Владимир Печенкин - Неотвратимость
Встретились в коридоре управления. Случайно, разумеется. Кругом люди. А у нее сердце сладко захолонуло.
— Здравствуйте, Мария Николаевна. Сегодня можно вас проводить?
Мимо проходил кто-то из управленцев, и Мария спросила громко:
— Вы к нам, в бухгалтерию? — и тихонько: — Только мне сегодня надо задержаться немного…
— Ничего, подожду, спешить мне некуда.
Вечер выдался довольно морозный, да еще февральский буран хлестал колким снегом. Но Ордынцев дождался у начала аллеи, той, на которой одна узкая тропка и редко кто ходит. Заметил Марию издали, и сразу словно потеплело вокруг, и ветер притих.
— Здравствуйте, Мария Николаевна.
— Здравствуйте, Дмитрий Павлович.
И как всегда — в разговоре заминка. Оба не уверены, идти ли к автобусу или пешком почти до ее дома?
— Устали, Мария Николаевна? Или, может, пешком? Погода сегодня ничего.
Что уж там, погода никак не прогулочная… Но…
— Идемте, если никуда не торопитесь. Целый день в бухгалтерии корпишь, надо же свежим воздухом вздохнуть.
— Обязательно. А мне куда торопиться!
Снова заминка. Дмитрий Павлович осторожненько берет ее под руку, идут, провожая взглядом битком набитые трамваи. Он старается заслонить Марию от ветра, да и от редких прохожих, хотя темно. Постепенно неловкость проходит, и они разговаривают. Но сегодня больше говорил он, Мария слушала и все слышала и понимала, но думала о своем. Еще на работе об этом думала.
Пришли к аптеке, за которой начинался последний к ее дому, ярко освещенный квартал, и по невысказанному уговору дальше идти вместе не следовало.
— Вы сегодня чем-то озабочены, Мария Николаевна?
— Знаете, Дмитрий Павлович… — опустила Мария глаза. — Только вы не обижайтесь. Знаете… не надо больше меня провожать. Хорошо?
Он тоже уставился в снег.
— Чего уж тут хорошего… Но если вы так хотите, больше не буду.
— Нет, пожалуйста, не обижайтесь, — заторопилась она объяснить. — Мне хотелось бы, ну… пройтись, поговорить, но… не надо.
— Почему?
— Ну, как бы вам… Я ведь замужняя женщина, у меня сын…
— До свиданья…
Было это в пятницу. И всю следующую неделю Мария жила без нечаянной улыбки. Мучилась, что обидела его напрасно, что потеряла те ожидания, ту аллею, ранние зимние сумерки, прогулки от управления до аптеки, когда мимо бегут трамваи и автобусы, а рядом идет человек, друг… Если бы только друг…
И еще прошла одна неделя. Без встреч. Только думы. «Чем я жила? — думала Мария, возвращаясь домой в трамвае. — Какой радостью? Витенька, сын… Мало разве для матери, что мальчик ее пятерки в школе получает, с товарищами водится хорошо… Вот надо же, в субботу — не заставляла, не просила — сам догадался пол вымыть, раз маме некогда из-за стирки. Самое главное в мальчике есть, самое нужное — доброта и трудолюбивая душа. Разве то не радость? Да, все верно. Но ведь я не только мать, а женщина, мне еще тридцать лет. То есть уже тридцать. Ведь хочется ласки, внимания… Как хорошо, когда руку целуют. Гриша, Гриша, целовал ты стаканы, стопки, а на мою долю похмелье твое доставалось. Что ж, нет уже для меня женской радости? И нет права на нее? В тридцать моих лет? Почему, за что? Или не старалась собственного мужа, Гришу, завоевать? Или не так старалась? Бывало, уедет Гриша в дальний рейс на неделю, нет его — ну и ладно, и хорошо. Идешь домой без страха, что опять ссора ждет. Может быть, Гриша где-то там с другой женщиной… Ну и пусть его, хоть неприятно, да зато дома покой. Так и тянулась жизнь — без праздников. Если не считать успехов в работе. Но работа, даже самая интересная, самая жаркая, одна работа не согреет сердца, для сердца надо хоть искорку личного тепла… пусть даже искорка жжется… А сейчас, на работе, дома, в трамвае, в магазине, чуть выдалась минутка для дум — перед глазами Дмитрий Павлович, Дмитрий. Когда и не думаешь о нем, все равно как бы рядом. Влюбилась, что ли? Вот уж действительно, чего еще не хватало! Господи, какая я дура! Ну руку поцеловал, смотрел ласково — уж и растаяла! Тот же Кайманов поцеловал бы. Нет же, нет, как можно сравнить Митю с Каймановым! Дмитрий Павлович, зачем-то я нужна ему! Он тоже один. Хоть бы по делу зашел, что ли. Такой беспокойный, за участок свой и цех болеет, сам бегает материалы выбивать, а тут хоть бы зашел, Я хочу его видеть, просто до слез хочу его видеть! Так влюбилась, что ли? Ну и влюбилась, ну и что! Сама же испортила все…»
Пустые были недели.
