Сергей Зверев - Прирожденные аферисты
Пельмени оказались немножко разваренными, но вполне приличными. Оглядевшись, нет ли еще какого-нибудь смертника, готового ринуться в последний и решительный бой за стакан водки, Давид разлил содержимое графинчика по рюмкам – себе по традиции отмерил меньше.
– Ну, чтобы нам фарт шел и век не видеть мусоров и нары, – поднял рюмку Шалый.
Давид из этой фразы осознал только, что речь идет о воровском счастье. Выпил. И подумал, что ему начинает нравиться подобная судьба, бесшабашный веселый кураж. И он уже понимал лихих людей, прожигающих так жизнь.
– Уходят наши времена, – неожиданно вздохнул Шалый, и его глаза затуманились. – Мало бродяг настоящих осталось. Вон Варнак, Малюта… Наш поселок, там братва конкретная и правильная, другие не выживают. Мы еще понятий придерживаемся. Ну, малолетки еще, у кого молоко на губах не обсохло, они за воровскую идею горой – но для них это игра. И всё…
– Людям покоя хочется, – сказал Баграм.
– В корень зришь, Кавказ, – кивнул Шалый. – Люди слишком хорошо стали жить. От страданий отвыкли. А доля воровская – это не только фарт, рестораны. Не только девочки и прикуривание от сторублевок. Это страдания.
– Правильно говоришь, – согласился Баграм. – Опасное это дело.
– Опасное. Вот тут все записано, – постучал Шалый себя пальцем по лбу. – Как вертухаи с вологодского конвоя прикладами охаживают на этапе и ты зубы выплевываешь, а потом в лазарете отлеживаешься, не зная, сдохнешь или нет. И как тебя на ножи ставят отщепенцы. И как на зоне в новом штрафном изоляторе хозяин сам ломом дыры в стенах пробивает, чтобы в мороз нам бодрее сидеть было. А потом вору, на бунт народ подбивавшему, приказывает руки к воротам прибить, как Христу.
– Тяжелая у вас жизнь, – сочувственно произнес Давид. – А зачем это все?
– Вот, молодежь, – кивнул Баграму Шалый. – А потому что мы хищники. В этом наша природа. И сами глотку перегрызем. И готовы, чтобы нам ее грызли. А эти все травоядные – наша добыча, – обвел он рукой вокруг себя. И замолчал. Угрюмо доел свои пельмени. Запил томатным соком.
– Поели? – не слишком ласково осведомилась официантка, подойдя к ним с подносом. – Посуду забирать?
Шалый с интересом посмотрел на нее:
– Ты Глаша?
– Ну и что? Среди родственников своих тебя такого не помню.
– Я Сивуху ищу, – произнес Шалый. – Где он?
– Да понятия не имею! – пожала плечами Глаша. – Как тебя зовут?
– Шалый.
– Никто мне, Шалый, про тебя не говорил. Поэтому давай посуду.
Шалый привстал и взял ее за локоть:
– Ты чего пасть, шмара, не по делу раззявила?
– Гражданин, я сейчас милицию позову!
– Что? – удивился Шалый и негромко произнес: – А я тебе морду попишу бритвой, когда с работы пойдешь. Поняла?
Женщина испуганно посмотрела на него. В его тоне что-то было такое, что она не стала, как всегда в таких ситуациях, кричать и скандалить.
– Где Сивуха? – прохрипел Шалый.
– Да не было его неделю. И когда появится – не знаю!
– И про Лепилу не спрашивал?
– Не спрашивал. Вас Лепила прислал?
– Он, родимый.
– Ну, так я передам. Когда Игнатий появится…
Глафира упорхнула.
– Э, где его теперь искать? – вздохнул Баграм.
– Найдем, – заверил Шалый. – Он у нас игрок…
Айратяны устроились в гостинице «Октябрь» почти в центре города, недалеко от Музыкально-драматического театра имени Щорса. Свободных мест, конечно, не было. Но Баграм, поколесивший немало по стране и знавший, как обращаться с гостиничным персоналом, понимающе переглянулся с администраторшей. Сунул в паспорт десятку. И армяне получили скромный двухместный номер с удобствами в конце коридора.
Шалый отправился на какие-то свои малины, к корешам, и сказал, чтобы его ждали с известиями.
Прошло три дня. Вынужденное бездействие армянам не нравилось. Они пару раз захаживали в рестораны. Гуляли по городу. Посмотрели в кинотеатре «Комсомолец», расположенном в сталинском доме с колоннами, слезливую индийскую мелодраму «Поэма в камне» с танцами, песнями и любовью. Давид расчувствовался до слез, Баграм плевался и давал циничные комментарии.
В кинотеатре Баграм попытался познакомиться с девушками, предложил продолжить беседу в ресторане, был отвергнут с презрением.
