Вадим Григ - Ходи осматриваясь
Он мрачно кивнул головой.
— Она позвонила мне отсюда где-то около одиннадцати и попросила срочно приехать. Я и помыслить не мог! Сдуру даже обрадовался, предвкушая приятную ночь. Собрал кое-какую снедь, прихватил выпивку и помчался. Бог ты мой! Я звонил, звонил, звонил. Потом отпер дверь своим ключом, недоумевая, куда она могла выйти. А она никуда не выходила. Она лежала в комнате. Прямо на ковре. У включенного телевизора. На животе, с неестественно изогнутой ногой. И брючина джинсов задралась… О-о-о!
Лицо его передернулось, казалось, что он сейчас истошно заголосит. Я не стал дожидаться и нетерпеливо гаркнул:
— Прекрати! Немедленно прекрати. Возьми себя в руки. На вот, выпей.
Но он отмахнулся, немного помолчал и продолжил уже приглушенным безучастным голосом, точно силы враз покинули его:
— Я ошеломленно замер на месте. Потом подскочил к ней и перевернул на спину. И меня будто хватили по затылку. Землистое лицо с дико выпученными глазами. И язык — вывалившийся изо рта белесый обрубок. Вокруг шеи — красный шнур… — Он судорожно тряхнул головой, точно отгоняя ужасное видение. — Я, наверное, впал в транс: не знаю, как долго просидел здесь, на кухне — курил, кажется, пил. Помню только: то и дело вскакивал, заглядывал в комнату и опять возвращался — не в силах поверить, не в силах что-нибудь предпринять. Меня как выпотрошили. А когда вновь обрел способность думать, стало еще хуже. Теперь я понимаю, что значит — трясутся поджилки: руки, ноги, спина, даже уши — каждая клеточка во мне билась мелкой противной дрожью. Одна лишь мысль об огласке… Мила, семья, работа и — толки, пересуды, ощупывающие тебя глаза разных доброхотов… Представляешь мое состояние?
Я представлял. Мое собственное состояние было сейчас тоже отнюдь не из приятных. Все оказалось гораздо хуже, чем можно было вообразить. Грязная история с непредсказуемыми последствиями! На мгновение охватило желание бежать отсюда сломя голову, вернуться домой и, погрузившись в сон, внушить себе, что эта несусветная исповедь мне просто пригрезилась. Но тотчас же стало совестно и, поспешно изгнав постыдную, подловатую слабость, я постарался изобразить столь же неуместное деловитое спокойствие.
— Ты уже вызвал милицию?
Его глаза испуганно вылупились из-под взметнувшихся век:
— Какая милиция! К черту милицию! Неужели ты не соображаешь, что это значит? Ведь это конец, конец всему: Мила мне никогда не простит — она обязательно бросит меня. А милиция… Что я скажу милиции? Я же самый удобный подозреваемый. Да нет — единственный. Как я докажу, что это не я… не я… убил.
— Очнись! — разозлился я. — Не будь идиотом. Оттягивая, ты ничего не выиграешь — чуда не произойдет. Рано или поздно придется вытащить голову из песка. Ну ладно, сам позвоню.
Я решительно поднялся, внутренне сжавшись от предстоящего зрелища, направился в гостиную и оторопело застыл в дверях: свет не горел, и телевизор был погашен, но брезжущее окно позволяло видеть абсолютно пустой ковер. Я нащупал выключатель: низкий диван, застланный зеленым пледом, старомодный сервант с разрозненными деталями чайного и кофейного сервизов, с бокалами и вазой за стеклом, телевизор, книжные полки — глаза разом обежали до щелки знакомую холостяцкую обстановку и никакого трупа не обнаружили. Подумалось: кто-то сошел с ума. Раздраженно пожав плечами, я возвратился на кухню и сердито спросил:
— Ну, в какие игры мы играем? — Но в душе уже вызревала пугающая догадка, и, заглушая ее нелепую вероятность, глупо добавил: — Не лучшая, признаться, выходка.
Он как-то отрешенно кивнул и чуть слышно выдавил:
— Милиции не будет… Я ее увез.
— Что?! — Я едва не задохнулся от изумления. — Как это увез, куда?
— Я не мог допустить скандала. Чтобы так вот — разом — все рухнуло. Без всякой моей вины. Нет, нет и нет! Я обязан был что-то сделать. Хотя бы попытаться.
Я рассматривал его с непомерным изумлением, как диковинку: передо мной сидел человек, близкий, хорошо знакомый, общение с которым не сулило никаких сногсшибательных открытий — и на тебе вот… Я похолодел, представив, как в тусклом подъезде, сгибаясь под тяжестью, он обнимает безжизненное тело и, крадучись, вздрагивая от шороха собственных подошв, едва удерживаясь на трясущихся ногах, нащупывает ими ступеньку за ступенькой. Картина была настолько поразительной, что я не сдержал недоверчивого восклицания:
— Чушь! Не может этого быть!
