Владимир Колычев - Блатные псы
Но коньяк Леонид Никиткин пил с видимым удовольствием, с затаенной улыбкой истинного целителя смакуя каждый глоток. А полковник Саньков даже не притронулся к еде. Он смотрел на Никиткина, как будто от него самого смердило. Не нравился Леониду этот взгляд.
– Вот смотрю я на тебя, Игорь Яковлевич, и не пойму, то ли ты дурак, то ли я что-то не так понимаю, – с хищной улыбкой проговорил он.
– Я дурак?! – Пышные брови полковника взметнулись вверх. – Мы с тобой договаривались, никакой крови, а ты что развел?
– Что я развел? – Леонид посмотрел на него так, как будто искренне хотел узнать причину его гнева. Причину необоснованного гнева.
– Там трупы, тут трупы… Позавчера сотрудника чуть не убили, вчера в больнице раненого добили…
– Как же ты мог такое допустить, Игорь Яковлевич? Непорядок у тебя на территории.
– Издеваешься?
– Издеваюсь?! Да нет, спрашиваю. Как такое могло произойти, спрашиваю. Не забывай, я основательно вложился в избирательную кампанию городского главы. Это значит, что я неравнодушен к судьбе нашего с тобой города.
– Вот и прекратил бы! – резко начал Саньков, но не договорил.
И еще ему не хватило духу, чтобы прострелить собеседника взглядом…
Никиткин самодовольно усмехнулся. Пусть Саньков своим начальственным гневом перед своими подчиненными громыхает, а перед ним сверкать не надо. Столько этот пес отборного мяса сожрал, что нет у него права гавкать на хозяина.
– Я ничего не начинал! И нечего прекращать!
– Не начинал… А Кустарева зачем выслеживал? – спросил Саньков, с трудом сдерживая свое негодование.
– Что-то я не пойму тебя, Игорь Яковлевич. На Кустарева лукоморские покушались, это доказано.
– Как доказано? Еремеева и Туманова убили? Так твой Веселый его и убил… С Веселым Татарин был, и его убили, и другого. Твои люди убили…
– Какие мои люди?
– Только не говори, что Сколков не твой человек!
– Ну, в какой-то степени…
– И Татарин твой человек.
– А вот этого ты знать не можешь! – Леонид пристально посмотрел на Санькова. – Или знаешь?
– Одинцов знает.
– Одинцов твой догадывается… И еще твой Одинцов – убийца, – язвительно усмехнулся Никиткин. – Как ты допустил, полковник, что морально неустойчивая личность возглавила уголовный розыск? Бешенство у твоего Одинцова, поэтому он и бросается на порядочных людей.
– Порядочный человек – это ты? – тем же ответил ему Саньков. Зубами укусить побоялся, но ужалил.
– А ты сомневаешься? – угрожающе сощурился Леонид.
– Не мог Одинцов убить… – Полковник нервно отстучал по столу барабанную дробь.
Не очень хорошо это у него получилось – не в лад, что называется, невпопад. Но Леонид поморщился вовсе не от этого.
– А вот убил!
– Его подставили!
– Кто?
– А ты догадайся!
– Что-то ты вразнос пошел, полковник! Не умеешь себя держать, не лезь в калашный ряд.
– Вот, значит, как! – вспылил Саньков.
Но Никиткин лишь усмехнулся в ответ. Он знал этого человека и понимал, что ему не хватит пороху для полноценного взрыва.
– Ты свой бисер для себя побереги! Перед собой метать будешь! И перед своими подчиненными! А мне тут истерики устраивать не надо!
– Это не истерика! – побагровел Саньков.
– Истерика! – отрезал Никиткин. – Истерика от бессилия… Ты, полковник, о чем-то догадываешься, а доказать не можешь… А если вдруг докажешь, то что? Меня топить будешь? Ну, давай пробуй! Посмотрим, кто кого!
Саньков сжал кулаки, но тут же беспомощно растопырил пальцы. И голову обессиленно опустил.
– У меня на тебя целый вагон. Этим вагоном я тебя и раздавлю, а тележкой присыплю. Или ты в этом сомневаешься?
– Вместе утонем, Фраер!
– Ух ты!
– Ты перешел черту. Крови много пролилось. Из Москвы звонили, спрашивали, выводы делали. Группа приедет, работа пойдет…
– Пусть работают. Лукоморские недобитки распоясались, беспредел развели.
– Если бы лукоморские…
– Ох, лукавишь, Игорь Яковлевич! Сам на лукоморских все списал… Они воду мутят, и Одинцова твоего они подставили.
– Значит, все-таки подставили?
– А вдруг?
– Нехорошо ты с Одинцовым поступил.
– Лукомор – мужик мстительный. Если он зуб на кого-то заточил, пиши – пропало… Как бы он и на тебя не заточился! – Леонид угрожающе посмотрел на полковника.
