Эрик Эмблер - Свет дня
— Нет, сэр. Тот разговор лишь подтвердил мои подозрения.
— Скажите, если бы вы вдруг услышали, как я совершенно свободно говорю по-немецки, то могли бы с уверенностью утверждать, что это мой родной язык?
— Нет, сэр, конечно, не мог бы.
— Ладно. Тогда попробуем вот что: вы, случайно, не помните, как, например, он произносил по-английски… ну, скажем, слово «позже»?.. Помните? Отлично. Тогда попробуйте воспроизвести это.
Что я честно и попробовал сделать. Внимательно выслушав мои потуги изобразить все как можно натуральнее, он, к моему глубочайшему удивлению, сказал буквально следующее:
— А знаете, немецкий согласный звук «з» несколько ближе к переднему ряду, чем вы только что произнесли, но зато турецкий, правда только перед определенными гласными, звучит почти совсем как английский. Таким образом, если бы вам сказали, что у этого человека турецкое происхождение, вы могли бы усомниться в этом?
— Вообще-то нет. Если бы, конечно, кто-нибудь это подтвердил. Но ведь Харпер совсем не турецкое имя!
— Наверное. Но с чего бы это оно вдруг стало немецким?
— Ну а если это всего-навсего исторически англизированный вариант немецкого «Хиппер»?
— Или, скажем, несколько англизированный вариант Харбака? — Туфан равнодушно пожал плечами. — Вообще-то это может быть чем угодно. Скорее всего, так оно и есть. Хотя лично меня в данном случае интересует только одно: может ли этот человек быть турком?
— Из-за недавно упомянутых вами политических аспектов?
— Безусловно. Гранаты со слезоточивым газом, боевые гранаты, дымовые шашки, шесть пистолетов, шесть полных боекомплектов патронов к ним… Да с таким вооружением группа из шести решительно настроенных и профессионально подготовленных человек может очень много добиться, это уж точно! А у нас здесь еще немало тех, кто поддерживает старый режим. Кому совсем не нравится твердая рука нашей армии. И они никуда не делись, просто затаились и ждут…
От каких-либо комментариев на этот счет я, само собой разумеется, воздержался, так как и сам был далеко не в восторге от этой, как он сам сказал, «твердой руки армии». А майор Второго отдела Туфан как ни в чем не бывало продолжил:
— Но и мы, естественно, не сидим сложа руки. Внимательнейшим образом их всех отслеживаем. Кроме всего прочего, пожелай они что-нибудь сделать, им без внешней поддержки не обойтись… Кстати, вы, кажется, говорили, у него в бумажнике были и швейцарские франки, и западногерманские марки, и американские доллары, так ведь?
— Совершенно верно, сэр.
— Не исключено также и следующее: то, с чем мы сейчас имеем дело, всего лишь небольшой кусочек намного большего плана. Если это так, значит, за всем этим стоят по-настоящему большие деньги. Очень большие деньги, Симпсон! Ведь не зря же этот ваш мистер Харпер не пожалел ни средств, ни усилий! Причем для чего? Неужели только для того, чтобы переправить эту, пусть даже и достаточно солидную партию оружия? Вряд ли, вряд ли, это уж точно. Вполне возможно…
Резкий звонок телефона на стене прервал его плавную речь. Он встал со стула, подошел к стене, снял трубку. Оказывается, его наконец-то соединили со Стамбулом. Из того, что он говорил, я понимал приблизительно одно слово из десяти, не больше. Но и этого хватило, чтобы сообразить: майор Туфан говорил со своим шефом обо мне. Хотя об этом можно было бы без особого труда догадаться, даже не понимая ни одного слова, поскольку мое имя произносилось им по крайней мере через каждые несколько фраз. После чего он в основном слушал, изредка вставляя коротенькие слова «да, конечно, понятно, само собой разумеется, ясно» или что-то вроде этого. Иногда до меня также доносились смутные отзвуки голоса на другом конце провода. Когда они произносились почему-то более громким голосом. Наконец разговор закончился. Туфан повесил трубку и повернулся ко мне.
— Плохие для вас новости, Симпсон, — медленно протянул он. — Похоже, мой начальник совсем не расположен помогать вам. Никаким из доступных нам способов. Считает выдвинутые против вас обвинения слишком серьезными, чтобы даже думать об этом.
— Очень жаль.
А что еще можно было сказать в такой ситуации? Да ничего, кроме этого. Я торопливо выпил еще ракии, чтобы хоть как-то успокоить мой уже начинающий бунтовать желудок.
— С его точки зрения, вы не очень-то стремитесь нам помочь, а переубедить мне его так и не удалось.
