Збигнев Ненацкий - Трость с секретом
– Нет, пойдешь! Раз обещала, значит, пойдешь! – с возрастающим раздражением кричал высокий худощавый парень.
Она лишь засмеялась в ответ и попыталась вырваться. Парень грубо схватил ее. Она отбивалась, крича:
– Нет! Нет! Нет! Нет!..
– А я говорю – пойдешь! – Он толкнул ее. – Идем, слышишь!
Генрик подумал, что не стоит вмешиваться. Они, наверное, из одной шайки. Очевидно, у них принято так грубо обделывать свои дела. Вмешаюсь, так еще, чего доброго, от обоих попадет.
– Отстань, а то закричу! – пригрозила девушка.
Парень отпустил ее и ударил по спине, потом снова схватил и толкнул.
Генрик подумал: «Парень, пожалуй, сильнее меня. А за стеной наверняка притаились его дружки. Лучше всего пройти мимо, будто я ничего не вижу и не понимаю. Через пять минут я буду в своей квартире. Может быть, мне все-таки удастся сегодня написать статью, о которой я мечтаю уже давно. А может, и не напишу, потому что буду размышлять, правильно ли я поступил, пройдя мимо них, точно я ничего не вижу и не понимаю».
– Пусти, слышишь, пусти! Помогите! – крикнула она Генрику. – Помогите, умоляю вас!
Он остановился.
– Оставь ее, сейчас же! – произнес он, опираясь на трость. Парень, однако, продолжал держать девушку за руку. Он только повернулся лицом к Генрику и злобно оглядел его. Девушка вырвала руку и отбежала на несколько шагов.
– Ты что вмешиваешься? Побереги свои очки, как бы не свалились! – презрительно произнес парень. Он уже заметил, что противник его отнюдь не богатырь.
Генрик взмахнул тросточкой.
– Убери эту корягу! – выкрикнул парень и быстрым движением ухватился за конец трости. Дернул, чтобы сломать или вырвать. Генрик изо всех сил уцепился за серебряный набалдашник.
Внезапно раздался сухой треск. Парень, потеряв равновесие, отлетел к стене. В руке он держал деревянный футляр, а у Генрика остался длинный и острый, как жало, стилет, рукояткой которого был набалдашник тросточки.
Генрик сделал шаг вперед, тогда парень бросил палисандровый футляр и скрылся в проломе.
Генрик нагнулся и поднял с тротуара брошенный футляр. Дрожащей от волнения рукой надел его на стилет. Раздался сухой треск. Это сработала какая-то пружина, соединяющая ножны с серебряным эфесом клинка. Перед ним снова была вишневая тросточка из палисандра. Он улыбнулся, и это ободрило стоящую рядом девушку. Тихо, но с явным восхищением она проговорила:
– Так вот вы какой… Ну и ну!
Генрика охватило приятное чувство победителя. Ему показалось, будто сейчас он стал совсем другим, не таким, как прежде.
– Ну и ну! – повторила девушка. Он пожал плечами.
– Не люблю, когда ко мне пристают, – объяснил он.
– И напугали же вы его! Он бежал, как крыса.
– Что это за тип?
– Его зовут Лолек. Он там у них главный. Молокосос, – прибавила она несколько погодя.
– А вы тоже из его компании? Отказались выполнить его приказ?
– Я? Из его компании? – она презрительно засмеялась. – Я же вам говорю, он молокосос. Ему девятнадцать лет.
– А вам?
– Двадцать два.
– На вид вам семнадцать.
– Это меня не волнует.
Он кивнул. Конечно, пока это ее не волнует. Посмотрел на нее повнимательнее: да, больше семнадцати ей не дашь. У нее тонкие черты лица, да и вся она очень тоненькая. «Красивая», – решил он про себя.
– Вы, наверное, живете в том большом доме на пустыре? – спросила она. – Можно вас проводить?
– Меня? – возмутился Генрик. – Это я вас провожу, а то на вас опять нападут.
– Вряд ли. Лолек меня застал врасплох. Никогда не думала, что он такая свинья. Хотел, чтобы я была с ними заодно. Только ничего у него не вышло.
Генрик постучал тростью по плите.
– Вы где живете? – спросил он.
– В центре.
– Я вас провожу до трамвая, – решительно произнес журналист и направился в сторону города.
Девушка послушно последовала за ним. Пройдя несколько шагов, она взяла его под руку.
«Ты смотри, какая смелая! – подумал он. – Имеет, видно, опыт в обращении с мужчинами». И ему стало жаль ее, такую красивую и такую легкомысленную.
Словно отгадав мысли Генрика, она сказала:
– Вы не любите уличные знакомства? – и с легкой издевкой повторила: – Вы не из таких, что знакомятся на улице?
– Не из таких, – ответил он со злостью, потому что насмешка в голосе девушки его рассердила.
