Ольга Некрасова - Свои продают дороже
В дверях Змей гостеприимным жестом пропустил Сергея вперед. Мелькнуло бледное отражение в стекле: он торопливо приглаживал волосы, маскируя намечавшуюся плешь в сединах. Прихорашивается. Точно, решил, что запись для Виктошки.
— Сереж, не в службу, а в дружбу — покопайся там в холодильнике, собери что надо. Водку возьми «Юрий Долгорукий», а то Сашка натащил говна.
«А где Татьяна?» — хотел спросить Сергей и тут же сообразил, что Змей не по стариковской немощности послал его на кухню. Сразу дает понять, что они в доме одни.
Да-с, увлекательно начинается интервью с сочинителем Кадышевым — ни слова откровенно, все намеками.
На кухне царил странный полубеспорядок, как будто начали убирать и бросили: чисто протертый стол, а под ним совок с не донесенным до ведра мусором.
Это становилось любопытным. На пожар, что ли, умчалась третья змеежена?
Сергей набрал на поднос закусок из тех, что были нарезаны, ополоснул два фужера. Пусть будет так, с холостяцкой непритязательностью. Нет, пожалуй, рюмки надо поставить, а то поймет, что хочу напоить.
Змей сидел за письменным столом, как и должно сниматься писателю, хотя бы и для домашнего видео, и уже успел продымить кабинет трубкой с ароматизированным голландским табачком. Сергей бросил взгляд ему на макушку: зачесал плешь, старик Козлодоев.
— Ну-с, так с чего начнем?
— С биографии. — Сергей раздвинул легкую фотографическую треногу, привинтил камеру. Начинать надо с банальных вопросов, а потом по накату… Ау, студенты журфака! Выбросьте наукообразные брошюрки типа «Психологические аспекты работы с интервьюируемым», изучайте «Тактику допроса». Спецслужбы разрабатывают эти вещи глубже и проще.
— А я думаю, грамм с пятидесяти. — Стервец Змей наплескал себе в рюмку, Сергею в фужер. — Я уже поправился, догоняй. Чур, не половинить! Наберешь дозу, тогда пойдем ноздря в ноздрю.
Чокнулись, выпили, и Змей заел маслинкой. То, как он полез в блюдо рукой, как закинул маслинку в рот, выглядело слишком нарочито. В психотехнике это называется «делай, как я» — действие, на котором проверяется склонность собеседника к внушению.
Сергей демонстративно взял с подноса вилку и закусил грибком, о чем сразу же и пожалел: не стоило обозначать противостояние.
— Сколько лет вы в армии?
— Пятьдесят, как граф Игнатьев.
— Ого! В вашем телеинтервью этого нет. И в книгах нет, хотя,…
— Был бы красивый рекламный ход? — подхватил Змей. — Ах, друг мой, так не хочется напоминать миру, что ты уже старик.
Змей замолчал. Это походило на стычку фехтовальщиков: первый осторожный удар, противник парировал, и разошлись, оба уже понимая, с кем довелось столкнуться. С десяти лет в армии…
— Воспитанник, «сын полка»? — попытался угадать Сергей.
— Суворовское.
— Так ведь в Суворовское берут с четырнадцати.
— Это сейчас, а в сорок девятом году с первого класса брали. Их же, училища, специально придумали для военных сирот.
— Значит, вы…
— Отец в сорок третьем, а мать еще десять лет прожила. Задавили на похоронах Сталина. — Змей разлил, Сергею опять в фужер. — Давай не чокаясь. За всех павших во имя… Сейчас уже непонятно чего. Отец-то за Родину, а мать.., за веру, получается. Знаешь, как мы, сопляки, по нему рыдали?! У кого родители были живы, тем не понять. Им, конечно, тоже с утра до вечера долбили: «Сталин отец, Сталин думает о нас», но вечером-то приходил настоящий отец. А у нас другого отца не было.
Если бы Сергей не читал книги Кадышева, то принял. бы его нынешние откровения за чистую монету.
— Владимир Иваныч, а когда вы переоценили Сталина? — Вопрос был из тех, которые вычеркивают из окончательного текста интервью. Слишком банальны ответы:
«После двадцатого съезда», «Во время хрущевской оттепели».
— После Кубы, — ответил Змей. — Там была не та революция — босая и веселая. Я туда попал во время Карибского кризиса и увидел, несмотря ни на что, свободу.
Девушки отдаются просто потому, что всем весело, и у вас бутылка рома, и можно купаться ночью, а потом заснуть на пляже в обнимку. Это были люди, принадлежащие сами себе. Не знаю, как там сейчас.
— Здорово, — сказал Сергей. — А вы себе не принадлежали?
— По сравнению с любым советским лейтенантом — конечно, да. Хотя служил больше, чем любой лейтенант в Союзе. Иногда часов по шесть не уходил с глубины, а потом еще несколько часов декомпрессии. Это страшная физическая нагрузка.
— И чем вы там занимались?
