Кирилл Казанцев - Авторитет из детдома
– Французские сказки, – Варя показала обложку книги, при этом из страниц выскользнул и спланировал на траву засушенный цветок. – Ой!
Анкудов тут же присел, чтобы его поднять, в пальцах хрупкие лепестки тут же треснули, рассыпались. Пашка поднял голову, чтобы виновато взглянуть в глаза девчонке. Но «по дороге» его взгляд зацепился за подол белого в синий горошек короткого платья, да так под ним и остался.
Варя выждала пару секунд, затем плотно сжала колени и наставительно, но с благосклонной улыбкой произнесла:
– А вот этого делать не надо.
– Я… я… ничего… – стал заикаться Пашка, к его щекам прилила кровь.
– Что значит ничего? Я же видела! Ты подглядывал. Бесстыдник.
– Я… я… мне можно… я тебя люблю, – внезапно выпалил Пашка и, чувствуя на своей спине пристальный взгляд друга, наблюдавшего за тем, как разворачиваются события, из-за дровяного сарая, схватил Варю за плечи, прижался своими губами к ее губам, ожидая получить оплеуху.
Но этого не случилось. Варя лишь прижала сжатые кулачки к своей груди и слабо пыталась оттолкнуть ими Пашу.
– Не надо, остановись, – шептала она в моменты, когда губы ее освобождались. – Да ты совсем целоваться не умеешь. Просто тычешься…
Тем временем Пашка уже терял контроль над собой. Его руки шарили по Вариному телу, пальцы заползали в разрез платья, скользили по бедрам.
– Сумасшедший. Не надо… Не здесь… Увидят еще, – шептала Варька. – Ты еще не спросил, люблю ли тебя я, а лезешь, куда тебе нельзя лезть.
Колька, уже почти не прячась, высовывался из-за сарая, он хоть и кусал губы от ревности, но все же находил в себе силы искренне радоваться успехам друга. Неизвестно, чем бы все закончилось, но «идиллию» прервало появление Комбата. Он, как опытный десантник, умел приблизиться незаметно и возникнуть перед противником в самый не подходящий для последнего момент.
– Отставить разврат, – скомандовал он, хватая Пашку за шиворот и поднимая его в воздух. – А тебе, подстилка малолетняя, стыдно свою мочалку с таким молокососом чесать, – обратился он к покрасневшей растерянной Варе. – Целоваться его учить вздумала. А у него-то и не оброс еще, поди. Молчишь? Значит, не оброс.
Петр Дмитриевич неприкрыто разглядывал то, что открывалось его взгляду. В сбившемся разрезе платья виднелась грудь с набухшим соском, под задранным подолом белели незагоревшие тугие бедра. Варя одернула платье, вскочила. Но ее остановил властный голос.
– Сесть!
Попова, подрагивая, опустилась на скамейку и, как прилежная школьница, сложила перед собой руки.
– Так, а ты, извращенец – любитель подглядывать, выходи из-за сарая, – не оборачиваясь, предложил директор детдома капитуляцию Кольке Копотю.
Тот неохотно вышел, встал, заложив руки за спину.
– Вышел, и теперь что? Убивать будете? – Колька не опускал голову.
– С тобой я еще разберусь, как мужчина с мужчиной, – пообещал директор и повернул голову к Пашке. – Спускай штаны.
– Зачем?
– Спускай, я сказал, – не дожидаясь еще одного вопроса, Комбат схватил Пашку, зажал его голову между ног, сорвал с него штаны и на глазах у Вари с удовольствием принялся стегать по заднице ремнем с тяжелой пряжкой. – Сладкого захотел? Получай! А ты, сучка, хотела голого парня? Так теперь морду не вороти, смотри.
Наконец директор вытер вспотевший лоб, заправил широкий офицерский ремень в гражданские брюки, улыбнулся.
– Только так с вами, сволочами, и можно разговаривать. Если сучка не захочет, кобель на нее не вскочит. Мудрость народная. Так что тебе, Попова, за бездарную попытку учинения разврата во вверенном мне детском доме назначаю пять дней изолятора. Ясно?..
* * *Вечером Колька сидел за той самой партой в саду, Пашка стоял рядом. Что такое изолятор в понимании Комбата, им объяснять было не надо. В детском доме на первом этаже имелся жилой блок – комната с санузлом и зарешеченными окнами. На двери со стороны коридора имелась табличка «ИЗОЛЯТОР». По правилам внутреннего распорядка это помещение предназначалось для инфицированных заразной болезнью воспитанников. Но ведала им не медсестра, ключи всецело находились в распоряжении Петра Дмитриевича. Помещал он туда исключительно половозрелых воспитанниц, которые ему приглянулись. Придумать причину наказания директору труда не составляло. А в случае с Варькой Поповой и придумывать не стоило – словил ее с Пашкой на месте «преступления», вот и «заслужила». По ночам директор наведывался к «заключенным» девчонкам и проводил с ними разъяснительную работу, которая заключалась в удовлетворении его сексуальной похоти самыми изощренными способами. И никто с этим ничего не мог поделать. Ни воспитатели, ни воспитанники, все директора элементарно боялись. У Петра Дмитриевича имелись свои люди в милиции и в местной власти. Любое обвинение в его адрес тут же было бы перенаправлено на жалобщика. Как же – поклеп на интернационалиста-героя, афганца-орденоносца, который за Родину «мешками кровь проливал, когда вы все здесь жировали».
