Андрей Щупов - Мы из спецназа. Бумеранг
Несколько позже - все перед той же видеокамерой братья отстрелили Дрэму мизинец на левой руке. При этом Рафаэль держал пленника в своих медвежьих объятиях, а Мухамад нажимал курок. Кричал и свирепствовал при этом больше Рафаэль, но Дрэму почему-то запомнились взгляд младшего брата. Это было тем более страшно, что прямо на его глазах человек превращался в оборотня. По мере того, как ствол винтовки поднимался к руке жертвы, юношеское смятение покидало лицо Мухамада, а в глубине зрачков вспыхивало нечто азартное и жестокое. Собственно, стрелял в руку уже не юноша и вообще даже не человек, - некто совершенно иной, на кого и смотреть-то было жутко. Один раз Дрэм попадал под удар тока, но с выстрелом те давние ощущения было не сравнить. Сразу после Мухамада винтовку взял Рафаэль, и пока Дрэм жевал от боли собственные губы, в ногу ему чуть пониже колена вогнали еще пару пуль. На выстрелы прибежал старик. Он попытался отнять у сыновей видеокамеру, но ничего хорошего из этого не вышло. До драки дело не дошло, но ссора получилась довольно серьезной. Впрочем, все дальнейшее Дрэм помнил уже весьма смутно. Как бы то ни было, но на следующий день сыновья уехали, и старик самолично принялся за лечение пленного. Раны он присыпал горячей золой и порохом, худо-бедно перетягивали серенькими тряпицами. Увы, лечение не пошло на пользу. Покалеченная кисть, кажется, стала заживать, а вот рана на ноге нагноилась.
Именно в те нелегкие дни Дрэм и изведал впервые веселящую силу наркотиков. Положив ему под язык щепоть едкого порошка, старик взвалил его на арбу и повез продавать. Эта поездка так и осталась в памяти киллера чудесным полусном, в котором то он и дело принимался что-то в голос распевать, а иногда порывался объясниться старику в любви, рассказывая, что сволочи-сыновья нередко рождаются и у нормальных людей. Боли не было, а было волнительное ощущение любви ко всем окружающим, было безумное восхищение перед таинством мира, далеким небом и волнующим абрисом гор…
Уже на подъезде к площади, на которой толпился народ, старик сунул в рот пленнику дополнительную щепоть зелья. Настроение Дрэма поднялось еще выше, а идиотская улыбка уже не сходила с его губ. В таком состоянии его и продали. Что особенно примечательно - покупателем был европеец, а уж от него Дрэм через пару дней попал к своему нынешнему Хозяину.
Начавшуюся гангрену удалось остановить, но ногу боец все же потерял. Сначала привыкал к новому состоянию, ковыляя на костылях, а позже, когда состоялась главная беседа с Хозяином, получил в подарок чудо-протез - удивительно легкий, способный самостоятельно сгибаться и разгибаться, снабженный потайным отделением для оружия. Конечно, бегать и прыгать с таким приобретением было крайне сложно, однако изнурительные тренировки увенчались, в конце концов, определенным успехом: наблюдая со стороны походку Дрэма, мало кто мог усомниться в его телесном здоровье. Но важнее всего было то, что он снова мог по-настоящему работать - если не на вооруженные силы России, то, по крайней мере, на одного отдельно взятого человека…
В своей роте Дрэм считался неплохим снайпером и даже успел пройти краткосрочные курсы, однако главная его учеба состоялась все-таки позже - уже под руководством Хозяина. Собственно, последний его и из плена выкупил - не как российского солдатика, а как полноценного снайпера. Про гниющую ногу он, правда, ничего не знал, за что не раз ругал потом «вредного» старика. Сам же Дрэм не раз мысленно благодарил своего бывшего владельца. Не случись этого обмана, не вышло бы ничего и с освобождением. Странное дело, но он действительно не испытывал к своему давнему тюремщику злых чувств. Сыновей старика - вот тех он бы и впрямь задавил собственными руками, а седобородый старик вопреки всему занял в его памяти вполне достойное место. Таковы причуды любой несвободы, выворачивающей наизнанку психику людей, ставящей с ног на голову привычную картину мироздания. Детство со школой, незаконченный институт, затянувшийся плен и даже игра на любимых барабанах - все кануло для Дрэма в черное небытие, - новый отсчет времени пошел с первого дня свободы. А окончательное возвращение в жизнь началось с того дня, когда, взяв в руки подаренную Хозяином винтовку, Дрэм положил на ступенях собственного офиса известного на всю страну банкира. Заодно приголубил и не в меру глазастого охранника. Конечно, тот не собирался прикрывать грудью своего босса, однако пистолетик все же успел выдернуть, да и направление опасности угадал верно. За то и получил свою пулю… А потом пошла вереница иных трупов - сиятельных и откровенно смердящих, знакомых по телеэкрану и совершенно неизвестных…
Как позже признавался ему Хозяин, он и не чаял, какой драгоценный камушек обретет на невольничьем рынке Кавказа. Полагал поначалу просто оправдать командировку на юг, а получилось во сто крат лучше. Уже через пяток акций Дрэм окупил все связанные с ним расходы, включая сумму выкупа и даже уникальный протез. А еще через какое-то время бывший пленник обзавелся собственной квартирой, заказав специальную звукоизоляцию, купив наконец-то полный набор эстрадных барабанов.
