здесь – нет.
– Скажи, что любишь меня.
– Хорошо… Люблю.
– Неправда.
– Да не все ли равно? Я люблю тебя.
* * *
Мне оказалось нетрудно разузнать о жизни Сантьяго Фистерры. Перед поездкой в Мелилью я получил, в дополнение к докладу полиции Альхесираса, еще один, от таможни – весьма подробный, с указаниями дат и мест: все начиная с самого его рождения в 0-Грове, рыбацкой деревушке в устье реки Ароса. Поэтому я знал, что незадолго до знакомства с Тересой Фистерре исполнилось тридцать два года. Биографию его можно было назвать классической. С четырнадцати лет выходил в море с рыбаками, после службы на флоте работал на amos do fume [37] – главарей контрабандистских сетей, действовавших на галисийском побережье: Чарлинеса, Сито Миньянко, братьев Пернас. Согласно докладу таможни, за три года до встречи с Тересой он проживал в Вильягарсиа и был капитаном большого катера, принадлежавшего клану Педрускиньос – известному семейству табачных контрабандистов, которое как раз в то время расширяло поле своей деятельности, начав заниматься марокканским гашишем. Тогда он состоял на жалованье – столько-то за рейс, – а работа его заключалась в следующем: хорошо зная сложную географию галисийского побережья, он водил катера, доставлявшие на берег табак и наркотики с кораблей и рыбачьих судов, бросавших якорь вне испанских территориальных вод. При этом нередко происходили стычки со службой береговой охраны, таможенниками и жандармерией. И вот однажды ночью, когда катер уходил от погони, лавируя короткими зигзагами между устричных садков у острова Кортегада, Фистерра или его напарник, молодой парень из Ферроля по имени Лало Вейга, включили прожектор, чтобы ослепить своих преследователей, и таможенники на полном ходу врезались в один из садков. Результат: один погибший. В полицейских докладах эта история излагалась лишь в общих чертах, поэтому я принялся звонить по кое-каким телефонам, но все мои усилия оказывались безрезультатными до тех пор, пока писатель Мануэль Ривас, галисиец, мой друг и местный житель – у него был дом рядом с Коста-де-ла-Муэрте, – не раздобыл, похлопотав, подтверждений упомянутого эпизода. По словам Риваса, никому не удалось доказать участия Фистерры в этом инциденте; однако местные таможенники, не уступавшие в жесткости самим контрабандистам – ведь и они росли в тех же деревнях и плавали на тех же судах, – поклялись при первом удобном случае пустить его на корм рыбам. Око за око. Этого оказалось достаточно, чтобы Фистерра и Вейга покинули Риас-Байшас и отправились искать место, где воздух был бы менее вреден для здоровья. Таким местом оказался Альхесирас, приютившийся в тени Гибралтарской скалы: средиземноморское солнце и синие воды.
А там, пользуясь мягкостью британского законодательства, друзья-галисийцы приобрели через третьих лиц мощный катер – семь метров в длину, шестицилиндровый мотор «Ямаха ПРО» в двести двадцать пять лошадиных сил, усиленный до двухсот пятидесяти, – на котором и принялись курсировать между колонией, Марокко и испанским побережьем.
– В ту пору, – объяснял мне в Мелилье Маноло Сеспедес после встречи с Дрисом Ларби, – кокаином могли баловаться только самые богатые. Основную часть контрабанды составляли гибралтарский табак и марокканский гашиш: два урожая, две с половиной тысячи тонн конопли каждый год тайно вывозилось в Европу… Ясное дело, все это проходило через наши места. Да и сейчас проходит.