– Вы из тех, кто и мухи не обидит. Вы любите гулять, помахивая тросточкой. Вы небось в театр ходите, сидите в кафе с красивыми женщинами, а как стемнеет, вытаскиваете в тихой улочке…
– Тсс! Тихо! – Он приложил палец к губам.
– Ладно уж, – сказала она. – Молчу, как могила.
Она принимала Генрика за какого-то элегантного убийцу из бульварного романа. А Генрик, в свою очередь, считал ее чем-то вроде Черной Маньки. Очень забавно, что у них обоих такое примитивное представление о жизни, подумал он про себя. Но, разумеется, смешон был именно он, ибо с него больше спрашивалось.
– Послушай меня, крошка, – фамильярно обратился он к своей спутнице. Именно так, по его мнению, должен был сказать Мекки-Нож.[1] – О тросточке забудь. И вообще лучше будет, если ты забудешь об инциденте на улице.
– О чем? – спросила она.
– О том, что произошло.
– Но ведь ничего не произошло.
– Могло произойти. Еще чуть-чуть, и Лолек имел бы большие неприятности. Ты ему так и передай. Скажи ему, что мне его жаль. Но он сам виноват. И па будущее: пусть держатся от меня подальше. Он и вся его компания. И вообще… все местные шайки… – застраховал он себя на всякий случай.
Она слушала его очень внимательно, кивнула с серьезным видом. Поняла, мол, о чем речь.
Генрик взял тросточку двумя пальцами, повертел ею в воздухе. Вышло совсем недурственно, хотя он лишь однажды видел «Трехгрошовую оперу» и не очень точно помнил, какие именно движения делал с тросточкой Мекки-Нож.
Они подошли к трамвайному кольцу. Генрик обратился к девушке:
– Вы чем-нибудь заняты?
– Я свободна, – ответила она с такой радостью, будто только и ждала этого вопроса. – Если хотите, можем пойти потанцевать.
– Я не о том. Я спросил: кто вы? Где работаете? Как живете?
Она снова презрительно засмеялась.
– А вы что, апостол? Как живу? Живу по привычке.
– Ладно, крошка, – мягко проговорил он. – Не хочешь отвечать – и не надо. Ну пока, привет, – и он подал ей руку.
На пустой улице у Старого кладбища пахло сиренью еще сильнее и упоительнее. Тросточка постукивала по мостовой. Генрик тихонько мурлыкал песенку о Мекки-Ноже.
25 мая
Итак, трость была с секретом. В ней не было углубления, куда можно было наливать коньяк, не было замаскированной пружинки, при нажатии которой выскакивал бы стилет. Секрет можно было открыть, потянув за наконечник. Сколько угодно дергай и отвинчивай набалдашник – все напрасно. Лишь резкий рывок обнаруживал скрытую внутри защелку, отделяя палисандровые ножны от рукоятки с длинным острием. Поэтому-то в антикварном магазине и не обнаружили секрета трости, хотя, быть может, и крутили набалдашник, пробуя отыскать замаскированную пружину. Но никому не пришло в голову просто с силой потянуть за наконечник.
Стилет оказался старым русским штыком длиной в полметра. Конец его был острым и тонким, как игла. Нанесенная им рана имела форму креста и поэтому заживала с трудом. Поражало, с каким умением штык был вделан в серебряную ручку, как мастерски была устроена защелка, выдолблен футляр.
Генрика не покидала мысль о брехтовском герое Мекки-Ноже, короле лондонских бандитов, разгуливающих по улицам со стилетами-тросточками. О подобном бандите, уже не лондонском, а из Лодзи, Генрик когда-то читал. Главаря лодзинских преступников звали Иосиф, а позднее Очко. Так же как и Мекки-Нож, Очко носил элегантную трость, скрывавшую смертоносное оружие.
Генрик смотрел на острый, как игла, штык и невольно задавал себе вопрос: пользовались ли когда-нибудь этой «тросточкой»? В каких удивительных и страшных ситуациях вынимали его из темно-вишневых ножен? Кто и когда носил странную трость?
Ответить на эти вопросы он не мог. Но одно было Генрику ясно: если ему удастся узнать историю тросточки, она заинтересует читателей его газеты. Тогда палисандровая трость будет полезна ему не только во время ночных прогулок. Она станет также темой.
28 мая
Генрику на работу неожиданно позвонила Юлия.
– Генрик, – сказала она. – С того момента, когда ты вошел в кафе со своей тросточкой, у меня такое ощущение, будто я была несправедлива к тебе. Ведь каждый из нас имеет право на чудачества. Даже если это чудачество обходится дорого, как твоя тросточка. Мне хочется извиниться перед тобой, ведь я испортила тебе настроение. Я подумала, что если приму приглашение провести у тебя вечер, это будет мне даже приятно. Ты правда, чудаковатый, но удивительно добрый и порядочный человек. Если твое отношение ко мне осталось прежним…
