Эллери Куин - Девять месяцев до убийства
— Я отослала Эдитту с поручением. Час как минимум ее не будет. А Крамп с миссис Лонгвелл в кладовой. Чистят столовое серебро к сегодняшнему вечеру.
— Может, сегодня ваша вечеринка еще и не состоится. Он поручил мне передать, что позвонит тебе позже. Он намерен скупить половину Румынии и в связи с этим, возможно, задержится. Ты уверена, что…
— Ну не будь таким трусишкой, — шепнула она ему на ухо. Никто не застанет нас за чем-то недостойным. А? Как ты думаешь?
Они обнялись как всегда страстно, прямо в кресле ее супруга.
— Знаешь что, Питер, — промурлыкала Вирджиния через какое-то время.
— Что, Вирджиния?
— Не могли бы мы заняться любовью прямо здесь?
— Здесь? Где здесь?
— На столе у Нино. Он так гордится им. Только потому, что он принадлежал Медичи. Держу пари, этот стол видывал сцены и почище!
Она, смеясь, покусывала его за ухо.
— Как ты думаешь, милый?
— Предложение просто фантастическое. Но дай мне минутку передохнуть, малыш. Я еще не вполне пришел в себя.
— О! — она выпрямилась и поглядела на него. — Что-то случилось?
— Перед тем как уйти, он чуть было не оторвал мне голову. И тебе ни за что не догадаться, по какой причине.
— Наверное, ты отказался поцеловать его папскую туфлю. Или отравленное кольцо.
— Я не шучу! Как-то уже давно он строжайше запретил мне трогать книги, которые стоят вон там, на полке. Даже прикасаться к ним. Черт, я совсем забыл об этом. Все это звучало как-то слишком несерьезно. Ну совершенно ничего особенного в них нет. Книги как книги. Вчера я зачем-то пришел сюда — Нино не было — и заметил, что некоторые из них перевернуты. Стоят вверх ногами, понимаешь? Ну, ты же знаешь, как я люблю порядок во всем. Я, не раздумывая, перевернул их в правильное положение. И даже не вспомнил при этом, что он запретил мне прикасаться к ним.
— И он заметил?
— Заметил ли он? Ха! Да он чуть ли не до потолка взвился! Можно было подумать, что я совершил государственное преступление. Он снова перевернул их и пригрозил спустить с меня шкуру, если я ослушаюсь еще раз. Я еле удержался, чтобы не заехать ему по физиономии. Вирджиния, мне с каждым днем все трудней выносить его. Я не знаю, сколько еще мне придется пресмыкаться перед ним, чтобы иметь возможность время от времени ловить твои взгляды.
— Бедный мой, любимый мой…
— Нет, ты подумай — специально для чего-то держит книги перевернутыми! Клянусь тебе, Вирджиния, он тронулся с тех пор, как Марко убил Джулио и повесился.
— Да. Интересно, что это еще за новости с книгами? — задумчиво проговорила Вирджиния. Она соскользнула с колен Питера и направилась к полке. Он последовал за ней.
— Это наверняка как-то связано с его проклятыми девятками, Питер.
— Как?
— Я не знаю. Но всегда, когда у него какие-то странности, причиной тому девятки. Вот эта полка?
— Эта.
Она наклонила голову и стала читать на корешках названия — снизу вверх. «Основание Византии»! Автор — некто Маклистер. В высшей степени захватывающее чтение… «Конец Помпеи», А. Сантини. Настоящий триллер… Третья — «Ку-клукс-клан — как он есть», И. И. Боу-регар.
— Завлекательно.
— Нет, Питер. С девятками эти книги, видимо, никак не связаны. Может, все дело в остальных книжках на полке? Хотя они и стоят как положено?
— Ты имеешь в виду «Высадку пилигримов», милая? Или бестселлер из бестселлеров — «Великая хартия вольностей в Раннимеде»? Несомненный хит сезона. А теперь— у тебя просто дух захватит, малыш. Держись за что-нибудь, чтоб не упасть — «Основание Римской империи»!
Питер Эннис засмеялся. Потом огляделся по сторонам, поднял на руки Вирджинию Уайт-Импортуна и понес ее на письменный стол Медичи.
Седьмой и восьмой месяцы Июль и август 1967 года
Процесс созревания продолжается Под кожей откладывается слой жира для защиты и питания плода на первой стадии после рождения.
Девятый месяц Родовые схватки
Кожа утрачивает красноту. Явственно становятся видны ногти на ручках и ножках. Деятельность желез внутренней секреции подготавливает плод к будущим изменениям. Первые ритмичные сокращения сигнализируют о начале родов. Ребенок собирается появиться на свет,
В этот день Нино был полон шарма, почти что обворожителен. Вирджиния чуть было не влюбилась в него. Нельзя было, впрочем, сказать, что ей стоило большого труда обуздать себя. Но тем не менее.