– Они гордые, – уважительно произнес Давид. Он слышал, что в Москве можно при желании найти женщину за деньги, хотя это и не особенно укладывалось у него в голове. Но здесь люди были патриархальные, и никакие деньги не помогут…
Шалый заявился в гостиницу в семь вечера. Он с трудом прорвался через швейцара. Выглядел осунувшимся, от него разило перегаром – видимо, время провел бурно. Но голос его был бодр и оптимистичен.
– В городе ваш Сивуха, – сообщил он.
– Где? – чуть не подпрыгнул на стуле Баграм.
– Не спеши, Кавказ. Сегодня вечером катран будет в одном местечке. Этот шнырь туда придет.
– И что?
– А дальше твое дело. Я тебе его нашел. Можешь кишки ему выпустить. Можешь деньги на молоко дать.
– Покажешь, где?
– Конечно, покажу…
Глава 22
«В США продолжаются летные испытания дальнемагистрального двухпалубного самолета «Боинг-747», совершившего первый полет в феврале этого года. Вмещающий более четырехсот пассажиров авиалайнер, по расчетам производителя, должен принять на себя основную нагрузку в авиаперевозках из Европы в США…
Латинская Америка. В преддверии футбольного матча между командами Сальвадора и Гондураса в Сан-Сальвадоре вспыхнули массовые беспорядки. В ответ на это в Гондурасе началось стихийное преследование сальвадорцев…»
Павлюченков нажал на клавишу и выключил стоящий перед ним на столике купе приемник, который перед этим он извлек из своего чемодана:
– Будем внимать тишине и пустоте.
– Да вы, батенька, йог, – хмыкнул Маслов.
Поезд тронулся. Отъехала назад платформа харьковского вокзала. Уже рассветало – пять утра. В Кривом Роге поезд будет около двух дня. Неплохо было, конечно, поспать, но сна ни в одном глазу.
Проводница собрала билеты и деньги за белье. Постели были уже аккуратно застелены.
– Вспомню молодость. Пообщаюсь с карманниками, – сказал Павлюченков.
– Работал по этой линии? – полюбопытствовал Маслов.
– Еще как. Шесть лет – в Днепропетровске и в Киеве. Эту шушеру как облупленную знаю. Занятная публика, я тебе скажу.
– Мне тоже пришлось по ним поработать.
– Я когда начинал, считал, что карманники – это низшая воровская каста. Самые никчемные люди, которых всерьез никто не воспринимает.
– Аналогично, – кивнул Маслов.
– А все с точностью до наоборот. Оказалось, что именно карманники и есть наиболее уважаемые воры.
– Это точно, – усмехнулся Маслов.
Он только пришел в МУР, грезил захватами бандитов, крупными делами, а его на «карманку» определили. По молодости и недомыслию у него было снисходительное отношение к этим воришкам – мол, мелочь по карманам тырят, дно преступного мира.
Он отлично помнил первое задержание. Взяли в ГУМе двоих воришек, одному шестнадцать лет, второму – под сорок. Заполняя протокол на старшего, Маслов задавал стандартные вопросы: фамилия, год рождения, образование.
– Образование высшее, – заявил вор.
– И что закончили? – скептически посмотрел Маслов на него и даже намека не разглядел на то, что у этого человека за плечами больше трех классов церковно-приходской школы.
– Институт имени Воровского, – улыбнулся, обнажив золотые зубы, карманник. – Факультет карманной тяги…
В скором времени Маслов убедился, что если на высшее образование воровские карманные премудрости не тянут – в этих «университетах» нет системности и научной базы, то к искусству эту деятельность отнести можно.
Вспоминались кадры из старого фильма «Приключения Оливера Твиста» – там старый вор обучал детей красть носовые платки на чучеле, увешанном колокольчиками. И не дай бог что зазвенит. Действительно, неосторожное движение может стоить карманнику свободы, а то и здоровья или даже жизни. Поэтому навыки оттачиваются годами.
Карманные кражи появились ровно в то самое время, когда изобрели карманы и кошельки. С той поры это наиболее устойчивый вид преступной деятельности. Нет ни одной страны, ни одного социально-экономического уклада, где изжили бы эту заразу. Карманникам выжигали клейма, отрубали руки, их сажали в выгребные ямы. В местах, по которым ехал сейчас поезд, в Запорожской Сечи, было одно наказание за кражу – смерть. И все без толку. Во многих странах публичные казни карманников, собиравшие толпы любопытных, пользовались особой популярностью у воров, срезавших кошельки. У Маслова иногда возникали мысли, что и при коммунизме, когда не будет денег и у всех все будет, обязательно найдется кто-нибудь, кто залезет в чужой карман. Что-то заложено такое в природе человека, что делает этот процесс волнительным и важным.