– Я уже за себя не боюсь, – неуверенно проговорил Саньков.
– Да ну!
– Перестаю бояться…
– Знал я одну бабу, все жрать переставала, похудеть хотела. От ожирения померла…
– Я не шучу.
– Шутишь! Или у тебя доказательства против меня есть?
– Прямых нет!
– Значит, шутишь! А косвенные доказательства можешь мне по почте переслать, я их к твоему досье приобщу… Есть у меня одна папочка, будешь бочку на меня катить, я за эту папочку дерну. А может, и в тиски засуну… Я тебе не кум, не брат, не сват, и кочевряжиться тут передо мной не надо. Если ты что-то там почувствовал, давай подмахивай. И получай удовольствие от жизни. Сколько у тебя квадратов дом? А дочке ты где квартиру купил?
– Это не имеет значения, – скривился Саньков.
– Значит, доказательствами вы меня прижать не можете?
– Не можем.
– Значит, нет на меня ничего?
– Только предположения.
– Предположения – в топку. А доказательств нет и не будет, потому что я не при делах.
Леонид очень хотел остаться вне досягаемости закона, поэтому задействовал самых опытных и преданных людей. И план хитрый придумал, и осуществил его. И Лукомора под раздачу подставил, и Одинцова «закрыл». Кто не с ним, тот против него, а врагов нужно уничтожать.
Все хорошо, но, увы, не так гладко, как хотелось бы. Татарин отказался занять почетное место в графе расходных материалов, сбежал, на его розыск отправилась группа Марка Сколкова… Говорили Никиткину, что майор Одинцов мужик фартовый, он не поверил, а так оно и оказалось. Кто ж знал, что Сколков на Одинцова нарвется. А Марк действовал в своей фирменной манере, при полном параде, с пневматическим автоматом наперевес. Говорил ему Леонид, что на этой фишке он когда-нибудь поскользнется. Не послушал. И влетел…
А фартовость Одинцову не помогла, Семен его переиграл по всем статьям. Сначала в ситуацию загнал, а потом ее утяжелил – вторым трупом.
У Семена все хорошо, а группа Сколкова снова облажалась, на этот раз по-крупному. Одинцова «закрыли», но остался его опер, такая же фартовая сволочь. На зверя этого ловца потянуло, на него он и нарвался. Пулю схлопотал, но и сам сломал ребятам игру. Один в больнице, другой в изоляторе. Хорошо, Татарина грохнуть успели…
И Гударева грохнули. Он мог вывести следствие на Семена, поэтому его и убрали. Семен сам лично об этом позаботился. Что-что, а следы заметать он умеет… Хотя и облажался с Мишей Веселым…
Маков о Семене мог только слышать, личных контактов с ним не имел, но было бы неплохо «зачистить» и его. Но как это сделать? Напрячь Санькова? Абсурд! Эта рыба хоть и на крючке, но хвостом бьет мощно. И в руки ее лучше не брать, а то выскользнет…
– Не все так просто, – сказал Саньков.
– Ну и какие сложности? – внутренне напрягся Леонид.
Слишком сложную комбинацию он разыграл, поэтому и проколов много. Он пытается держать ситуацию под контролем, и пока вроде бы все в порядке, но любой, даже слабый толчок в спину мог сбросить его в пропасть. И он прекрасно это понимал.
– Одинцов Макова допрашивал. На правах арестанта допрашивал. Избил его очень сильно.
Никиткин удивленно вскинул брови, но промолчал. С Маковым он лично знаком не был, но слышал о нем. Отличный боец, сильная, волевая личность, а Одинцов его избил… Как он мог избить, если Маков головой сразу три кирпича разбивает? Может, хитростью как-то взял?
– Маков практически раскололся. Сказал, что знает, кто дал отмашку на Татаринова, – внимательно глядя на Леонида, угрюмо произнес Саньков.
– Не надо на меня так смотреть. Не люблю… И кто такой Маков, не знаю…
– Тебе неинтересно знать, кто дал отмашку?
– Мне интересно знать, что против меня нет доказательств.
– Маков сказал про какого-то Семена. И Одинцову сказал, и мне сказал. Но кто такой этот Семен, он не знает. Гударев, сказал, знает. Но Гударева мы допросить не успели. Убили Гударева…
– И что?
– Возможно, Маков знает, кто такой Семен и как на него выйти. Знает, но говорить не хочет. Но теперь Гударева нет, и Маков понимает, почему с ним так поступили, поэтому будет цепляться за жизнь всеми своими присосками. А мы можем предложить ему массу вариантов – вплоть до программы защиты свидетелей. Если он сдаст нам Семена, мы выйдем на тебя. И тогда, сам понимаешь, что с тобой будет.
– Не будет. Не выйдут на меня. Потому что я не знаю, кто такой Семен.
