Татьяна Степанова - Молчание сфинкса
Усадьба восемнадцатого века со всеми ее реконструкциями и строительными работами не произвела на него впечатления. Дом с допотопными коринфскими колоннами и два флигеля, несмотря на новую крышу, европейские окна и свежую штукатурку, воспринимался им все еще через призму размещавшейся там некогда психиатрической больницы. Подобные заведения Никите доводилось посещать по долгу службы, и ничего хорошего он там не видел.
То ли настроение было виновато, то ли всякое отсутствие хоть каких-то положительных результатов по раскрытию убийства, но Лесное Колосова, прямо сказать, просто раздражало. Дом похож на сарай, его еще отделывать и отделывать, парк — сплошной бурелом какой-то — весь буграми изрыт и ямами. Пруды грязные, вонючим илом затянутые.
В парке копошились рабочие. А что делали? Черт их разберет — что-то рыли, раскидывая сырую тяжелую глину лопатами. Было и еще одно обстоятельство, резко испортившее Никите настроение, — его «девятка» на обратном пути из Бронниц всерьез забарахлила. И ему с Кулешовым пришлось как идиотам мчаться в Лесное на дежурной «канарейке». В моторе же родной черной «жужелицы» предстояло еще вечером всерьез покопаться вместе с отделовским механиком, устанавливая причину поломки.
Кулешов, примерно владевший обстановкой в Лесном, сообщил, что «живут вон в том флигеле — кажется, обслуга и реставраторы, центральная часть усадьбы пустует, хотя отопление и электричество уже полностью подключены». К этому жилому флигелю они сразу же и направились. И там их встретили две женщины, а также, вот удивительно, тишина и домашний, обжитой уют. Между Лесным снаружи и Лесным внутри, оказывается., была большая разница. Это Колосова удивило. Снаружи был ремонт, корыта цемента, ведра с известкой, битый кирпич, ямы, древесная стружка, грязь и пыль. Внутри же флигеля обстановка свидетельствовала о хорошем вкусе и солидных средствах его владельца, хотя ничто здесь пока не напоминало ни загородный клуб, ни гостиницу, ни тем более музей.
Женщин, встретивших их в доме, Кулешов знал — паспорта проверять не пришлось. Таким образом, Никита и познакомился с Мариной Ткач и Долорес Дмитриевной Журавлевой. Вторжение в частную жизнь породило некоторое замешательство с обеих сторон, но Никита быстро нашелся:
— Господин Салтыков здесь? Мы бы хотели переговорить с ним. — Произнося это вполне официально и вежливо, он невольно обращался больше к красивой, похожей на рекламную диву Марине Ткач, чем к увядшей, рыхлой, очкастенькой Журавлевой.
— А Романа Валерьяновича нету. Он, возможно, только к вечеру будет, а может, и не приедет совсем сегодня, — ответила Журавлева и окинула его строгим, испытующим взором поверх очков. — А в чем дело, что случилось, можно узнать?
— Вы знаете, что случилось. Настоятеля отца Дмитрия в четверг убили, — мрачно изрек Кулешов. — Мы всех в округе опрашиваем в связи с эти делом.
— Да, конечно, мы в курсе, это ужасно, — Журавлева сняла очки, затем суетливо снова водрузила их на нос. — Мы потрясены до глубины души. Я сама только что с панихиды. Но мы ничего толком не знаем, правда, Марина?
— Мы ничего не знаем, — подтвердила Марина Ткач, — Вряд ли мы сможем вам чем-то помочь.
— Накануне убийства, в среду, отец Дмитрий был здесь у вас, в Лесном, — сказал Колосов.
— Да, он был здесь, освящал фундамент павильона «Версаль» в парке, — Марина Ткач кивнула. — Но я при этом не присутствовала.
— Я присутствовала. Но я тоже ничего такого сказать не могу, — Долорес Дмитриевна пожала плечами. — Этот был традиционный обряд по православному чину. Денис Григорьевич, наш управляющий, привез отца Дмитрия. Мы пошли в парк к месту, где когда-то был павильон, где он прочел молитвы, окропил камни фундамента. Ну и все. Мы думали, что он останется у нас обедать, но он торопился вернуться — сказал, что ждет какой-то важный звонок из управления делами епархии. Его должны были известить с почты, с коммутатора. Он и уехал. Денис Григорьевич его отвез.
— Только не Малявин, вы забыли, — поправила Ткач.
— Ах да, виновата. Лыков Иван — приятель Романа Валерьяновича, он отвез отца Дмитрия домой. Ехал в Москву и по пути подбросил, — поправилась Долорес Дмитриевна.
Колосов отметил: красотка Марина Ткач, хотя и утверждает, что не присутствовала в ту среду в Лесном, но знает такие подробности. Интересно, от кого?
— Отец Дмитрий получал денежные пожертвования на церковные нужды от Салтыкова? — спросил он.
