Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович

— Товарищ прапорщик, на днях вам какая-то женщина звонила. Спрашивала, когда вы будете в Воронеже.

Сердце Никиты дрогнуло: «Она!»

— Женщина себя назвала?

— Нет. Обещала еще раз позвонить… Если позвонит, что ей ответить?

— Скажите: приехал.

— Будет исполнено, товарищ прапорщик! А сейчас — мне пора на кухню, проверю наряд. Наши салаги картошку чистят. Представьте себе, не умеют. Вот и приходится их учить.

Ему еще хотелось поговорить, но прапорщику после утомительной дороги было не до разговоров.

— Приятных сновидений!

Ушел Кислюк. Но, оказалось, не на кухню. Вскоре с улицы, от КПП, послышался девичий смех и голос Кислюка. Сержант пел для праздных посетительниц. Девочки беззаботно хихикали. Откуда им знать, что настоящие парни в Чечне, лейтенанты каждый день подставляют головы под пули басаевских снайперов, а золотушные сержанты с шутками-прибаутками тянут время до дембеля. Тот же Кислюк.

«Наказать бы его, — подумал Никита. — А как? “Губы” он не боится. Боится попасть в Чечню. Но больных туда не посылают. Отстреливают здоровых…»

Незаметно для себя Никита провалился в глубокий сон.

17

В столовой уютной квартиры адвоката Шпехты сидели двое: сам хозяин — Варнава Генрихович и его постоянный гость Зенон Мартынович Гуменюк. За беседой из литровой бутылки разливали по фужерам яблочное вино.

Было далеко за полночь. На железной крыше противоположного дома уже лежала предутренняя роса, и оранжевый свет луны отражался в темных окнах. Город спал, и, казалось, во всем этом сонном царстве только двое пожилых людей маялись бессонницей.

Адвокат вернулся из Кракова еще утром, привез с собой несколько бутылок вина и ворох новостей, которые следовало обсудить со своим компаньоном по бизнесу. Бизнес у них особый: помогать побратимам, где б они ни находились. Хотя… в наш век бескорыстной помощи не бывает, любая услуга оплачивается, и чем она сложней, тем дороже. Здесь главное действующее лицо — исполнитель. Найти его — половина дела.

Варнава Генрихович считал, что исполнитель найден. Тот уже больше года пропадал в тире прапорщика Гуменюка. А чтоб он не скучал, Гуменюк с ловкостью фокусника подсунул ему девочек — красивых, любящих стрелковый спорт, правда, несколько старше по возрасту, но умеющих очаровывать мужчин, в данном случае одного — умного, но весьма наивного схиднянского хлопца.

Настало время убедиться, что ее наставничество не пропало даром. До мастера спорта Микола недотянул, но стрелок из него получился ладный. С такой квалификацией при безукоризненной исполнительности можно будет надеяться, что этот человек способен будет выполнить любое задание.

В Кракове для адвоката нашлось важное дело, от него нельзя было отказаться. Мыслилось, что по его завершении Варнава Генрихович положит себе в карман несколько тысяч долларов, заработает и Гуменюк, если, конечно, в срочном порядке отправится на Слобожанщину. Там он должен встретиться со своим бывшим учеником и поручит ему выполнить просьбу одного хорошего человека, тем самым выручит из беды их общего друга.

— В Сиротине побывал мой давний коллега, — говорил Варнава Генрихович, посвящая Гуменюка в подробности предстоящей операции. — Под видом юридической помощи он завязал знакомство с бывшим председателем колхоза неким Пунтусом. Фамилия вам ни о чем не говорит? (С Гуменюком он был то на «вы», то на «ты», в зависимости от настроения.) Я потом о нем доложу подробней. У этого Пунтуса, оказывается, есть интерес к Перевышкам, родителям Миколы. Пунтус ищет адвоката, который докажет, что жена Перевышки, Клавдия Петровна, то есть мать Миколы, никогда не работала в колхозе, а получила пай.

— А что это ему даст? — переспросил Гуменюк.

— Пунтусу? Мечтатет досадить соседу.

— А кто землей воспользуется?

— Пунтус. Он ее выкупит. Попытается.

— И какова будет реакция Миколы?

