Антон Французов - Нешкольный дневник
18 марта 200… г.
Ну вот, вышла на работу. Отсылали к какому-то толстопузику. Заезжий, командировочный, японец. Похож на китайского болванчика, который стоит на тумбочке у нашей Ароновны. Он в принципе приятный, только немного «голубоватый», так что мы с ним работали вместе с Юликом. Я хотела с Ромой, но <не дописано>
Он, японец, напомнил мне того самого первого моего клиента, с которым я работала уже у Нины Ароновны. Тот был с русской фамилией, Николаев или Михайлов, но на самом деле какая-то шишка из Бурятии или Якутии, уже не помню. И национальности соответствующей, узкоглазой.
Филу жаловалась, что у меня дикие боли, просила достать, Рома-то снова пропал. Принес <нрзб.>процентного.
Сняла со стены портрет Эйнштейна, тот, смешной, с высунутым языком. Грузит. Мне все время кажется, что в комнате завелась обезьяна (далее, судя по всему, в оригинале дневника вырвана часть страницы. — Изд.).
Как Рома узнал о том, что меня собирались вынуть из аптеки мусора, меня поставили в известность не сразу. Я несколько дней жила у них в трущобах. Они сами так называли свое жилище. По-моему, у Марка Твена есть Трущобы (первый филологический сбой начитанной Кати: на самом деле Трущобы у Жюля Верна в «Таинственном острове». — Изд.). Рома рассказал мне, что все эти парни, Юлий, Алексей, Виталий — тоже после армии. Юлий постарше, он бывший курсант Военно-воздушной академии имени Жуковского, это в Питере. Я не знаю, как они познакомились, судя по дальнейшему, история грязная и кровавая. Роман сказал только, где они познакомились: в одном из «голубых» заведений Москвы. Лично он, Роман, пропивал там свои последние деньги и даже не подозревал, что «клубится» в специфическом кабаке. Роман сказал, что когда девчонки приезжают в Москву и идут на панель — это хоть нормально, естественно, но ведь вокруг одна «голубизна», сказал он. Нормально, естественно. Если бы еще дурак был, тогда <перечеркнуто>.
В общем, на тот момент, когда я попала в их Трущобы, они жили там уже два месяца и зарабатывали на жизнь тем, что сшибали «бобы», клея геев-толстосумов. Ребята-то симпатичные, особенно Роман и Юлик. Ромео и Джульетта, как они себя именовали <нрзб>насмешка. Меня удивило то, что о «голубых», на которых они зарабатывали, они говорили с ненавистью. Самое страшное, что они все нормальной ориентации. Однажды, когда Виталик, обладавший чувством юмора самого сомнительного свойства, стал изображать приставания к Роману, тот молча хлестнул его по зубам. Виталик заскулил и дуракаваляние прекратил.
Об облаве в аптеке. Совпадение в самом деле потрясающее. Роман и Алексей попали на квартиру к важному толстому гею, который оказался довольно крупным чинарем в черемушкинской прокуратуре. У него дома валялись кучи бумаг, и одна из них оказалась моим уголовным делом. Или копией. Ему из Саратова переслали. Или что-то там еще, Роман не помнит, он, по собственному признанию, был довольно сильно пьян. Чтобы не так противно. Но там фигурировал номер сотового Павла, пдрес коммуналки — все, все, все. Такие совпадения вообще в кино только бывают, я и верить сначала не хотела, думала, что Роман мне все эти гадости про геев из прокуратуры рассказывает, как говорится, для мерзости ощущений. Он умудрился найти меня быстрее ментов по этим данным. Меня спасло то, что я две ночи подряд в этом Пашином гадюшнике не ночевала, и менты на мент не вышли.
Вот, собственно, и все. Рома, конечно, сам дико охренел, когда с бумаги со стола случайно срубленного в клубе прокурорского ублюдка на него глянуло мое лицо. Нет, он уже знал, что на меня заведено уголовное дело. Но в огромной Москве выловить именно меня, через целый ряд посредников, — это шанс один на миллион. Если не на сто миллионов.
Рома сказал:
— Что думаешь делать?
— Пока не знаю. Но уж не у тебя на шее сидеть.
— Это понятно. Ты ядовита, как раньше, — иронизируешь.
— Яд — это тоже лекарство. Ну ладно, хватит философствовать. Я по твоим глазам вижу, что ты мне что-то хочешь предложить. Ну?
— Хочу предложить.
— Ну?
— Интима не предлагать, как пишется в газетах? — усмехнулся он.
— У нас и так с тобой всего по горло было. Еще в Саратове, и этой, как ее, «Виоле».
