Фридрих Незнанский - Грязные игры
Кто это? — кивнул я в сторону трупа.
У Грязнова буквально глаза на лоб полезли.
Ну ты, Турецкий, даешь! Темнота! Нельзя же быть таким неучем.
Он зацокал языком. И цокал бы до завтрашнего утра, если бы я его не остановил.
Хватит выпендриваться. Тоже профессор нашелся. Лицо вроде знакомое. А вот кто — никак не вспомню.
Да это же Серебров! Знаменитый нападающий из ЦСКА! Неужели не помнишь?
Все, я наконец вспомнил. Это действительно был он. Гениальный форвард, звезда советского хоккея начала семидесятых. Гроза канадских профессионалов. Кумир дворовых мальчишек, к коим в те далекие годы относился и я. Одним словом, бывший национальный герой, о котором в последнее время не было никаких известий. Знаменитый Владимир Серебров. Конечно, сильно изменившийся, постаревший, обрюзгший, потерявший форму. Но все-таки узнаваемый. Вот вам и дежавю. Сколько же лет прошло с тех пор? Стареешь, Турецкий...
Да, действительно он. А чем он сейчас занимает... то есть я хочу сказать, занимался? Судя по всему, он не на пенсию мастера спорта живет.
Грязнов пожал плечами:
Серебров был председателем Российского Олимпийского Комитета. Почти год эту должность занимал. Так что птица важная. Сам Генеральный звонил с утра Меркулову, чтобы расследование поручили именно тебе. Пользуешься доверием в верхах, Турецкий!
Сейчас лопну от гордости, — вяло отреагировал я, — лучше расскажи, как это случилось.
Думаю, что стрелял снайпер. С крыши во-он того дома, — Грязнов вытянул руку в направлении стоящей неподалеку хрущевки.
Нормально. Чтобы так точно в голову попасть, уметь надо.
Думаю, профессиональный киллер. Может, лазерный прицел?
Может, и прицел... — вздохнул я. Дело нравилось мне все меньше и меньше. — Оружие искали?
Ищут...
Он был один?
Грязнов улыбнулся:
— Один. Ну, конечно, если не считать телохранителя и шофера.
Он кивнул в сторону «мерседеса».
— И что он тут делал?
— Осматривал стадион. Дело в том, что в Москву намеревается приехать председатель МОК. Ну и, сам понимаешь, инспектирует спортивные объекты перед приездом начальства.
— Интересно... Как ты думаешь, это никак не связано? Я имею в виду убийство и визит председателя МОК?
Грязнов только безнадежно махнул рукой...
Начал моросить дождь. Труп Сереброва уже упаковали в черный пластиковый мешок и отправили на труповозке в ближайший морг. На Пироговку.
На асфальте остался только обрисованный мелом силуэт трупа. Белую черту постепенно размывал накрапывающий дождь.
Ну вот. Я так и думал. Дело гиблое. То есть абсолютно бесперспективное. Сейчас же еду к Меркулову и отказываюсь от расследования. Прямо сейчас. Пусть кому-нибудь из молодых поручает. Да хотя бы кому-нибудь из моих бывших стажеров — некоторые из них уже довольно опытные следователи. И давно в бой рвутся. Да и вообще, в последнее время следственное управление Генпрокуратуры буквально набито до отказа молодежью. Которая, замечу, уже начала наступать нам на пятки. Ребят хороших и многообещающих много. Например, Женя Мишин, молодой следователь-практикант, которого приставили ко мне несколько дней назад. И который теперь все время ходит за мной как хвост. Ждет «настоящего дела».
Хотя нет. Размечтался ты, Турецкий. Не выйдет. Дело-то важняцкое. То есть — по уровню — для «важняков». МОК, Международный Олимпийский Комитет — это как-никак уровень. Да еще и сам Генеральный...
На крыше хрущевки не нашли ни оружия, ни гильз. Никаких следов. Впрочем, это, как ни странно, лучше, чем если бы оружие нашлось. Так есть надежда, что оно еще где-нибудь засветится... Как это ни цинично звучит. Хотя, скорее всего, оружие это уже на дне Москвы-реки.
Вскоре уехала следственная группа. Сняли оцепление. На месте убийства Сереброва остались только мы с Грязновым да «мерседес», в котором по-прежнему скучали шофер и охранник. Впрочем, скучали они или нет, видно не было все из-за тех же затемненных стекол.
Ас этими что делать будем? — Слава кивнул в сторону «мерседеса». — Показания я снял. Анкетные данные имеются.
Конечно, они ничего не видели?
Ничего.
Ну и ладно. Пусть едут пока. Проку от них, думаю, не будет, но пусть на всякий случай завтра явятся в прокуратуру. Вот повестки, — беспечно сказал я.
