Сергей Белошников - Полнолуние
Детей у нас нет из-за тяжелой операции, которую Катя перенесла еще в молодости. Но я давно уже, хотя и с трудом, свыкся с тем, что у нас в доме не слышно детского ора. И всю свою нерастраченную отцовскую любовь я постепенно перенес на Катю. Хотя не часто проявляю ее – такой уж у меня нелегкий характер.
На самом же деле никому и в голову не придет, что суровый милицейский майор по прозвищу Волкодав до сих пор как мальчишка влюблен в свою красавицу жену.
Вот такие дела.
Я сосредоточенно жевал котлету. Катя налила мне в чашку молока и, помедлив, осторожно спросила:
– Кого убили?
– Пахомова. Бывшего егеря из охотхозяйства.
Катя отрицательно покачала головой:
– Не знала его. А на чьем участке убийство произошло?
– У Михайлишина. В академпоселке.
– А-а… Этот… Тот еще парень. Себе на уме, – вдруг заявила жена.
– А ты откуда знаешь? – удивился я.
Катя усмехнулась, глядя мне прямо в глаза:
– Видела его пару раз в твоей богоугодной конторе. Он такое впечатление производит… Как бы тебе поопределенней сказать… Ну, словно у него всегда стоит.
– Екатерина! – Я чуть не подавился котлетой. – Где это ты, голубушка, набралась таких выражений? У своих бандитов в техникуме?
– Именно стоит, – нисколько не смутилась моя жена. – И не изображай из себя майамскую полицию нравов, Терехин. Я ж не матерюсь, правда?
На это мне действительно нечего было возразить. Катя тем временем невозмутимо продолжала:
– Ты присмотрись к нему повнимательней: вроде как по всем статьям настоящий мужик. Симпатичный, морда невероятно мужественная. Ну, просто не участковый, а техасский рейнджер какой-то. А ведет себя с точностью до наоборот. Особенно с женщинами.
– Много ты у нас в конторе женщин видела, – буркнул я.
– Видела, не видела – не важно, – отмахнулась Катя. – Я о другом. Твой Михайлишин – просто сплошная обходительность и воспитанность. Я бы сказала даже – аристократизм. Откуда это у него, у провинциального милиционера?
– Я, к твоему сведению, тоже провинциальный мент, – заметил я с легкой обидой.
– Ты – другое дело. Ты – сыщик, – вне всякой логики возразила Катя. – Кстати, Петя, а почему это он до сих пор не женился? С такой-то внешностью? Сколько ему лет?
– Двадцать девять, – припомнил я сведения из личного дела Михайлишина.
– Вот-вот. Для мужика самый возраст жениться. А он не женится. Он откуда родом?
– Из Краснодарского края.
– Не местный, значит. А давно переехал сюда?
– Еще до нас.
– Понятно. Ну, в общем, есть в твоем Михайлишине нечто эдакое, скрытое, – закончила свой анализ Катя.
– Ну и ну, – только и смог я прокомментировать сказанное женой. – Тебя, Екатерина, послушать, так мой Михайлишин – просто какой-то шпион.
– Ага. Джеймс Бонд.
– При чем здесь Джеймс Бонд? Михайлишин, между прочим, Афганистан прошел.
– Ну и что? Один он прошел, что ли?
– Может, он тебе просто не нравится?
– Может быть, – легко согласилась Катя. – Я действительно не люблю красавчиков.
– Да с чего ты взяла, что он красавчик? – возразил я.
– И еще мне кажется, что он скрытый бабник, – продолжила Катя, явно меня не слыша.
Тут я окончательно обалдел.
– Михайлишин?! Да Бог с тобой, Екатерина, – сказал я. – Ты что – свечку держала?
– Вот-вот! – весело засмеялась она. – А сам еще удивляется – откуда это я таких выражений набралась. От кого, как не от тебя, Терехин? Ну, ладно, ладно. Давай, ешь, Петя. А то все остынет.
Я снова принялся за еду.
Черт с ним, с Михайлишиным. Перед моими глазами снова возник жмурик, лежавший в ручье у Почтамтской.
Все там было как-то не так.
И убитый, и место убийства. И главное – способ. Такое ощущение, словно убийца собирался напрочь отчекрыжить Пахомову голову, да почему-то не довел дело до конца. Что-то его спугнуло? Но что?.. Четыре параллельных разреза до самого позвоночника. Произведены, как утверждает Алексеич, одновременно. И сделаны так аккуратно и профессионально, как другой и скальпелем сотворить не сможет. Может быть, медик? Хирург? Нет, не похоже. А мотивы? Где мотивы? Кому помешал бывший егерь, пенсионер, который уже давно не гоняется за удалыми браконьерами по бесконечным лесам охотхозяйства? И чем он его прикончил? Удар сбоку, по горлу, да еще сразу четырьмя опасными бритвами, зажатыми в руке? Бред. Я почувствовал, что иду не туда. Бритвы – это уж ни в какие ворота не лезет. Тогда чем? И кто он такой?
