Татьяна Степанова - Венчание со страхом
Наконец в окне кто-то отодвинул кружевную занавеску. Через минуту глухо брякнул запор — дверь отперли. С порога на Катю смотрела молоденькая тоненькая девушка в простеньком ситцевом сарафане. Лицо ее, опухшее и покрасневшее, было таким заплаканным, что Катя опешила.
— Здравствуйте, я — капитан Петровская из милиции, вот мое удостоверение. Меня зовут Екатерина. Я хотела бы с вами поговорить О…
Девушка закрыла лицо ладонями, плечи ее тряслись. Толстая русая коса подпрыгивала между остреньких, точно сложенные крылышки, лопаток.
— Прох-ходите, — она с трудом подавила рыдания, обернулась: слезы текли по щекам. — Вы… о Стасике… да?
Катя молча кивнула. Она поняла, почему Сергеев не пошел к Кораблиной сам, а направил ее.
В комнатке — от двери направо по длинному темному коридору с тусклой лампочкой — чисто и бедно: стол с лампой, видно, что казенный, с биркой, такой и за рабочий, и за обеденный сойдет, диван с пестрыми подушками, над ним — размытая акварель в самодельной рамочке, на столике телевизор «Юность» и старенький маг — «Шарп». На платяном шкафу — связки книг, под стулом — пушистые клетчатые тапочки.
Такие и у Кати имелись, она купила их в ГУМе — так называемые швейцарские «степки». Эти тапочки пусть и будут той ниточкой, что протянется через этот океан горя.
— Красивые какие, — похвалила Катя, усаживаясь на диван. — Тапочки чудесные. Вы где такие приобрели?
— В Гуу… ГУМе, — девушка всхлипнула. — На рас-с-спродаже.
— На распродажах сейчас выгодно покупать, — поддакнула Катя. — Скидки. И детское можно кое-что приобрести…
— Я с прошлой зарплаты Стасику куртку купила в «Бенеттоне». Хотела подарок ему на день рождения сделать. У него шестого ав-вгуста…
— «Шестое августа по-старому, Преображение Господне», — Катя вздохнула: Пастернак и не знал, что родится в его любимый день лета маленький Стасик. — Он, значит, в ту неделю к вам не приходил?
Учительница покачала головой, сидела она, сгорбившись, обхватив себя руками за плечи, точно мерзла в этот; жаркий день.
— А прежде он у вас часто бывал?
— Да. Прежде — да. Когда мы с Сережей жили, даже хотели его насовсем забрать. С тех пор как у Любови Ивановны поселился этот жуткий Колян, там никакой жизни для мальчика не стало. Но потом… — учительница густо покраснела, — когда Сережу арестовали…
— Господи, на кой черт ему эти машины сдались? — Катя посчитала, что столь эмоциональное восклицание? только подхлестнет этот печальный разговор. — Он же — я в этом убеждена — порядочный парень.
Девушка опустила голову.
— Он очень хороший. У него с работой были трудности. Зарплату не платили. Я и понятия не имела: он не говорил, наоборот, сказал — нашел интересное место, деньги приносил… А сам, — она снова всхлипнула. — Они машины угоняли, разбирали их в каком-то гараже, продавали детали какие-то. А все этот мотоцикл проклятый! Он на него копил, копил и… — Она махнула рукой.
— Вы где познакомились с мужем?
— В зубном кабинете. Я трусила дико, а он шуточками своими меня успокаивал. Он очень хороший, — повторила Кораблина горячо. — И Стасика он любил. Да если бы он был сейчас тут, разве с мальчиком такое бы случилось?!
— А когда Стасик у вас был в последний раз?
— Двадцать пятого июня. Два дня у меня прожил. Потом я его домой отвела. Он не хотел. Я знала, что ему там тяжело, но… У меня тогда выхода не было, — девушка подперла голову кулачком. — И потом… Любовь Ивановна — все же его мать, если б не этот Колян отвратительный…
— Вы в компании взрослых мужчин Стасика когда-нибудь видели? — спросила Катя.
— Нет.
— Вспомните поточнее: сосед какой-нибудь, знакомый, дядя-прохожий, добрый, словоохотливый.
— Нет, таких не видела.
— А на станции он часто крутился?
— Мальчишки туда как мухи на мед летят с тех пор, как там игровые автоматы поставили. Я его там ловила, когда он школу пропускал.
— И такое было?
— И такое. Зимой. В мае тоже у него пропуски были…
— И что же он делал, когда не ходил в школу?
— Ну, как он мне потом говорил — зимой они с мальчишками на канал лед смотреть бегали, на санках катались. А в мае — жуков ловили.
— Каких жуков?
— Майских, — Кораблина бледно улыбнулась. — Он их в спичечные коробки сажал. Одного мне подарил. От всего сердца. Я его тихонько в форточку потом выбросила. Жутко насекомых боюсь.
— Я тоже. Особенно гусениц, — согласилась Катя. — Вы в школе младшие классы ведете?