Грязнов отдал повестки своему помощнику. Еще пару минут мы стояли и молча курили.
Опять подошел помощник Грязнова. Вид у него был озадаченный.
Нету их.
Как это — нету? — не понял Слава.
Нету, и все!
Вот это номер!
Мы подошли к «мерседесу». Он был действительно пуст.
Ну вот, — огорчился Грязнов, — не уследили...
Да ну, — беспечно отмахнулся я, — наверное просто испугались и решили скрыться. Наивные! Мы их в два счета поймаем. Если понадобится, конечно. Но я лично, Слава, думаю, что они тут ни при чем.
Это была ошибка. Правда, понял я это гораздо позже. Когда кусать локти было уже бесполезно. Нет, все-таки плохо, что никак не изобретут машину времени...
В голове было пусто, как в кармане перед зарплатой. Я совершенно не представлял, с какого конца браться за это гиблое дело. Да и не убежден был, надо ли мне вообще за него браться. Хотя, скорее всего, никуда я не денусь, придется...
Ну давай, Турецкий, начинай шевелить своими хвалеными мозгами.
Распрощавшись с Грязновым, я поплелся к машине. Несколько минут сидел, тупо уставившись в одну точку, пока, наконец, у водителя не иссякло терпение и он не поинтересовался:
Куда едем, Александр Борисович?
До сих пор не могу привыкнуть, что ко мне обращаются по имени-отчеству. Когда я сказал об этом Меркулову, он только похлопал меня по плечу:
Привыкай, старик. Заслужил.
Ну может быть. Может, за полтора десятка лет доблестной службы в органах правопорядка я и удостоился великой чести, чтобы ровесники называли меня Александром Борисовичем, но привыкать к этому я отказываюсь. Так и знайте.
Я вздохнул. Куда ехать, я совершенно не знал. Домой? Нет смысла. Все равно теперь-то уж мне спокойно не заснуть. В прокуратуру? Тоже бессмысленно. Буду слоняться по коридорам, как сомнамбула.
Все-таки я решил ехать на работу. Надо заняться процессуальными бумажками — постановление составить о возбуждении уголовного дела. Принять дело, так сказать, к своему производству. Дать практикантам важное поручение — завести новую папку для этого дела. Между прочим, недавно ко мне прислали одну практикантку, студентку последнего курса юрфака, — первый класс, я вам скажу... Но это к делу не относится.
Итак, я поехал в прокуратуру. И правильно сделал, потому что через по л минуты после того, как я вошел в свой кабинет, раздался звонок.
Это был первый заместитель Генерального прокурора Андрей Андреевич Быстров. То, что он звонил мне, было уже само по себе странно. Если я и общался с кем-нибудь из начальства, то только с Меркуловым. Через него же мне передавали все распоряжения сверху. Помнили то время, когда я был у него стажером.
Турецкий?
Я.
Зайдите ко мне.
Ну вот. Я же говорил, что это дело не принесет мне ничего хорошего. А только всякие неприятности, типа общения с руководством.
12 часов по восточному времени США
Нью-Йорк,
Бруклин, Шипсхед-бей
Сентябрь в Нью-Йорке — самое замечательное время. Уже спала одуряющая августовская жара, от которой, по выражению Вилли Токарева, «даже черным очень жарко». Уже не надо искать спасительного прибежища в кондиционированной прохладе автомобилей и магазинов. Уже рубашка не липнет к спине, а подошвы к асфальту. Не надо литрами пить кока-колу с бултыхающимися в стакане и стремительно тающими кубиками льда. С другой стороны, н сентябре еще не наступила промозглая слякотная сырость, характерная для нью-йоркской поздней осени. Целый месяц, а то и два будет стоять прекрасная теплынь, когда деревья только раздумывают — нора начать им желтеть или еще подождать.
В сентябре хорошо гулять по Нью-Йорку. Пройтись по Парк-авеню, по вечно людным манхэттенским улицам, по Бродвею, по набережным, конечно, по дорожкам Центрального парка...
Грише Резнику, впрочем, несмотря на нью-йоркский сентябрь, было не до прогулок. В сентябре он работал точно так же, как и в августе, и как будет работать в октябре, ноябре, декабре и во все остальные месяцы. Даже без гарантированного трудовым законодательством Соединенных Штатов двухнедельного отпуска. Хотя Гриша в профсоюзе не состоял и «то это не касалось. Так что не до прогулок было Грише Резнику. Ему надо было кормить семью.
Потому в этот день он встал как обычно, в шесть часов утра, побрился, проглотил «эггз энд бекон», по-нашему яичницу с ветчиной, запил чашкой дурного американского кофе, а потом завел свой верный «шевроле каприс классик» и отправился по бесконечным улицам «Большого яблока» в поисках клиентов.