— Значит, так. Есть один человек Зовут Фил Грек Филипп Гречихин. Он работает в конкретной конторе. Элитной. В таком ииде тебя туда, конечно, не возьмут. Фил еще надо мной смеяться будет: дескать, кого суешь? Сейчас пойдем из тебя леди делать, а то это московское дворовое блядство от сутера Грибанько поставило на тебе свою пробу. Помада дешевая, черт-те что.
— Ничего не дешевая, — обиженно сказала я. — А что это ты, Рома, в помаде стал разбираться?..
— А вот на личности попрошу не переходить, — спокойно оборвал он меня. Встал с подоконника, рванул его так, что трухлявая пыль столбом взвилась, и вынул из открывшейся ниши стопку баксов. От этой «котлеты» он отщипнул несколько купюр и сказал:
— Теперь можно тащить тебя ко всем этим стилистам, визажистам и прочим «истам». Дорого дерут, сволочи, но иначе Фил забракует.
Перебираю в памяти все виражи моей карьеры и думаю, что мне удивительно везло в трудоустройстве. По только по одному профилю, да по другому у меня не было и возможности, и желания такого, чтобы <не дописано>
Стилист. Визажист. Мастер маникюра и педикюра. Шмотки из бутика.
Зеркало.
Я смотрела на себя словно со стороны. Зеркало снова и снова возвращало мне отражение какой-то новой, незнакомой, холеной женщины с контрастирующими с оттененно бледным лицом темными волосами, уложенными в сложную прическу. На обнаженных плечах женщины лежали рукотворные блики, бездыханное пламя свечей, горевших в канделябрах на выходе из элитного салона, стояло в больших, влажных глазах. Платье облегало стройную фигуру, мои длинные ноги, затянутые в ажурные чулки и обутые в дорогие туфельки на высоченном каблуке, заплелись в какую-то неловкую позицию, но нарисовавшийся Роман хлопнул ладонью по моему бедру, и правая нога пружинисто распрямилась, а левая, проехав каблуком туфли по полу, чуть полусогнулась в колене и застыла в игривой позиции из боевого арсенала подиумных моделей. Красива до отвращения.
— Шарман, бля, как сказала француженка, приехав из России, — гаркнул Роман. — Вот теперь, быть может, Фил тебя и примет. Он вроде не гей, бабы ему нравятся. Не знаю даже, как тебя и транспортировать: на такси и везти-то совестно, такую роскошную. Ну ладно, — с сарказмом добавил он, — поехали покорять Москву в лице отдельно взятого сутера Фили Грека. Я с ним уже созвонился, пока тебя тут перелопачивали.
Сейчас я не хуже, а, быть может, даже лучше, но чувствую себя бутафорным экзотическим фруктом из дорогого магазина. Я знаю, сейчас многие мне завидуют. Это, может, единственная настоящая моя радость в жизни. Извечное человеческое: хорошо от сознания того, что кому-то еще хуже.
Взяли. Фил Грек и сейчас не вызывает у меня отвращения или, тем паче, ненависти, как Грибанько. Он даже переплетается у меня в сознании с Генычем — моим первым сутером.
Первый клиент, верно, огромных бабок за меня отгрузил. Потому что, прежде чем меня к нему отправили, сунули меня в клинику делать операцию по восстановлению девственной плевы. К знаменитому профессору Шубу. Мерзкое это дело — хирургия, но только мне заплатили частично вперед, и я подумала, что почувствовать себя девственницей еще раз — это не так уж и плохо. Какая-нибудь псевдосентиментальная сука типа нашей Ароновны в этом месте не преминула бы вздохнуть: ах, жаль, что точно так же нельзя зашить душу.
20 марта 200… г.
Рома водил меня в казино, где мы торчали до утра. Рома проигрывал заработанные за последний заказ бабки с какой-то исступленной злобой. По-моему, он не столько хотел выиграть, сколько проиграть. Мне же, напротив, везло, хотя я в казино отнюдь не первый раз. Меня смешила Ромкина нервозность. Он мне напомнил меня саму, когда я в детстве играла в карты и проигрывала бабушке. Я тогда страшно обижалась и плакала, как будто корову проигрывала. А Ромка до сих пор держит карты так, словно не мертвые куски пластика у него в руках, а живые, хрупкие, разноцветные птицы.
Я выиграла пятьсот долларов. Это очень кстати, потому что у меня на днях день рождения. Двадцать два года.
Перебор, как у Ромы в казино.
Мне кажется, что я сгущаю краски, когда вспоминаю свое прошлое. По-моему, даю волю фантазии. Иногда, когда выпью, думается, что ничего этого не было, — ни Костика, ни Хомяка, ни Грибанько и Фила Грека, а Рома, который был сегодня со мной рядом весь вечер и часть ночи, — это мой муж, красивый, респектабельный и преуспевающий бизнесмен. Мы в казино были красивой парой, быть может, самой красивой.
И потому не хочется трезветь.
Так за чем же дело стало?
30 марта 200… г.