— Да, Роман Валерьянович считал; что и церковь в Воздвиженском, с которой связана история его рода, тоже нуждается в активной поддержке. Только об этом вам лучше поговорить с ним самим. Я не занимаюсь финансовыми вопросами, я специалист по интерьерам и музейному делу.
— Или расспросите Наталью Павловну Филологову, — вмешалась Марина Ткач, — Она возглавляет здесь все реставрационные работы в комплексе. И с отцом Дмитрием, как знаю, у них были общие взгляды на ремонт храма. Она что-то там хлопотала даже по поводу приглашения специалистов… Ведь так, Долорес Дмитриевна?
— Совершенно верно, — Журавлева кивнула, сверкнув очками. — Только ее тоже сейчас нет. Она уехала в Москву по делам. Вернется к вечеру.
— А граждане Изумрудов Алексей и Журавлев Валентин сейчас здесь? — сурово спросил Кулешов.
Долорес Дмитриевна тревожно воззрилась на них:
— Леши нет, он куда-то отъехал, а Валентин, мой сын, здесь. А при чем здесь мальчики? При чем тут Валя?
— Будете добры, пригласите сюда вашего сына; — попросил Никита. — У нас к нему есть несколько вопросов.
— Да какие могут быть у вас, у милиции у к мальчику вопросы? — воскликнула Журавлева. — Ну хорошо, я позову. — Она открыла дверь в холл крикнула:
— Валя, спустись, пожалуйста! К тебе приехали из милиции.
Они ждали.
— Да вы сядьте, что же вы стоите? — Марина Ткач указала на диван и кресла, достала из сумки пачку сигарет, зажигалку, закурила. — А можно нам узнать, есть какие-нибудь новости по убийству?
— Мы проводим оперативно-разыскные мероприятия, — отчеканил Кулешов. — Долорес Дмитриевна, будьте ласковы, поторопите сынка. У нас время ограничено.
— Валя, спускайся вниз, тебя ждут! — снова позвала Журавлева.
Они подождали еще — никакой реакции.
— Пойду посмотрю, где он. Может, на улицу вышел? — Журавлева направилась в холл, поднялась по лестнице на второй этаж. Почти сразу же сверху донеслись ее изумленные растерянные возгласы.
— Что там еще такое? Почему он не идет? — Марина Ткач прислушалась. — Ругаются они, что ли?
— Что — парень с характером? — спросил Никита.
— А, — Марина изящно и презрительно махнула рукой, — бросьте. Какой характер может быть у мальчишки, маменькиного сынка?
—А этот, Изумрудов, где? — недовольно спросил Кулешов.
Марина Ткач затянулась сигаретой.
— У вас что, вопросы к ним в связи с убийством? — спросила она.
— Да, почти, — ответил Никита: у красотки-блондинки сейчас было такое загадочное лицо, что стало ясно — интересуется она неспроста.
— Тогда я бы на вашем месте повнимательнее пригляделась именно к Изумрудову, — сказала Ткач.
— Вы его в чем-то подозреваете? — спросил Никита.
— Нет, что вы. Не подумайте плохого. Просто… это тип не совсем то, чем старается казаться.
— Как это понять? — спросил Кулешов. Но тут наверху снова послышался раздраженный голос Долорес Дмитриевны. Колосов поднялся, покинув гостиную, быстро вбежал наверх по лестнице, и попал в коридор, застеленный бежевым ковролином. По стенам — панели «под дуб», двери тоже темного дерева, как в хороших европейских отелях. Шум сильной струи я крана и урчанье бачка унитаза…
Долорес Дмитриевна, растерянная и красная, стояла перед закрытой дверью в самом конце коридора.
— Валя, пожалуйста, поскорее, неудобно, — она увидела Колосова и совсем смутилась. — Он сейчас; Он в туалете. Маленькая оказия приключилась — расстройство желудка.
Никита смотрел на закрытую дверь.
— Он с утра неважно себя чувствовал. Наверное, съел что-нибудь, — Долорес Дмитриевна развела руками.
За дверью снова Ниагарой низверглась вода в унитаз. Колосов вернулся в гостиную. Валю Журавлева с его расстроившимся желудком они прождали еще четверть часа. Наконец мать привела его. Колосов увидел бледного парня довольно ординарной внешности. Вид у него был, прямо скажем, неважнецкий.
— Тебе плохо, сынок? — обеспокоенно спросила Долорес Дмитриевна.
— Меня тошнит и живот схватывает, — Валентин Журавлев страдальчески сморщился. — А вы из милиции? Ко мне? А почему ко мне?
— Потому что у нас к вам есть вопросы, — сказал Никита, внимательно его изучая. — Вам девятнадцать исполнилось?
— Да, в мае.
— Извините, сын ваш давно уже совершеннолетний, и мы бы хотели поговорить с ним наедине, — Никита обернулся к Журавлевой.
Марина Ткач, захватив сигареты, тухлее вышла. Журавлева помешкала, но затем тоже покинула гостиную и прикрыла за собой дверь.
![Татьяна Коршунова - Перешагнуть черту [СИ]](/uploads/posts/books/23817/23817.jpg)