А кончилась пустота очень просто. Во вторник Мария только вышла из управления, увидела Ордынцева, Он подошел и сказал:
— Здравствуйте. Я не смог выдержать. Прогоните еще раз, если так уж необходимо.
Ох, что уж там — «прогоните»! Она была просто сумасшедше рада!
Однажды, вспоминая что-то забавное из юности своей, Дмитрий Павлович смеялся и с удовольствием смотрел, как смеется Мария, вся в лунном свете, со снежинками на шали и волосах. Потом посерьезнел и вздохнул:
— Да, было… А теперь мне скоро стукнет тридцать шесть…
— Когда — скоро?
— Вот скоро уж, девятнадцатого марта. В свое время человек, которому под сорок, казался мне чуть ли не стариком, но вот и сам теперь в таких годах. А все чего-то жду, все надеюсь на что-то…
Мария запомнила: девятнадцатого марта. Долго думала, подарить что-нибудь или не надо? И что? Подруге, конечно же, подарила бы, подруге — просто. А тут и хочется, чтобы ему память осталась, но, с другой стороны, подарок, пусть самый малый, как бы скрепляет их близость. Близость, которой не должно быть. Так дарить или не дарить?
А сама заходила в магазины, присматривалась к разной мужской мелочи. Но нет, выйдет нехорошо, нескромно. Чужому мужчине делать подарки… Митя — чужой? Но Григорий, муж — никогда не был так близок ее мыслям…
В конце февраля Ордынцев работал с утра, а потому, уже без всякой договоренности, Мария задержалась в бухгалтерии, дождалась, пока уйдут сотрудницы, и тогда собралась домой. Она привыкла к приятному щемящему чувству ожидания встречи, не могла уже без этой тревожности, привыкла легко и охотно оправдывать себя тем, что, в сущности, ничего плохого не делает.
Аллея…
— Здравствуйте, Мария Николаевна.
— Здравствуйте, Дмитрий Павлович.
Как всегда — о том, что у нее на работе за время, пока не виделись, что у него в цехе. И в цеховом комитете, где он председатель комиссии. И еще в комиссии по месту жительства, где тоже хлопот в преизбытке. И все ей интересно. А она вспоминает, что сказали о Витюшке учителя. Что Витя протер на катушке валенки и надо отдать подшить, а там держат подолгу. Дмитрий Павлович видел вчера валенки в промтоварном, что за сквером. И сейчас есть? Может быть. Они сворачивают в другой переулок, потом через сквер идут к промтоварному.
В магазине Ордынцев смотрит мужские пальто. Но видит через вешалки Марию. «Есть валенки? Хватит ли у нее денег?» — беспокоится Дмитрий Павлович и идет к ней.
— Мы везучие! — радуется Мария. — Всего две пары оставалось.
— Наверно, везучие, — соглашается Ордынцев.
Постепенно замедляя шаг, подходят к аптеке. Аптека— разлучница. Сияет красными неоновыми буквами…
— Завтра вы тоже с утра, Дмитрий Павлович?
— Всю неделю с утра. И завтра вас дождусь. Хорошо?
— Ну, там видно будет. До свиданья.
Сквозь серую байку варежки слышит она тепло его руки.
— Мария Николаевна, я вот что хотел… Не примите это как… Словом, подвернулись мне в ларьке рукавички. Вот. Ваши такие холодные. Считайте, что подарок на женский день, он скоро уж.
— Зачем вы, Дмитрий Павлович! Спасибо за заботу, но…
— Мне больше не о ком заботиться. А разве можно человеку ни о ком не заботиться? От этого человек черствеет. Носите на здоровье, они меховые.
— Верно, в них тепло. Сколько же они стоят?
— Представьте, недорого. Заглянул в ларек, увидел, думаю, как раз вам по руке. Но не стану задерживать, до свиданья.
Сын возился на кухне, что-то мастерил увлеченно. Валенки солидно одобрил и снова взялся за плоскогубцы. Мария сняла пальто, присела на стул и смотрела на сына.
— Мам, не знаешь, паяльники в магазинах продают? Ты чего улыбаешься, мам?
— Ничего, так.
— Ты сегодня какая-то радостная. Тебе что, еще грамоту дали? Или премию?
— Премию, Витенька, да… А я не заслужила.
— Раз дали, значит, заслужила. Мам, а паяльник дорогой?
— Не знаю, сынок.
— Я чаю вскипятил, давай будем ужинать, мама.
— Ах ты, родной мой хозяин! Сейчас, Витенька, сейчас. Мне ведь такую премию никогда раньше не давали…
— А в прошлом году, помнишь?
— То была совсем другая премия.
— Мам, если паяльник недорогой, купишь? Понимаешь, самоходный трактор делаю.
— Ну раз трактор, то посмотрю завтра в магазине. Давай ужинать.
Четвертого марта Ордынцев встретил Марию по дороге к трамваю, хотя работал ту неделю с четырех. Был он в рабочем, потертом ватнике.