— С первого по четвертый. Стасик был мой ученик, — Кораблина закрыла глаза рукой. — Скажите, того… ну, того, кто это сделал, поймают?
— Обязательно.
— Он сумасшедший? Маньяк?
— Он последний гад, Света.
— Да.
Они посмотрели друг на друга. Многое иногда может сказать женский взгляд.
— Скажите, а о том, что мать снова выгнала Стасика, вы знали? — спросила Катя после паузы.
Щеки Кораблиной вспыхнули.
— Что вы! Да если бы я знала, разве позволила бы ему на улице ночевать!
— А почему вы решили, что он ночевал на улице?
— Не знаю. А разве нет?
— Мы пытаемся установить, куда он мог пойти, где жил все эти дни. Вы такого Жука не знаете? Кешу Жукова?
Кораблина наклонилась зачем-то.
— Н-нет, — голос ее прозвучал неуверенно. — Это не мой ученик, не из нашей школы.
— Простите мой вопрос, — Катя встала: все, больше из этой «училки» ничего не вытянешь. — Света, а сколько вам лет?
— Двадцать шесть.
— Вы что окончили?
— Педагогический.
— А сами откуда?
— Из Ясной Поляны. Моя мама в музее работала. Если бы не Сергей, наверное, после института туда бы вернулась, а тут…
Тут вдруг за окнами раздался оглушительный треск. Катя отвела занавеску. На дорожке под самыми окнами газовал мотоциклист. Мотоцикл у него был яркий — черно-красный, точно жук колорадский. Катя разглядывала его владельца: молодой длинноволосый загорелый шатен. Сюда смотрит, на окна Кораблиной. Руки и плечи у него еще по-мальчишески худые, но уже тянет юнец на стиль, на прикид — черная майка-безрукавка, кожанка завязана узлом на поясе, черные джинсы в металлических заклепках.
— Ваш ученик? — пошутила она. Кораблина взглянула в окно и резко задернула занавеску. Глаза ее были пустыми.
— Когда можно будет забрать тело из морга? — спросила она глухо.
— Вы в прокуратуру позвоните, дело следователь Зайцев ведет. Он вам все скажет.
— Хорошо.
— К матери его, вашей свекрови, не пойдете?
— НЕТ, — учительница отвернулась. — НИ ЗА ЧТО.
— А в прокуратуру сходите, если вызовут. Может быть, вспомните что-нибудь.
— Хорошо.
Она проводила Катю и тут же захлопнула дверь.
Мотоциклист снова поддал газу — машина его взревела, описала по двору круг и в мгновение ока умчалась в направлении Нового шоссе.
Катя возвращалась в отдел. Итак, дела тут такие: учительница младших классов знакомится в зубном кабинете с красивым парнем, который впоследствии оказывается шефом шайки автоугонщиков. Бурный роман, брак, следствие, суд. Как все просто в провинциальных городках! И как все сложно — это вам не «Весна на Заречной улице», хотя тема та же, вечная тема…
И еще имеется тут мотоциклист-байкер под самыми окнами. Занятный мотоциклист. Что его привлекло в вишневый сад этой старой школы — вишни или учительница, а?
Глава 11
РАЗБИТЫЕ ЧЕРЕПА
С Ольгиным Колосов созвонился утром. Начальник лабораторий в Новоспасском действительно оказался на другом своем рабочем месте — в Музее антропологии, палеонтологии и первобытной культуры в Колокольном переулке.
— А что, собственно, вас интересует? — спросил он, когда Колосов, представившись, попросил его о встрече. — Ну, приезжайте в половине четвертого. И не опаздывайте. Только вряд ли я сумею вам чем-то помочь.
Утро и день после этой лаконичной и холодной беседы развивались для Никиты весьма бурно. В одиннадцать его вызвали к начальству. Разговор шел самый традиционный: повышение процента-раскрываемости, активизация работы по преступлениям, получившим большой общественный резонанс. Никита знал: шеф жмет на заказные убийства: дотошно допытывается, как идет работа, что сделано, в чем проблемы. «Ну а почему, если так все бодро рапортуешь, результатов нет?» — повторял он недовольно.
— Ты, я смотрю, это дело по Новоспасскому окончательно на себя замкнул, — сказал он. — Конечно, то еще дело, но и про другие забывать нельзя.
Никита только хмурился, молчал. Шефу, главное, не возражать, даже если разозлится, покричит — отойдет.
— Типичный серийник, — продолжало начальство задумчиво. — Раскручивается на всю катушку. Третий случай в области… Ну, какие-нибудь соображения у тебя уже есть?
— Я еще не разобрался, — ответствовал Колосов.
— Так разбирайся, Никита Михайлович! Быстрее действовать надо. С апреля месяца ведь вся эта карусель продолжается. Разбирайся и помни: сроки теперь другие стали. Шесть лет, как с Головкиным, нам никто теперь не даст.