Было 9 сентября. Торжественная годовщина. Шестьдесят восьмой день рождения Нино и пятая годовщина их свадьбы, что было неизмеримо важнее. И для Вирджинии Уайт-Импортуна и для Питера Энниса. Срок, определенный в брачном контракте, истек. До этого дня Вирджиния не имела никаких прав на наследство. Теперь— поскольку она до сих пор состояла в браке с Им-портуной и жила с ним под одной крышей — она становилась его единственной наследницей.
Пентхауз еще никогда не видел такого наплыва гостей. Весь день сюда тянулись посетители с подарками и цветами: отец Вирджинии; управляющие предприятий Импортуны, расположенных в Нью-Йорке; приятели Им-портуны по клубам; послы и другие официальные лица из иностранных представительств при ООН, которые придерживались умной тактики и заручались лишний раз благосклонностью Импортуны; коллеги из финансового мира; политики, без которых никогда ничего не обходится; даже представители церкви. Курьеры приносили целые коробки поздравительных телеграмм и приветствий от деловых партнеров Импортуны по всей стране и за рубежом.
Особое впечатление на Вирджинию произвел тот факт, что Нино впервые со дня их свадьбы посвящал все время исключительно ей. Питер Эннис неоднократно докладывал, что звонит мистер Е. и срочно желает поговорить, на что получал от Нино шутливый ответ, что дела могут подождать до завтра, а сегодняшний день принадлежит исключительно его жене. Вирджиния с трудом верила своим ушам, так как знала, что мистер Е. имел беспрепятственный доступ к Импортуне и днем и ночью.
После обеда наплыв гостей пошел на убыль и к ужину прекратился. Супруги Импортуна остались одни. Этого момента Вирджиния опасалась с самого утра, несмотря на все приятные сюрпризы этого дня. Пятилетняя супружеская жизнь все же не закалила ее в достаточной мере.
К ее изумлению, Импортуна сказал:
— Знаешь, любовь моя, Питер все еще работает за письменным столом — как я ни хотел, не удалось и его освободить на этот день. Есть кое-какие срочные дела. Я чувствую себя немного виноватым перед ним. Ты не будешь против, если я приглашу его поужинать с нами?
— Конечно нет, Нино. Какой ты внимательный! — ответила Вирджиния, стараясь говорить безразличным томом. Да, нам с Питером пока удается водить его за нос, подумалось ей. Конечно, вечер будет нелегким, как всегда, когда они оставались втроем. Но, с другой стороны, было бы еще хуже остаться вдвоем с Нино.
— Разумеется, я не буду против. Раз это доставит тебе удовольствие.
— А тебе это не доставит удовольствия, Вирджиния?
Почему он спросил? Поразительное у него все же умение — вселять в нее постоянное чувство опасности! «Нет, нет. Ничего не должно случиться такого, сказала она себе. — Я слишком долго терпела и слишком много вынесла, чтобы потерять все сейчас, в самый миг победы».
Она пожала плечами.
— Делай, как знаешь.
— Тогда я приглашу его.
Питер дал ей знать знаком, известным только им двоим, что внезапное приглашение Нино и ему тоже не доставляет особого удовольствия. Тем не менее они втроем составили за столом светскую компанию. Цезарь, шеф-повар из Швейцарии, который специализировался на итальянской кухне, превзошел сам себя, приготовив самые любимые блюда Вирджинии. Столовое вино было безупречным, шампанское — изысканным. Питер произнес тост в честь дня рождения ее мужа и годовщины их свадьбы, что вызвало у нее тихое веселье, а потом привело в возбуждение, особенно когда она подумала о том, что ее еще ждет. Она ненавидела себя в этот момент за хроническое лицемерие. Однако многолетние упражнения в притворстве помогли ей сохранить деланное спокойствие.
Питер извлек на свет божий свои подарки. Ко дню рождения Импортуны он откопал на каком-то аукционе письмо Габриэля Д’Аннунцио к его возлюбленной Элеоноре Дузе. Письмо было вставлено в массивную рамку из сусального золота, украшено изображениями лаврового венка, из-за которого выглядывали сатиры, а кроме того было снабжено фотографиями этого поэта-воииа и самой актрисы. Письмо относилось к 1899 году. Импортуна прочитал его Вирджинии вслух, а потом перевел на достаточно корректный английский. Затем пояснил суть развитой Д’Аннунцио философии страсти — «Чувственные радости — единственное, что придает ценность жизни». Импортуна явно был рад подарку.
— Питер! Как вам это удалось — найти такое сокровище, да еще написанное в мой год рождения! Я тотчас же повешу его на стену в моем «логове».
