Татьяна Полякова - Список донжуанов
— Скажу, что заезжал на квартиру мамы, — слегка заикаясь, ответил он. — Она отдыхает у сестры, просила цветы поливать, а днем мне некогда.
— Отлично, — обрадовалась я его способности соображать. Тут он подскочил ко мне и, схватив за руку, неожиданно заявил:
— Симона, нам надо уехать. Чем скорее, тем лучше. Добром это не кончится, заявляю тебе как адвокат.
— Куда уехать? — не поняла я, потому что события этой ночи основательно меня доконали и соображала я не очень.
— Лучше всего за границу.
— На это деньги нужны, — присвистнула я.
— У меня есть кое-какие сбережения. Не бог весть что, но на первое время нам хватит. А там я что-нибудь придумаю, поверь мне. Я… я на многое способен, — выпалил он, а я оказалась в весьма затруднительном положении: вообще-то я ему верила — и в то, что он на многое способен, хоть и выглядел Олег классическим неудачником, и даже в то, что он в самом деле влюблен или так думает, и я была ему за это благодарна. Да вот беда, ни малейшего желания ехать за границу у меня не было, тем более с Олегом, потому что нисколечко он мне не нравился. То есть нравился, конечно, раз человек хороший и помогает нам, но ведь это совсем другое. Один раз я уже здорово погорела на замужестве и впредь решила выбирать мужчин осмотрительнее, а лучше всего с этим делом и вовсе не торопиться.
Я пыталась найти нужные слова, чтобы не обидеть его. К счастью, на помощь пришла Марья, ее голос заполнил затянувшуюся паузу.
— А как же я?
Олег с удивлением взглянул на нее, как будто только что вспомнил о её существовании.
— А как же Марья? — подхватила я.
Он едва заметно поморщился.
— Ну, можно и ее с собой взять.
— Какой умный, — обиделась она, — что я там делать буду? Там одни иноверцы и даже не говорят по-нашему. Я в школе немецкий учила, но без всякого толку. И вообще, меня влечет только к божественному, книжку какую-нибудь жалостливую почитать или вот картинки умилительные, про исцеления всякие. К светской жизни у меня стойкая аллергия. А за границей ничего умилительного нет, опять же, кому я там нужна, скажи на милость? Ждут там меня с распростертыми объятиями, как же… — Она презрительно хмыкнула и отвернулась.
— Тогда, может, в монастырь? — робко предложил Олег.
— Мирское начало, к сожалению, во мне еще очень сильно. Душа стремится к горним высям, а презренная плоть тянет вниз. Свило гнездо в душе моей чревоугодие. Я, к примеру, сладкое люблю. И побольше. А это грех. А где в монастыре сладкое, да еще побольше?
— На тебя не угодишь, — обиделся Олег. — Только если нас посадят, в тюрьме сладкого совсем нет, там обитель слез и скорби, и такой девушке, как Симоне, там совершенно не место.
— Думаешь, нас засудят? — перепугалась Марья.
— Еще как… Если найдут, конечно.
Домой мы возвращались в подавленном состоянии духа, что и неудивительно. Марья предложила помолиться на сон грядущий, и я вполне искренне присоединила свои мольбы к ее. Затем Марья читала вслух Евангелие, выбрав то место, в котором Христос обещал разбойнику, что тот увидит царствие небесное.
— Видишь, — взбодрившись, заметила Марья, — он форменный душегубец, а царствие небесное ему обещано. Значит, и нам горевать особо нечего. Главное — вовремя покаяться. Христос сказал: «Будет тебе по вере твоей», — вот я верю, что все как-нибудь обойдется. И ты верь, раз дело-то у нас общее, то есть труп один и тот же. Иначе неразбериха получится и господь будет в недоумении, помогать или нет. Понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю, — кивнула я и начала верить, как советовала Марья.
* * *Утром мы встали поздно. Я бродила по квартире, уговаривая себя сесть за работу, и тут вспомнила, что во вчерашней суматохе так и не отдала конверт с компроматом Олегу.
— Вот черт, — буркнула я. Марья, конечно, услышала.
— Не сквернословь. И поминать лукавого совершенно ни к чему. Ты только о нем подумаешь, а враг человечий тут как тут. Он нам сейчас особенно некстати. Так что воздержись.
— А кто вчера лукавого поминал? — съязвила я.
— Так ослабла душа в мытарствах, вот бес и попутал. А чего ты вдруг о нем вспомнила?
— Забыла Олегу фотографии отдать.
— Не беда, сегодня отдашь. Дай-ка взглянуть, интересно.
Мне интересно не было, но я все-таки устроилась рядом, и мы стали разглядывать фотографии.
— Ну у него и вкусы, — покачала головой Марья. — Ты только подумай, променять тебя на такую корову. Поди метра два, не меньше. А рожа-то до чего пакостная. А у этой нос длиннее, чем ноги. Не нос, а хобот какой-то.
— Марья, говорить так — грех, — напомнила я, чтобы она не увлекалась. Конечно, вкусы у людей разные, но большинство сочло бы девушек на фото очень даже симпатичными.
