Владимир Колычев - Блатные псы
Ему не спалось, он круг за кругом проходился по событиям, которые привели его к аресту, и даже не заметил, как Юра Ожогин вошел в камеру. Волосы у него мокрые, на щеке царапина, по́том он него несло, как от загнанного коня, зато глаза светились, как у всадника, который взял главный приз на скачках с препятствиями.
– Что такое? – Одинцов перевел взгляд на часы. Половина пятого, утро, считай.
– Гриша в больнице. – Усаживаясь на стул, Ожогин шлепнул по клавише электрочайника.
– Что с ним?
– Пулевое ранение, бандитская пуля… Ехал по Водопьянова, подумал про Татарина, свернул к семнадцатому дому. Подъехал, а Татарина выносят на руках, он в погоню…
– Я спросил, что с ним? Серьезно или нет?
– Да не очень. Жизненно важные органы не задеты, заживет как на собаке. Крови много потерял, но там уже работа идет…
– А бандиты?
– Мы за Кустаревым шли, он без нас начал. Услышали выстрелы и тоже пошли за бандитами. Сначала Татарина нашли. Его там на месте пристрелили. Потом двоих взяли. Один раненый был, Кустарев его задел… С раненым далеко не уйдешь, его только добить можно. Но Маков друга своего добивать не стал.
– Маков?
– Маков Константин Александрович, сотрудник охранной фирмы «Альфа-Система».
– Опять «Альфа-Система»?
– Ага, неиссякаемый источник бойцовских ресурсов. Сначала Сколков и Пинчук, теперь вот Маков и Гударев. Маков в камере, Гударев в больнице…
– Что на них? Покушение на Кустарева? Убийство Татаринова? – взбудораженно спросил Одинцов.
– Не только, – вздохнул Ожогин. – Сначала они Марковникову убили.
– Марковникову?! Лилю?!. Как же так?
– Вроде как под горячую руку попала. Татаринов уходил от нее, она уже дверь закрыла, а тут Маков с Гударевым. Они Татаринова схватили, а Лиля дверь открыла. Ну, Гударев ее и «приголубил».
– Гударев? Он сам признался или Маков сдал?
– Маков. Я не думаю, что он его оговаривает. Он его раненого на себе тащил…
– Татаринова кто застрелил?
– Гударев…
– Снова Гударев?
– Ну, может, и оговаривает… – пожал плечами Ожогин.
– А Кустарева кто подстрелил?
– Пока неясно. Оба, говорит, стреляли… Пуля навылет пошла, будем искать… И кто в Татаринова стрелял, экспертиза покажет…
– Ищи, Юра, ищи. Эту парочку нужно к нарам намертво привязать, чтобы никакая сила их оттуда не сдернула. И к Никиткину их привязать надо…
– Да надо бы, только не сдает Маков Никиткина. Гударева сдаст, а Никиткина нет. И «Альфа-Система» к Никиткину никакого отношения не имеет… Ну, если официально. А в неофициальных привязках так просто не разберешься…
– На Татаринова кто «заказ» дал?
– Так не было никакого «заказа», – усмехнулся Ожогин. – Они за какой-то девчонкой в подъезд зашли. Поднимаются, девчонки нет, а навстречу им Татаринов выходит. Слово за слово… Вроде как случайная встреча.
– Кто бы сомневался. У Сколкова розыгрыш, у этого случайность. И тот с «Альфа-Системы», и другой. Тоже, наверное, совпадение?
– А то!
Одинцов общался с директором «Альфа-Системы». Сколкова и Пинчука этот товарищ знал, а о Татаринове даже понятия не имел и никакой розыгрыш не заказывал. Да и сам Сколков от своих показаний отказался. Оказывается, он эксперимент проводил, выяснял, какое воздействие производит полностью экипированный спецназовец на неподготовленных гражданских лиц. И с таким видом об этом говорил, будто это «исследование» было темой его будущей диссертации…
Максим подумывал о том, чтобы взять «Альфа-Систему» в плотную разработку, но не дали ему развернуться. Здесь он, в изоляторе. Зато Никиткин резвится – пыль столбом. И кровь – фонтанами… Такой беспредел с рук ему сойти не должен.
Разыгрался Фраер, остановить его надо.
– Может, эти уроды и Прошника сделали? – предположил Одинцов.
– Я спрашивал. Маков отрицает.
– Ну да, и к Татаринову он случайно заглянул… Где сейчас Маков?
– В седьмой его закрыли.
– С кем он там?
– Один.
– Там же на четыре места номер… Может, на подселение к нему кого-нибудь оформить?
– «Наседку»?
– Было бы неплохо, но лучше «ястреба». «Наседка» медленная, неповоротливая, а у «ястреба» – все на раз-два… Кого к нему можно забросить?
– Ну, так сразу и не скажу, – задумался Ожогин.
– Плохо соображаешь, Юра. На меня смотри! Смотри и думай!
– Ты пойдешь?
– А разве я не арестант?