Колька нервно точил свой перочинный нож. Он всегда так делал, когда волновался. Копоть натирал деревянный брусочек землей и быстро водил по нему лезвием. Пашка подбрасывал на ладони двухкопеечную монету.
– Я к ней под окно ходил, – срывающимся голосом говорил Анкудов. – Она только голову над подоконником показывала. Говорит, Комбат у нее всю одежду забрал. Грозился сегодня ночью прийти. А еще она мне призналась, что у нее никогда еще никого не было. Потом сказала, если он силой ее возьмет, она повесится.
– Дела… – протяжно вздохнул Колька. – Уж лучше бы наша монетка на ребро встала или в воздухе зависла. Соображения какие-нибудь имеются?
– Остановить его надо.
– И как ты собираешься это делать? Драться? Так он же нас, как котят, разбросает.
– Можно бомжей за бутылку нанять. Пусть они его отметелят.
Копоть предложение друга не поддержал.
– Наши дела мы сами должны решать. Да и денег на бутылку у тебя нет.
Пашка надолго задумался. Колька тоже морщил лоб. Наконец Копоть просветлел лицом.
– Придумал, – он аккуратно сложил остро отточенный перочинный ножик и сунул его в карман.
– Ну?.. – нетерпеливо поинтересовался Пашка.
– Помнишь, он сам на уроке нам рассказывал, как пленного душмана допрашивал?
– А тот все никак говорить не хотел, героя из себя корчил, – тут же припомнил Анкудов.
– Ага. А вот когда того душмана к доске привязали и пару раз в выгребную яму солдатского сортира с головой окунули, он и заговорил.
– Конечно, какой же ты герой, если дерьма нахлебался?! – понял ход Колькиных мыслей Пашка. – Если и с комбатом так сделать, он про Варьку и думать забудет.
Мальчишки-детдомовцы сблизили головы и зашептались. То и дело на их губах появлялись улыбки.
После отбоя они выбрались в коридор. Со второго этажа, где располагались спальные комнаты, спустились по металлической пожарной лестнице. Действовали без опаски, маршрут был ими уже не раз опробован.
– Тише ты, – зашипел на друга Колька, когда тот спрыгнул на землю. – Пошли.
Окно комнаты директора на первом этаже светилось. Мстители забрались на цоколь, заглянули внутрь. Петр Дмитриевич в тельняшке и тренировочных штанах сидел за столом. Перед ним стояла початая бутылка водки. Директор взял ее неверной рукой за горлышко и приложился. Острый кадык несколько раз дернулся под щетинистой кожей, словно мышь, попавшая в грубо сотканный мешок. Блестящие, немного сумасшедшие глаза скосились к окну.
Подростки тут же пригнули головы, оказались на земле и забежали за угол.
– Время еще есть. Видал, сколько у него водяры? Пока всю не выжрет, с места не сдвинется, – с видом знатока определил Колька.
Красным ведром с коническим дном и багром разжились на пожарном щите. Доску вырвали прямо из забора. За дерьмом дело тоже не стало. Дощатый сортир лишенного удобств детского дома стоял тут же, во дворе. Свет не зажигали, подсвечивали себе спичками и газетой.
Ведро плюхнулось в жижу, Пашка багром подцепил его за ручку, потянул.
– Тяжелое, черт!
– И воняет… – Колька помогал другу вытаскивать ведро из пропиленного в досках «очка» и втыкал нос себе в плечо, чтобы не так донимал запах.
– Ты через рот дыши, – посоветовал Пашка.
– Не могу, меня тогда точно вывернет наизнанку.
Ручку ведра надели на середину пожарного багра. В коридор вошли, сбросив тапочки, ступали бесшумно. Свет луны скупо лился сквозь высокие окна.
– Все, здесь поставим, – Колька остановился и осторожно опустил свой конец багра.
Место и впрямь было подходящим. Коридор пересекала стена из стеклянных блоков с дверью. Конструкцию ловушки придумали загодя, ее оставалось лишь воплотить в жизнь. Один конец доски уложили на дверной наличник в самом верху, второй конец подперли пожарным багром. Самым сложным оказалось водрузить на хлипко державшуюся доску ведро, наполненное до краев дерьмом. Пришлось Кольке подсадить Пашку, тот, рискуя облиться сам и окатить друга с головы до ног, все же с ответственным заданием справился. Даже сумел уравновесить ведро, подложив под него камешки.