А ведь судя по силе, с которой были нанесены удары, убийца наверняка не самый слабый человек в мире. Пожалуй, без ствола с таким парнем и здоровиле-каратисту Михайлишину не совладать, хоть у него и стоит все время… А если это все же маньяк? Кто он такой? Залетный? Местный? Раньше таился? Только своего доморощенного Чикатило нам в Алпатове не хватает. Хуже нет иметь дело с маньяком. Даже американцы, уж на что в этих делах доки, да и опыта у них больше, бывает, годами бегают за такими уродами. И не всегда находят.
Вот и я начну бегать. Как Бутурлин, буду с этим маньяком заниматься джоггингом до самой пенсии. Если, конечно, дадут доработать до нее, а не выпрут до срока со службы. За профнепригодность, так сказать.
Я хмуро подвел итог своим размышлениям и чисто автоматически, уже не замечая, что ем, закончил завтрак. Выпил подостывшее молоко. Потом встал из-за стола и пошел к дверям, на ходу влезая в рукава плаща. Но вовремя остановился. Повернулся к жене.
– Спасибо, Катюша, – поцеловал я ее в щеку.
– На здоровье, – улыбнулась она. – Обедать приедешь?
– Не знаю. Я тебе позвоню.
Я вышел из дома, уселся на переднее сиденье джипа рядом с молчаливым водителем Славой и велел ехать в отдел.
Там я собрал своих ребят и – понеслось. Все, как обычно, все, что полагается делать в таких случаях: штаб по убийству, план на сегодня, телефонограммы по всем отделениям области. Потом я дал запрос в ЗИЦ – зональный информационный центр, в Москву. Затребовал информацию по центральным регионам России о аналогичных или подобных убийствах. Раздал своим молодцам задания. Они повздыхали-повздыхали и дружно разбежались. К этому времени прокуратура уже возбудила дело.
Я, естественно, заглянул и к начальству, к Виталию. Рассказал ему все как есть. И уговорил обойтись пока собственными силами. Подполковник для приличия поворчал, но с моими доводами в конце концов согласился.
Вернувшись к себе в кабинет, я до обеда зарылся в текущие дела, которых и без этого загадочного убийства было под завязку. А без четверти три за мной заехал Михайлишин.
Глава 5. МИХАЙЛИШИН
Терехин, покряхтывая, втиснулся ко мне в машину, устроился поудобнее, положил на колени тонкую кожаную папку. И вдруг спросил:
– Слушай, сынок, а ты знаешь, кто такой Джеймс Бонд?
Я ничуть не удивился такому дурацкому, на первый взгляд, вопросу: от Волкодава чего угодно можно ожидать. И в любой момент, учтите.
– Конечно, – ответил я. – Герой романов Яна Флемминга. Я читал. А недавно по телевизору фильм про Бонда показывали. Правда, старый. "Никогда не говори никогда" называется. А что, товарищ майор?
– Да так. Вспомнилось случайно, – без улыбки сказал Терехин. – Поехали.
Я по опыту прекрасно знал, что Волкодав ничего никогда случайно не вспоминает. Но не стал особо распространяться по этому поводу: он по-прежнему был, мягко говоря, не в духе.
И мы отправились к Бутурлину.
* * *Солнце уже стояло высоко в небе, жаря, как где-нибудь на Синайском полуострове. Я там никогда не был, но жарища была и вправду чумовая.
Поселок обезлюдел.
Спасаясь от послеполуденной жары, все живое попряталось в тень, которая тоже не особо спасала от жары – столбик термометра показывал в тени тридцать два градуса и явно не собирался опускаться до самого вечера.
Мои красные "Жигули", подпрыгивая на выбоинах и ямках, пылили по улице поселка. Я сидел за рулем в одной летней форменной рубашке с короткими рукавами, а рядом сердито сопел набычившийся майор Терехин. Казалось, он заполнил собой больше половины салона. Несмотря на нестерпимо жаркий, душный летний день, Волкодав так и не расстался с пиджаком и кепкой. И это, кажется, совсем ему не мешало. Правда, плащ он скинул. В уголке рта Терехина торчала незажженная сигарета. Мы все знали, что, уступая настойчивым просьбам жены, майор Терехин курить старался как можно реже. Вот и сейчас он сидел с изжеванной сигаретой во рту и внимательно меня слушал. А я рассказывал ему о Бутурлине.
– Живет здесь постоянно, на Сиреневой улице, пятнадцать, – говорил я, вертя баранку. – Он местный, коренной алпатовец. Раньше, до выхода на пенсию, работал директором детского дома.
