Гэвин Лайл - Венера с пистолетом
Хуфт повернулся к нам, держа в руках картину. Анри быстро шагнул вперед, едва ее не вырвав, а затем прислонил к спинке одного из стульев, стоявших возле лампы, и принялся разглядывать.
Она была действительно замечательной.
Хуфт просто стоял рядом, безразлично поглядывая через его плечо; немного погодя я тоже протиснулся вперед и посмотрел через другое. Это был один из тех безумных пейзажей, на которых изображены деревья, кукурузное поле и небо, все это в вихревых мазках, так, словно дул сильный ветер и в то же время все оставалось совершенно спокойным. Вы понимаете, все выглядело словно замороженным. Или может быть следовало сказать, что все это выглядело просто нереальным?
Наконец Анри очень медленно кивнул.
– C'est vrai[15]. Да. Теперь… – Он сунул руку во внутренний карман и достал конверт.
Теперь наступила очередь Хуфта, и зрелище последовало просто замечательное. Он изучал банковский чек так, словно это был прямой билет на небеса в пульмановском вагоне. Он вглядывался в него, подносил к свету, осторожно ощупывал пальцами его поверхность. Гораздо сторожнее, чем можно было думать по его виду.
Он даже не потрудился поблагодарить. А как вы бы приняли чек на сотню тысяч фунтов? Не знаю. Мне бы это понравилось.
В любом случае, казалось, Анри это совершенно не беспокоит. Он получил свою игрушку, и когда схватил ее, суставы пальцев совершенно побелели в свете лампы.
Наконец Хуфт закончил разглядывать чек, повернулся и улыбнулся нам.
– Шентельмены – теперь не хотите ли выпить кофе?
Я кивнул.
– Конечно, ведь нам некуда спешить.
Анри удивленно взглянул на меня. Хуфт нажал кнопку переговорного устройства на столе и распорядился.
– Пожалуйста, садитесь, шентельмены.
Мы сели, Анри все еще сжимал картину Ван Гога.
– Вы повредили голову? – спросил Хуфт, так как я все еще носил свою повязку в виде тюрбана.
– Автомобильная авария.
Он покачал вверх-вниз своими подбородками.
– Автомобили – ужасная вещь.
– Это верно. Мы помешали вам отправиться на работу?
Он рассмеялся и помахал чеком.
– Думаю, сегодня я уже достаточно заработал.
Экономка постучала и внесла кофе. Большие чашки – и очень хороший кофе.
Хуфт положил себе в чашку сахар и спросил:
– Вы охраняете картину, да?
– Да.
– Вы не похожи на охранника, он должен быть здоровым… – Он снова захохотал.
– Ну, картина ведь не очень большая.
Эта шутка его совершенно убила. Да, действительно получилась шутка года. Он буквально катался в кресле, пролив кофе на блюдце.
– Герр Кемп, вы мне очень нравитесь. Это очень здорово сказано.
Я ответил ему сладкой улыбкой и занялся своим кофе.
Вмешался Анри и спросил Хуфта по-французски, не знает ли тот о каких-нибудь еще картинах такого же рода. Хуфт говорил по-французски лучше меня, потому многого я не смог разобрать, но могу предположить, что Анри действительно пытался выяснить, откуда взялась картина Одноухого. Не в состоянии следить за деталями разговора, я встал и начал бродить по комнате, делая вид, что разглядываю книги. Обошел стол, прошел мимо окон с опущенными тяжелыми шторами, чей синий цвет несколько дисгармонировал с выкрашенными в розовые тона стенами, и наконец вернулся к собеседникам.
Когда никто не смотрел на меня, я покосился на часы. Шел уже десятый час.
– Ну, – сказал я, – пожалуй, нам пора ехать. Лучше всего вернуться в Амстердам и спрятать картину в хранилище.
Какое-то время Хуфт обеспокоенно смотрел на меня.
– Герр Кемп, я не хотел бы, чтобы относительно картины задавались какие-то вопросы. Скажем, по поводу того, откуда она взялась.
Я покачал головой.
– Никаких вопросов. Никаких проблем. Никто ничего не будет знать.
Он пожал плечами и по телу пробежала дрожь, словно вы похлопали желе.
– Это ваша работа.
Потом хозяин поднялся и проводил нас к выходу.
14
Небо было затянуто плотными серыми тучами; за ними могло быть солнце, которое уже взошло. Окружавшие нас дома и деревья были просто силуэтами, выкрашенными в различные оттенки серого. Анри осторожно спустился по ступенькам, держа картину прямо перед собой, как щит.
– Bon voyage[16]. Удачной дороги.
Я кивнул, помахал рукой и забрался в машину.
Анри сказал:
– Теперь ее лучше положить в чемодан.
– Не сейчас. Просто положите ее на заднее сидение и пусть лежит, пока мы не свернем за угол.
– Но мы можем ее повредить.
