Георгий Ланской - Не умирай в одиночку
Наташка разревелась. На подмогу прибежала взволнованная мамочка. Перед лицом родительницы Володя стушевался, но историю с адюльтером подтвердил и сказал, что не собирается жениться на неумехе, которая умудряется испортить даже китайскую лапшу своими кривыми руками. Володя потребовал, чтобы несостоявшаяся суженная покинула предписанные ему государством квадратные метры. Однако мама Вовы встала на Наташкину сторону.
– Раз такое дело, то ты и уходи, – твердо сказала она. – А Наташа останется здесь жить.
Володя взбеленился и покинул родной очаг, а Наташка осталась. Спустя неделю он вернулся к родному очагу с поджатым хвостом. Дружки, угощавшие его водочкой и закуской, быстро поняли, что теперь взять с приятеля нечего. Трудившемуся в театре Володе пришлось туговато. Главных ролей по возрасту, он не получал. Ему давали только роли мелкие, на которые особо не разбежишься, вроде скомороха в сказках, мелкие эпизоды с текстом в одну строку. Кушать же хотелось каждый день. Даже Наташкина лапша казалось верхом совершенства. И тогда Вова решил вернуться домой.
Блудного сына приняли с распростертыми объятиями, накормили отвратительным супом, сваренным моей рукодельницей-сестрицей, и… велели жениться.
– Ты уже взрослый, – сурово вещала маменька. – А Наташа девушка серьезная, ответственная. Я все-таки хочу понянчить на старости лет внуков.
Вова обреченно кивнул. Наташка сидела, сияя от радости, словно начищенный тазик. Заявления отнесли на следующий день. Однако подозрения, что Володя ходит налево, не оставляли Наташку ни на минуту. Пару раз она чуяла от него все тот же шлейф знакомого аромата лимона и ванили, но ей хватило ума не раздувать из этого скандал. Скандал разразился вчера. Володя вернулся домой пьяный. Раздевая его, Наташка сдернула с него штаны и обнаружила, что на Вове надеты женские трусики.
Поначалу Наташка не поверила своим глазам. Однако глаза не изменяли ей. Вовино хозяйство торчало из кружевных стрингов. Наташка грешным делом заподозрила, что Володя вдруг решил сменить ориентацию. Ей были хорошо известны вольные нравы, царящие внутри артистической тусовки. Однако потом правда вылезла наружу. Позвонив в театр, Наташка потребовала отчета у работавшей там же декоратором сокурсницы. Та долго мямлила что-то невразумительное, но потом рассказала, как главный режиссер вломился в пустующую гримерку, откуда вылетели Володя, на ходу напяливавший штаны, и одна из молоденьких статисток, недавно принятая в театр. Очевидно впопыхах Вова, пребывавший под солидной мухой, натянул на себя ее трусики. Разозлившаяся Наташка сбежала из дома, не оставив записки, не прихватив вещей.
Рассказывая эту историю, Наташка меланхолично забрасывала в рот конфеты, изредка делая вид, что запивает их остывшим кофе. Я покосилась на почти пустую вазочку, куда недавно высыпала почти полкило конфет. Завтра мне не с чем будет пить чай, а кофе с утра я принципиально не пью, потому как потом желудок сводит судорогами. И Пашка тоже остался без сладкого, впрочем, в его состоянии вряд ли его потянет на конфетки с утра. Скорее уж на пивко или рассол.
– Совершенно не представляю, что делать, – горестно всхлипнула Наташка. – Завтра мне на работу, у меня даже вещей нет переодеться.
– Прежде чем из дома сбегать, надо подготовиться было, – назидательно сказала я. Вазочка показала дно. Я вздохнула: конфет было жалко.
– Да, – заныла Наташка, – хорошо тебе, Юлька. У тебя сердца вообще нет, одни мозги. Ты все ходы наперед просчитываешь. А я вот не такая.
Я хмыкнула. Насчет «такая – не такая», я могла бы и поспорить. А вот насчет расчета… Сдается мне, что сестрица осталась в доме Хосе после того, как он публично от нее отказался, только потому, что не хотела искать новую квартиру. Я всегда подозревала Наташку в мелкобуржуазных замашках. Она как пиявка присасывалась к людям, начав давить на них своей беспомощностью. Люди, жалея убогую, делали за нее всю работу, а Наташка сидела на диване и лопала конфеты.
Как же все-таки жалко конфет! Там были мои любимые шоколадные с орешками…
– Что же мне теперь делать? – стенала Наташка. Трагизм был несколько наигранным, я поморщилась.
– А что ты собиралась делать? – осведомилась я.
– Не знаю. Может, стоит вернуться? Сделать вид, что ничего не произошло.
Я фыркнула. Нет, все-таки я себя уважаю немного больше. Пашка хоть и гуляет направо и налево, но домой в чужих, а особенно в женских трусах не приходит. И потом, я никогда не сталась бы в доме, где меня не любят и просят уйти.