— Я сделал это. Должен был сделать.
— Но как, черт возьми, тебе это удалось?
— Не знаю, — лицо его передернулось, — сам не знаю, как… Не верится, что это было! Что я рылся в сумочке, выискивая ключ от машины, потом подгонял ее к подъезду, прямо к дверям, и спустил труп с третьего этажа, и — боже мой! — как я втаскивал его на заднее сиденье…
— Тебя же могли увидеть: кто-нибудь из случайных прохожих или из окна.
— Да, риск был. Но я ничего не соображал. Только твердил под нос: надо, надо скорее. Как помешанный. И чуть не свихнулся по-настоящему, когда голова ее тяжело стукнулась о дверцу машины.
— Хватит, — сказал я, — опустим подробности. Куда ты ее увез?
— Машину я оставил где-то на Коштоянца. Дальше ехать не отважился. И так весь извелся: боялся напороться на гаишников. Выскочил как ошпаренный, забежал в какую-то подворотню и плутал между домов, пока не выбрался каким-то образом к «Звездному». Как доплелся до дома, не представляю: не дай бог еще испытать такое!
— Да, — глубоко вздохнул я. — Но полагаю, ты отдаешь себе отчет, что натворил. Даже — не глупость, это какой-то невообразимый идиотизм. Теперь-то ты уж точно увяз по уши: любой юрист подберет ворох статей — и препятствование правосудию, и сокрытие преступления, и черт знает что еще. Если только как-то выйдут на тебя, не отмажешься.
— А может, обойдется? — обреченно пробормотал он. — Никто ничего не заметил. Думаю… никто. А если и заметил, едва ли понял, что происходит. Ну почему брошенный где-то в машине труп должны связать со мной? Пойми же, не мог я иначе.
— Мог — не мог… Что уже обсуждать — ничего ведь не изменишь. А сейчас вот что: давай поднимайся и прокатимся.
— Куда? — У него округлились глаза.
— Туда, где ты оставил машину, — на Коштоянца. В любом случае придется оповестить милицию — пусть анонимно, но сделать это нужно: хотя бы для очистки совести. А пока давай, давай двигайся.
— Но зачем ехать? — засопротивлялся он.
— Не знаю и сам зачем. Поехали, а там посмотрим.
Но смотреть оказалось не на что. Мы прокатились по небольшой улочке, потом развернулись и на второй передаче — почти пешком — проследовали по ней еще раз: серо-голубой «Альфа-Ромео» не было.
— Как же так, — бормотал Борис. — Вон там, видишь — за хозяйственным, в тени того дерева. Здесь я ее и пристроил.
— Быть может, ты забыл? В твоем состоянии немудрено и напутать.
— Глупости! Я ничего не путаю, так врезалось все в память. Я искал затемненный уголок и, проскочив витрины магазина, въехал вон туда — боковыми колесами на газон. Давай остановимся и поглядим.
— Не стоит, — возразил я, — не иголку же ищем. И ни к чему нам здесь больше маячить.
На обратном пути мы почти не разговаривали. Я чувствовал себя очень усталым и опустошенным. Борис, очевидно, тоже — сидел как пришибленный, погруженный в свои, наверное, невеселые размышления. Уже обозначились первые признаки всеобщего пробуждения: небо заметно высветлилось, а уличные фонари потускнели; автомобилей прибыло — смазанные, блеклые сполохи габариток то и дело проносились навстречу и мимо, кое-где на тротуарах мелькали редкие унылые фигуры прохожих.
Было около половины шестого, когда мы вернулись и вновь разместились на кухне. Я попросил кофе, и пока он молол зерна и манипулировал над джезвейкой, с наслаждением потягивал первую за три месяца сигарету. Немалых усилий стоило мне бросить курить, но сейчас требовалась недюжинная воля, чтобы сдержать зарок, а весь мой лимит стойкости в эту суматошную ночь напрочь исчерпался.
Похоже, Борис несколько оправился от потрясения: лицо его приобрело естественный цвет, и кофе не плескалось, когда он пододвигал ко мне чашку, и в голосе появилась некоторая живинка.
— Что ты об этом думаешь? — спросил он.
Чем больше я думал, тем больше не нравилась мне ситуация, но я постарался не выказать своего беспокойства.
— Не знаю, что и думать. Если ты не ошибся… Может, она была жива?
— Исключено, — уверенно сказал он.
— Тогда, — я никак не мог сосредоточиться, — ну, тогда… Или за тобой кто-то следил… Или — это, пожалуй, ближе — автомобиль обнаружил милицейский патруль. Скорее всего, так оно и случилось.
— И что же теперь?
— Да ничего. Что тут можно сделать. Остается лишь ждать — ждать и надеяться. На то, что не удастся ухватить нити, связывающие тебя с ней.