— Прелюбодейки, — зло фыркнула Марья, сунула фотографии в конверт и протянула мне.
Я набрала номер рабочего телефона Олега. Он оказался на месте, про фотографии он так и не вспомнил — должно быть, тоже здорово переживал из-за вчерашних событий. Я договорилась, что через полчаса буду у него в офисе, и начала собираться. Разумеется, Марья решила ехать со мной.
Не успели мы покинуть двор, как Марья зашептала, по обыкновению уставившись в заднее стекло:
— За нами какой-то хмырь пристроился. На черном джипе.
И в самом деле, взглянув в зеркало, я увидела «Чероки», очень может быть, тот самый, что пасся у нас во дворе. На светофоре он свернул, но на площади опять появился.
— Гранату бы, — мечтательно протянула Марья.
— Душегубка, — усмехнулась я.
— Чего уж теперь, все равно под статьей. Как жить? — сокрушалась Марья, крестясь на купола церквей по дороге. В старом городе, где мы ехали, их великое множество, и крестилась она практически непрерывно. — Просто не знаешь, что раньше случится: посадят или укокошат, господи прости.
Припарковаться возле конторы «Гридин и сыновья» оказалось невозможно, пришлось свернуть в переулок. Едва мы вошли в здание, как нос к носу столкнулись с Андреем Петровичем. Выглядел он почему-то каким-то помятым и вроде бы напрочь растерявшим свое обаяние, однако, заметив меня, расцвел улыбкой и воодушевился.
— Симона, — с чувством, смахивающим на восторг, пропел он и поцеловал меня с таким видом, будто недавний ужин в ресторане давал ему на это право. У Марьи при виде такого зрелища отпала челюсть, а я попыталась вести себя так, будто ничего особенного в его поведении не заметила. — Ты ко мне? — задушевно спросил он.
— Я к Олегу… по делу… к Олегу Михайловичу, — поправилась я. — Он здесь?
То, что он здесь, я знала, а в тот миг могла даже убедиться в этом лично, потому что Олег выглядывал из своего кабинета и с неудовольствием наблюдал за происходящим.
— Зайдем ко мне, — взяв меня под руку, улыбнулся Андрей. — Выпьем кофе, поболтаем. — Он, поглаживая мои пальцы, весьма настойчиво тянул меня по коридору в сторону своего кабинета. Тут взгляд его остановился на физиономии Олега, и он сказал:
— А вы, Олег Михайлович, займитесь… э-э-э… — Он кивнул на Марью, та притормозила, хотя до этой минуты бодро шагала за нами, и с маетой посмотрела на Олега.
— Заходите, — распахнув дверь пошире, произнес Олег, а мы между тем достигли двери кабинета Андрея Петровича с блестящей табличкой на ней.
Кабинет был просторен и навевал мысли о дворянской усадьбе девятнадцатого века и прочих радостях жизни. Он необыкновенно подходил ко всему облику Андрея Петровича. В этом кабинете он выглядел еще значительнее. Однако что-то его, безусловно, беспокоило, хоть он и старался быть любезным хозяином. Усадил меня в кресло, предложил кофе, который сам и приготовил, подкатил хрупкий столик, инкрустированный слоновой костью, и вдруг заявил:
— У меня скверно на душе.
— А-а-а… — начала я, он продолжил:
— Мне тридцать семь лет, и вчера я понял, что моя жизнь прошла впустую.
— Что-нибудь случилось? — кашлянув, осведомилась я.
— Случилось. Я влюбился.
— Так это хорошо.
— Ты так считаешь? А если тебе тридцать семь, ты женат, а девушке, в которую ты влюблен без памяти, нет до тебя дела, это тоже хорошо?
— Говорят, чувство само по себе так прекрасно, что…
— Ты когда-нибудь влюблялась по-настоящему? Так, что ни о чем другом и думать не могла?
— Я же замужем, — обиделась я, подозревая с его стороны какие-то интриги. Чего доброго, обвинит в том, что замуж я шла не по любви.
— Ты действительно его любила? — вроде бы не поверил Андрей.
— Теперь, конечно, такое трудно представить, — нашлась я.
— Да… наверное, — покивал он с совершенно потерянным видом. — Хочется все бросить и бежать отсюда сломя голову.
— Может, тебе взять отпуск?
— Я тебе вчера предлагал уехать, — взяв меня за руку, со вздохом сказал он. — Что скажешь?
И вновь это прозвучало так, что захотелось броситься к нему в объятия и надолго там задержаться. Хотя вроде бы ничего особенного он не сказал и до той поры, по большому счету, был мне неинтересен. Должно быть, Андрей Петрович обладал неким магнетизмом или здорово поднаторел в деле обольщения. Я бы, наверное, обольстилась… Почему бы и нет, если ненадолго и без хлопот, но хлопоты как раз сильно меня донимали. Сначала надо с мужем развестись, избавиться от тюрьмы и прочих малоприятных перспектив, а уж потом пускаться во все тяжкие.