– За пару минут ничего не случится. Поезжайте помедленнее.
Ему это не понравилось, но он поехал, причем медленно. Мы выбрались на дорогу и повернули обратно в сторону автострады. Там он перешел на вторую передачу.
Проехав с полмили, мы обнаружили съезд с дороги, который, казалось, никуда не вел, и свернули туда. Анри держал картину, пока я открывал чемодан, затем завернул ее в мои грязные рубашки, а заодно и в чистые, и положил внутрь. Он просто с ненавистью смотрел, как она исчезает в чемодане.
После того, как чемодан был осторожно уложен плашмя на заднее сидение, он мрачно бросил:
– Вы забыли расписаться.
Я усмехнулся.
– Ван Гог поступал точно также. Кстати, вы считаете, что это нормально?
– Да. Многие из его картин не подписаны. А теперь – мы едем в Амстердам, как вы сказали Хуфту?
– Едва ли. Не стоит делать всякие глупости, о которых кому-то говорили. Утрехт.
– Утрехт? Но почему?
– Оттуда в десять сорок девять уходит поезд. Одна пересадка в Базеле – и к полуночи я буду в Цюрихе.
– Но я не понимаю, зачем ехать в Утрехт.
Я усмехнулся.
– Нелогично – я понимаю. Потому и никто другой не увидит какой-то логики. Так что просто едем в Утрехт. Всего-то шестьдесят километров.
Он переключил скорость, с сомнением спросив:
– У вас есть билет?
– Нет. Никто не знает, что я делаю.
Мы снова выбрались на дорогу, Анри переключал скорости так осторожно, как только мог, и хмуро продолжал размышлять над моими словами.
– Вы сказали об этом мсье Макгрегору?
– Еще нет.
– Банк в Цюрихе будет закрыт.
– Я позвоню Карлосу из Утрехта и договорюсь, чтобы меня встретили.
На этот раз с соответствующим паспортом и всем прочим. Я ощупал пистолет, лежавший в боковом кармане брюк.
Мы добрались до автострады и свернули направо. Анри прибавил газу, но слегка.
– Прибавьте скорость, – сказал я. – У нас есть время, но мы будем выглядеть чертовски подозрительно, если станем так медленно плестись.
Шоссе было вполне современным, и хотя не таким широким, каким следовало, но гладким и прямым. Анри неохотно увеличил скорость до семидесяти.
Через десять минут я был совершенно уверен, что никто за нами не следит. Однако на подобной дороге никогда нельзя быть в этом абсолютно уверенным, так как добрая половина машин едет с той же скоростью на протяжении многих миль и часов.
Я спросил:
– Как этот толстый плут Хуфт достал Ван Гога?
Анри пожал плечами.
– Нашел…
– Черта с два. Взгляните на картины в его холле. И на его кабинет: шторы, лампы. Он ничего не понимает в Ван Гоге и не способен отличить его от задницы.
Он холодно спросил:
– А вы считаете, что разбираетесь в живописи, мистер Кемп?
– Нет, но все же понимаю немного больше, чем он. Но я не смог бы отличить Ван Гога, даже наткнувшись на него.
– Я согласен с вами. Но мы знаем и другого богатого человека, который покупает картины, но ничего в них не понимает.
– Вы имеете в виду нашу хозяйку? Да, но она наняла вас и эту птичку мисс Уитли, чтобы вы ей помогали.
– Не забывайте и про себя. Возможно, что у герра Хуфта тоже есть советники.
– Именно это я и имел в виду, дружище.
Он нахмурился и задумался. А некоторое время спустя признал:
– С этим я тоже должен согласиться.
– Итак, насколько я понимаю, вы не успокоитесь до тех пор, пока картина не попадет в Манагуа, верно? Я имею в виду, что вы собираетесь принять шумные аплодисменты, не так ли? И тот бедняга, который первым обнаружил эту картину, будет тихо радоваться.
Он мрачно спросил:
– А какое вам дело до этого?
– Никакого. Но я не понимаю, почему тип вроде Хуфта должен владеть картиной такого рода.
– А я не понимаю, почему музей Умберто в Манагуа должен владеть такой картиной.
Я снова усмехнулся. Конечно, поездка не была одним сплошным весельем, но ее несколько скрашивала возможность насолить Анри. Он уныло склонился над рулем, наматывая километры до Утрехта.
К десяти часам мы были уже на полпути. Я вынул булавки, удерживавшие повязку на голове, и осторожно ее размотал. Последний кусок поддавался с трудом, и в конце пришлось поплевать на пальцы, чтобы смочить марлю и отделить ее от запекшейся крови. Но наконец-то я покончил с этим и повернул к себе зеркало, чтобы взглянуть, как я выгляжу. Ссадина оставалась довольно заметной, но с помощью смоченного кончика бинта и зачесанных книзу волос я смог добиться, что она перестала особо бросаться в глаза.