— Я сказал вам все, что знаю.
— Значит, этого недостаточно. Послушайте, Симпсон, неужели вам до сих пор не ясно, что нам надо как можно больше знать об этом вашем Харпере. Кто такие его соратники и контакты? Кто такая эта фрейлейн Липп? Куда и кому именно это оружие направлялось? Каким конкретно образом оно должно было использоваться? Вот если бы вы такую информацию нам дали или хотя бы помогли ее тем или иным способом получить, то тогда другое дело. Тогда на все это можно было бы посмотреть иначе…
— Такого рода информацию, сэр, я мог бы получить только в одном случае: если бы завтра доставил эту машину в Стамбул, как будто ничего не случилось, остановился бы в указанном мне отеле и терпеливо дождался бы, когда кто-то вступит со мной в контакт. В точном соответствии с планом вашего мистера Харпера. Если я вас правильно понял, сэр, вы хотите, чтобы я так и сделал, так ведь?
Он задумчиво опустился на стул:
— Мы вполне могли бы захотеть этого, но только, повторяю, только если бы могли вам доверять. А вот мой шеф, не буду от вас скрывать, относится к этому весьма скептически. Его сильно смущает ваше, мягко говоря, незавидное прошлое.
— Какое оно может иметь отношение к нашему делу сейчас?
— Неужели не ясно? Ну а что, если вы вдруг решите предупредить ваших, так сказать, работодателей о том, что машину на границе обыскивали? В расчете на их признательность и, может быть, даже вполне заслуженную награду за верность…
— Награду? Мне? — Я громко рассмеялся. Наверное, уже начал сказываться выпитый алкоголь. — Награду мне за сообщение им, что за ними установлена слежка? Вы что, серьезно? А ведь всего несколько минут назад вы, кажется, говорили о какой-то группе решительно настроенных людей, готовых рисковать собственной жизнью! На данный момент единственный из них, кого я знаю лично, — это сам Харпер. В Стамбуле он сейчас или нет, мне пока неизвестно. Если нет, то тогда в контакт со мной должен вступить кто-то другой. И что мне прикажете ему сказать? Шепнуть на ухо что-то вроде «Бегите! Вас всех раскрыли…»? И ожидать, что он тут же сунет мне в руку заслуженное вознаграждение? Или постараться сначала узнать несколько других контактов и только затем сообщить им «добрую» весть? Чтобы они успели «пустить для меня шапку по кругу»? Это же нелепость! Они ведь сразу же поймут, что далеко им не уйти: вы тут же снова меня арестуете и заставите говорить. Награда, говорите? Да мне крупно повезет, если они оставят меня в живых, вот вся моя награда! Неужели непонятно?
Туфан улыбнулся:
— Кстати, шеф тоже интересовался, хватит ли у вас здравого смысла понять это…
Но я был слишком раздражен тем, что (не сомневаюсь, под воздействием ракии!) счел их абсолютной неспособностью понять все возможные последствия их же собственных слов и незаметно для самого себя перешел на торопливый английский. Причем тогда мне было совершенно все равно, понимает ли он меня или нет! Я просто говорил и говорил:
— Ну послушайте, неужели до вас еще не дошло? Если меня завтра не будет в Стамбуле, они тут же догадаются о провале, и все, что у вас останется, — это пара ничего не значащих имен и подержанный «линкольн». Нет, нет, конечно же и я в придачу, но ведь вам и так об этом известно практически все, что известно мне, поэтому вам остается только с глупым видом пытаться доказать в суде, что обвиняемый гражданин Симпсон намеревался в одиночку совершить государственный переворот. Ваш чертов начальник, может, и воротит нос от любого, кто не вращается в высшем обществе и не так здорово пахнет, но если у него мозги не в заднице, а где положено, он должен понимать, что мне надо доверять. Другого выбора у него просто нет!
Майор Туфан спокойно кивнул, отодвинул бутылку ракии подальше от меня и, не скрывая своего полного удовлетворения, негромко, как бы размышляя вслух, произнес:
— Что ж, в принципе приблизительно то же самое мне только что сказал мой шеф.
Глава 4
На следующее утро я проснулся с сильной головной болью. Причем не столько от выпитой ракии, сколько от нервного перенапряжения. Так со мной часто бывает. Удивительно даже, как мне вообще удалось поспать!
Заказанное Туфаном «что-нибудь более съедобное» оказалось йогуртом (который я, признаться, просто ненавидел) и козьим сыром. Кстати, он был свежим и совсем неплохим, так что, пока майор Туфан делал свои неотложные телефонные звонки, я даже не без некоторого удовольствия съел несколько его ломтиков с хлебом.