– Юль, ты все-таки девушка опытная, – всхлипнула Наташка. Начало мне сразу не понравилось. Мне показалось, что меня сравнили со шлюхой.
– У тебя столько мужиков было, – продолжила Наташка. Так и есть! Со шлюхой, причем с первостатейной.
– Ну, – не выдержала я, – когда Наташка, умильно глядя на меня, развернула фантик последней конфеты. – Говори уже.
– Юль, скажи, а может быть есть такой способ… Ну… Узнать, был ли мужчина с кем то после того как… Ну, ты понимаешь…
– Не понимаю, – отрезала я.
– Ну, после того, как он был с тобой. Может, можно узнать, изменял ли он тебе?
Дура дурой, прости господи!
– Конечно, есть, – обрадовалась я. – Каждый уважающий себя мужик после каждого траха ставит себе на члене зарубки. Просто надо сосчитать, сколько их было утром, и сколько стало вечером. Вот и все дела. Я у Пашки каждый вечер проверяю. Кстати, надо пойти проверить…
Я гордо встала и вышла из кухни, оставив Наташку сидеть на кухне с открытым ртом.
Шмель– Откуда вы это знаете? – осведомился мой собеседник. В его голосе было столько же дружелюбия, сколько у захлопнувшегося капкана. Правда, меня сверканием глаз не проймешь, но в целом впечатление было неприятное.
– У меня свои источники, – туманно ответил я, глядя в глаза капитану милиции со всей возможной честностью. Я даже подумал, не стоит ли оскалиться в радостной улыбке, но решил, что это будет перебором. Впрочем, на Кирилла Миронова, с которым я решил обсудить кое-какие подробности загадочных смертей в городе.
Ой, не нравилось мне, как меня встретили в милиции! Нет, поначалу все было чинно и благородно. Правда, чаю не предложили, торопливо спрятав коробочку с печенюшками в стол. Но мне чаю и не хотелось, а уж особенно из пакетика. Я всегда заваривал чай прямо в кружке, от того он был запашистый и всегда свежий. Правда, иногда дурь накатывала, и я заваривал целый чайник. Заварка благополучно скисала, потому как я предпочитал кофе. Я чертыхался и мыл чайник, преимущественно голыми руками (потому как с губками для посуды у меня в доме целая проблема), а потом счищал с рук коричневый налет.
Миронов смотрел на меня с подозрением, точно размышляя, стоит ли меня сразу упрятать в обезьянник или пока просто поколотить дубинкой. Вероятно, у него появилась мысль, что я каким-то боком причастен к этой истории. Хорошо, что раньше нам приходилось встречаться, и он некоим долгом был даже у меня в долгу. Правда, долг был весьма сомнительным. Благодаря моей наводке Миронов получил только головную боль, понимая, что преступник скрылся за границей, а вовсе не благополучно скончался и экстрагировать его из Европы совершенно невозможно. Я барабанил пальцами по столу и смотрел Миронову в переносицу. Он не выдержал и отвел взгляд в сторону.
– Вы собираетесь об этом писать? – спросил он.
– Пока я хочу разобраться, имеют ли смысл мои подозрения, – пожал я плечами.
– Ну, конечно, – фыркнул Кирилл. – А потом разнесете свои домыслы на всю округу, как давеча Гаврилова. Там и дело то выеденного яйца не стоило, два алкаша друг другу по пьяни головы порасшибали, а она разоралась: кровавая бойня, кровавая бойня…
– Ну, чего вы хотите от Гавриловой, – меланхолично пожал я плечами, радуясь возможности подложить нелюбимой коллеге свинью. – Вы, видимо, не в курсе, что она каждую осень и весну укладывается в ясельки.
– Куда? – глупо вытаращил глаза Миронов.
– Ну, на Рижскую… – многозначительно произнес я. Миронов проглотил комок и сочувственно кивнул. На улице Рижской располагался психоневрологический диспансер.
– То-то я смотрю, она какая-то шизанутая, – обрадовался Миронов, а я ухмыльнулся, глядя, как растет подложенная мною свинья. Через час все органы внутренних дел будут относиться к Гавриловой как к сумасшедшей.
– Вы обещаете, что ничего пока не будете писать об этом? – спросил Миронов. Начало было многообещающим. Я кивнул и поерзал на стуле, всем своим видом показывая, что я весь во внимании.
– Трупов действительно шесть, однако широкой общественности известно лишь о четырех. Последней стала приезжая женщина, Екатерина Волкова, которую опознали местные жители, как я понял, ваши знакомые. Вы из-за этого засуетились?
– Не только, – покачал я головой. – Честно сказать, я до вчерашнего дня тоже знал только о четырех зверских убийствах, но никак не связывал их между собой, ведь подробности мне были неизвестны. Это действительно серия?