— Американцы ставили, по-нынешнему говоря, сканеры, которые должны были обнаружить наши подводные лодки, а мы эти сканеры снимали.
Сергей мысленно прикинул объем того, что наговорил Змей: тысячи три знаков. Для захода предостаточно, надо переходить к дням сегодняшним. И Змей расслабился — вон уже набулькивает по третьей. Ба, и себе берет фужер!
— За… — Змей сделал многозначительную паузу. — Ну, в общем, тоже не чокаясь.
Играет, понял Сергей, опрокидывая водку в горло.
Великолепная штука этот «Юрий Долгорукий», эликсир богов… Пьянею я, что ли?
— Как возник образ Морского Змея?
— Это я, только сильно подправленный. Онегин, я тогда моложе и лучше качеством была. Видишь ли, иллюзорно-компенсаторная функция литературы — она ведь не только для читателя. Думаю, она в первую голову для писателя. Известный пример — польский классик.., э-ээ…. Как выпью, так память отшибает. Ну, «Звезды Эгера», «Пан Володыевский». В общем, он щуплый был, соплей перешибешь, а писал о рыцарях…
Змей замолчал, давая Сергею возможность подсказать, а у него, как назло, тоже заклинило. Пендерецкий?
Нет, Пендерецкий композитор.
— Вспомнил: Сенкевич! — довольным голосом объявил Змей. Ни черта он не расслабился и не напился.
А Сергей, кажется, поплыл. Это с его-то ста двадцатью килограммами! Хотя понятно: на старые дрожжи… «Долгорукий» — то уже пустой больше чем наполовину, а бутылка литровая.
— Владимир Иваныч, а ведь вы богатый человек, — заметил Сергей. Ему нравились такие реплики, требующие ответа, но по форме не похожие на вопрос. Они создавали иллюзию беседы, а не допроса, и расслабляли интервьюируемого.
— Как сказать, — поддался Змей. — Для девяти из десяти наших соотечественников, пожалуй, богатый. Но у меня сейчас этакое промежуточное положение: уже не езжу на метро и еще не обзавелся телохранителем. Как на службе: кажется, рукой подать до генерала, но я никогда в генералы не выйду… Иди сюда, сядем рядышком. — Кадышев широким жестом отодвинул громыхнувший стол — его тоже, видно, пронял «Юрий Долгорукий». Он смотрел в телекамеру — ясно, для Виктошки старается. Похоже, после вчерашней стычки мужей она выдала первому не меньше, чем второму.
Чувствуя себя глуповато — не хватало еще со Змеем перед камерой обниматься, — Сергей подтащил стул к писательскому креслу и уселся. Непонятно каким образом фужеры снова оказались полными. Сергей взял свой, приплывший как будто из воздуха, механически потянулся чокнуться.
— Э, нет, теперь твой тост.
— Я не люблю витиеватых тостов, потому что слова лгут, и мы с вами знаем это лучше, чем кто-либо… — Это и было тостом для своих, давно накатанным. — ..Мы сидим, и нам хорошо, так почему бы не выпить по этому поводу!
— Значит, бум! — Кадышев лихо опрокинул фужер и продолжал:
— Да, на сегодняшний день я зарабатываю больше, чем могу потратить, но это говорит лишь о том, что я не умею тратить. И зарабатывать, между нами говоря, не умею: пашу, как крестьянин, вместо того, чтобы вложить деньги… Понимаешь, деньги, даже когда их много, это просто деньги с присущим им свойством таять. А деньги, вложенные в дело, — это капитал, который можно тратить, а он все равно растет. Не класть палец в рот банкам я научился. Но банки дают смехотворный процент, им бы еле-еле за инфляцией угнаться. А вот вкладывать деньги в дело, чтобы дать людям рабочие места и самому увеличить состояние, — этого я, увы, не достиг и не достигну никогда.
Сергей почувствовал, что приближается к фразе заказчика. Разговор бродит вокруг да около, и можно…
— Владимир Иваныч, а неужели научиться не у кого?
— Ха, научиться! Ну, есть у меня десяток знакомых бизнесменов, — поскромничал Змей, — но мы с ними не смешиваемся, как масло и вода. Соберемся, угостимся шашлычками, они с благодарностью примут подаренную книжку… А когда расстаемся, я думаю: «Ну и дураки же вы все!» — а они: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?»
— Как же так? — делано удивился Сергей. Фраза вертелась на языке. — Я знаю по крайней мере одного бизнесмена, который находится с вами в партнерских отношениях. Судя по его словам, разумеется.
— Это кто же?
— Да брал я у него интервью, и он говорит: «Вы же с Владимиром Ивановичем люди одного круга, литераторы. Встретишь его — передай привет. Скажи, Виктор Саулыч давно собирается заглянуть, вспомнить дела не такие уж давние». — Фраза была произнесена, но видимой реакции Змея не последовало. Может, фамилию назвать? — Это Тарковс… — начал Сергей.