Ежевечерняя работа с палочками напоминала тренировку, а бьющий по ушам рокот не позволял забывать о войне. Если верить телевидению, она и сейчас шла, но жадные до сенсаций журналисты предпочитали следить за Ираком и Сирией, начисто забыв об планомерно уничтожаемом Косово, о взрывах в Дагестане и Москве, о ежедневных потерях в Чечне и Афганистане. Это обстоятельство также добавляло Дрэму злого куража. Они забыли, но он-то ничего не забыл! Ни вонючего зиндана, ни ядовитых пауков, ни издевательств молодых бородачей. Зная об этом, Хозяин то и дело подбрасывал ему заказы на инородцев. Дрэм брался за них, даже если для исполнения заказа приходилось лететь за тридевять земель. Славянский криминал продолжал активно воевать с кавказским, а потому недостатка в заказах не наблюдалось.
На своей же собственной родине, в городе Перми, Дрэм давным-давно значился в списках погибших, и, побывав там однажды, успел даже полюбоваться собственной могилкой. Чуть было не сфотографировался рядом, но вовремя припомнил видеосъемку молодых кавказцев и мысленно себя обругал. Пусть будет все как есть. Ограничился тем, что бросил к дешевому жестяному памятнику три красных гвоздички. Знал, что кладет цветы не впустую. Наверняка, в цинковом, отправленном на родину гробу, покоились останки иного бедолаги в армейском обмундировании. Какая, в сущности, разница - кто где лежит, важнее другое - кого вспоминают и по ком льют слезы домашние. По Дрэму слез лить было некому. Родители, получив похоронку, скончались уже через год, а девушка Настена благополучно поступила в институт, где и повстречала достойную замену. Дрэм не считал это предательством. То есть раньше, может, и обиделся бы, но сейчас в его отношении к женщинам также произошли существенные перемены. В самом деле, о какой измене может идти речь? Прежде всего, женщина изменяет природе! Если не выходит замуж и не рожает. Поскольку не для мужиков созданы женщины, а для детей и продолжения жизни. Стоило Дрэму это однажды понять, как схлынула вся досада на Настену. Тем более, что и он времени зря не терял, успев за прошедшие годы утешиться с немалым количеством подружек. В своих частых командировках Дрэм совокуплялся с блондинками и брюнетками, с пышечками и худышками, с россиянками и приехавшими из далекого зарубежья иностранками. В той же Москве даже успел влюбиться в молоденькую студентку африканку, за которую пришлось отправить к праотцам парочку нагловатых скинхедов. Прямо у нее на глазах. Дружбе, конечно, пришел конец, но добрые воспоминания остались. Кто знает, может, благодаря этим воспоминаниям он и не тронул Мариночку. А может, понимал, какую конфетку подсовывает своему изворотливому противнику. Все еще только начиналось, и внутренне Дрэм был готов к серьезной и продолжительной схватке. В собственной победе он ничуть не сомневался, как не сомневался в ней и в те далекие дни, когда двое чеченских братьев пускали в него пулю за пулей. Глаза стреляющего в него Мухамада полыхали жутковатым огнем, но этот паренек понятия не имел, что порождает в душе пленника аналогичный отсвет. Наверное, именно тогда Дрэм по-настоящему осознал собственную силу - не силу палача, а силу того, кого невозможно сломить и запугать. Потому и согласен был идти на уступки сегодняшним своим жертвам. Как бы там ни было, эта скромная фора ничего не решала. Она всего лишь отдаляла гибель клиентов на более отдаленный срок…
***Между тем, человек, о котором вспоминал Дрэм, сидел, скрючившись под отяжелевшим от морской влаги тентом, сжимая в руках автомат Калашникова. Как и другие, находящиеся рядом, Мухамад терпеливо ожидал условного сигнала от человека по кличке Купец. План захвата теплохода «Даурия» - одного из немногих черноморских судов, продолжавших курсировать вдоль побережья Грузии, был задуман чуть ли не месяц назад и особыми изысками не отличался. В ночь накануне отплытия следовало проникнуть в спасательные шлюпки корабля, а после дождаться выхода в море и начать действовать. Со схемой пассажирского судна бойцы успели ознакомиться заранее, и особых проблем никто не предвидел. Да и сам Азамат полагал, что для его гвардейцев кус в двести с лишним пассажиров окажется вполне по зубам. Слава Аллаху, не первый раз ввязывался отряд в подобные потасовки, да и по части заложников у них был кое-какой опыт. Пожалуй, большее количество пленников обещало даже большую безопасность. Во всяком случае, на потопление «Даурии» власти, конечно же, не осмелятся. Да и газом окуривать побоятся. А значит, начнутся переговоры с обязательной торговлей. Значит, нагрянут вездесущие журналисты с телевидением, а это отпрыскам гор было очень даже на руку. Чем больше звона, тем больше авторитета людям, осуществившим дерзкую акцию. Без сомнения, с такими будут считаться и в Арабских Эмиратах, и в Турции, и в Саудовской Аравии. Правда, в Европу показывать нос будет уже небезопасно, но по этому поводу Мухамад не слишком комплексовал. Всю жизнь он прожил без Европы, как-нибудь проживет и дальше…