— Понятно какая. Я там вовремя появлюсь, и правда восторжествует. Он мне будет благодарен по гроб жизни. Ваша задача: Миколу отправить в Московскую область, переписать на него по доверенности «газель» или другую подходящую машину. В Коломне он возьмет гроб и доставит его в Грозный.

— Гроб?

— Да, гроб. Вы объясните, для кого он предназначен. Собственно, я не знаю подробностей. В Коломне его встретит человек. Он внесет полную ясность.

— Он — кто? Чеченец?

— Русский.

— А кто покойник?

— Украинец. Житель Львовской области. Миколе объясните, что в накладе он не останется.

— Он меня спросит, какова судьба девчат?

— Скажете: эта операция ради их спасения. О письме Яди вам ничего не известно. И что Соломия исчезла с горизонта… Это для нас она исчезла. Для Миколы — она в плену. Условие для освобождения — доставка груза в Грозный. Все надлежащие документы у него будут на руках.

Друзья допили вино. Во Львове уже наступило утро.

— На Слобожанщине солнце всходит примерно на полчаса раньше, — сказал Гуменюк, позевывая.

— Вся Украина живет по львовскому времени, — уточнил Шпехта и заверил: — Со временем все пойдет по-нашему. Время — тоже.

— Ну, дай-то бог, Святая Дева Мария. — Гуменюк поднес два пальца ко лбу, но тут же решительно опустил руку: к католическому ритуалу привыкать было еще рано.

Восточная Украина — не Западная.

Часть вторая

1

Была загадка и с девчатами. Куда они исчезли, на Украине достоверно знал один человек — адвокат Варнава Генрихович Шпехта.

В узком кругу Зенона Мартыновича Гуменюка почему-то чуть ли не шепотом говорили: девчата уехали на соревнования.

«На какие?» — допытывались дотошные.

Отвечали сдержанно и коротко: «На стрелковые».

Теперь где только не соревнуются, особенно стрелки.

Варнава Генрихович посылал своих стрелков на заработки. И это не на шутку беспокоило Миколу. Раньше такого чувства он не испытывал. Слова адвоката Шпехты могли подействовать, как успокоительные таблетки. Но Шпехта был далеко — во Львове. Там его можно было найти и поинтересоваться судьбой девчат.

Миколу он знал, однажды Микола даже переночевал в его квартире. Малознакомого человека в свою квартиру адвокат Шпехта не пустит. За Миколу поручился Гуменюк: свой он, Перевышко, хотя и схидняк. Схиднякам Варнава Генрихович не доверял. Пять лет они вместе с москалями чистили карпатские леса, выявляли схроны, построенные до прихода Красной армии. Спасибо гауляйтеру, он не препятствовал лесному строительству. Рейху от УПА была не ахти какая помощь, но видимость была. После пятидесятого года, когда вояки пана Мельника прорвались на Запад, в помощи нуждались оставшиеся.

На Украине над ними, как пособниками нацистов, шли судебные процессы, требовались толковые адвокаты. Вот тогда и поработал пан Шпехта, приехавший из Польши и вскоре ставший гражданином СССР.

В настоящее время адвокатской практикой Варнава Генрихович почти не занимался, но его как опытного юриста знали не только во Львове. По его рекомендации услуги избранным оказывали другие специалисты. Они же награждались гонорарами. Шпехта довольствовался разве что благодарностью в виде доброй славы, которая уже перешагнула Карпаты.

В свое время бескорыстно помогал бедному люду Галиции поэт-гуманист Иван Яковлевич Франко. За юридические услуги он денег с бедняков не брал, довольствовался словами благодарности. На местном наречии это звучало как: «Целую ручки доброму пану». То было в позапрошлом веке, сменилось три поколения, а вот добрая память о великом человеке не стерлась, даже не потускнела.

Добрым паном для украинцев старался быть и Варнава Генрихович. В местной печати друзья-журналисты сравнивали его с прославленным поэтом Галиции за бескорыстие. Он помогал и советом, а случалось, и деньгами. Марки, злотые, фунты у него всегда водились. О долларах он умалчивал. О них в разговоре не любил даже упоминать, а если и упоминал, то с брезгливым выражением на смуглом, всегда гладко выбритом неевропейском лице. Себя он называл потомком Ганнибала, царя Карфагена, потрясавшего империю Древнего Рима.