– Ну-у… А это идея! – загорелся Ожогин. – Он тебя не знает!
– Не знает?.. Да нет, знает… Если он Прошника сделал, то знает… А если не знает, то узнает. – Одинцов многозначительно посмотрел на часы. – Времени у меня нет миндальничать с ним, в час-другой нужно уложить. Давай выкладывай, что ты о нем узнал и что думаешь, только быстро давай, в темпе…
Максим настраивался на очень серьезный разговор. Он сейчас не начальник уголовного розыска, а заключенный, живущий по жестоким и беспощадным тюремным законам. Кто прав, тот и сильней…
Массивная голова, литой лоб, бычья шея, широкие покатые плечи, сильные накачанные руки. Серьезный противник, с таким сладить будет непросто.
– Ты почему лежишь, фраер? – вызывающе спросил Одинцов, сквозь хищный прищур глядя на Макова. – Если я зашел, ты должен встать.
– Если я встану, ты ляжешь, – рыкнул мужик, приподнимаясь с койки.
– Нельзя так говорить. Это тюрьма, здесь за слова отвечают.
– Ну, смотри! – Маков резко поднялся, вытянулся во весь рост и угрожающе шагнул на Одинцова.
Максим испуганно попятился, отошел к двери. Маков сделал еще пару шагов и остановился. Противник отступил, признав его силу, а большего ему не надо.
– Ты сам кто такой?
– Да я‑то… – Растерянно хлопая глазами, Одинцов провел рукой по своей лысой голове. – Я человек…
– Это поня…
Маков не договорил, мощный удар в пах оборвал его на полуслове. Он чуть согнулся, хватаясь за отбитое место, и тут же пропустил удар в шею, с размаха, рубящий, внутренним ребром ладони. Маков поплыл, и Одинцов, схватив его за руку, провел прием.
Он поставил Макова на колени, шарахнув лбом об угол скамейки. Но и это было еще не все. Несколько ударов по почкам заставили мужика кататься по полу от боли. А Одинцов сел на койку, потирая отбитый кулак.
Преодолевая боль, Маков разогнулся, страдальчески глянул на Максима и резко вскочил на ноги. Он вроде бы собирался взять реванш, сил у него для этого хватало, но ему явно недоставало боевого духа. Достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять это. Одинцов даже не стал подниматься, чтобы отразить возможную атаку.
– Ну, давай, чего ждешь? – с дразнящей усмешкой подстегнул он противника.
Но Маков стоял на месте, затравленно глядя на него. Его пугала уверенность Одинцова.
– Что, «очко» играет? – с благодушной усмешкой спросил Максим и неторопливо поднялся. И вид у него был такой, будто он собирался подать противнику руку. Именно так Маков и подумал, поэтому и прозевал момент.
Одинцов ударил его снова, подсечкой сбил с ног, и на этот раз противник приложился к полу – затылком. А добивающий удар заставил его скорчиться от боли.
– Ты в тюрьме, мужик. Если не можешь дать ответку, то лежи, не поднимайся. А если поднялся, то бей! Ну, давай поднимайся! Что, страшно?.. А когда в криминал шел, страшно не было?
– Какой криминал?
– А за что тебя «закрыли»?
– Ни за что.
– Это ты кому другому расскажешь. Ты же в спецназе МВД когда-то служил, да?
– Кто тебе такое сказал? – встрепенулся Маков.
– А ты думал, это чешуя? Думал, если ломом опоясанный, то тебя никто не тронет? Запомни, Костя: в тюрьме на один лом найдутся две кувалды, а за ними – третья, с хитрым винтом…
– Ты знаешь, как меня зовут? – Маков поднялся с пола, осторожно глядя на Одинцова. Рукой нащупал край своей койки, сел.
– Знаю.
– И что тебе нужно?
– Да вот, уму-разуму тебя пришел поучить. Это чтобы ты не строил иллюзий насчет своего будущего. Тюрьма – это не сахар, тюрьма – это соль на рану. А рана везде может случиться. Это ты сейчас можешь сидеть, а завтра сидеть будет больно… Если даже ты Татарина с его подругой не убивал, все равно за соучастие сядешь. Вместе со своим дружком. На строгую зону пойдешь, там с тебя стружку быстро снимут, – пригрозил Одинцов.
– Ты кто такой? – Маков смотрел на него как на дьявола, который пришел за его душой.
– Майор Одинцов.
– Майор?!
– Да, майор полиции, начальник уголовного розыска.
– Э‑э… Что за беспредел?
– А ты не знал, кто я такой?
– Нет… Но теперь знаю!
– Жалобу писать будешь?
– Могу и написать. Как вы тут честных людей пытаете.
– Правильно, Костя, так и надо. Выкручиваться надо, выпутываться, а иначе тюрьма… Только я сейчас не начальник, я сейчас такой же арестант. Просто меня из одной камеры в другую перевели. Если ты на меня нажалуешься, это минус в твой арестантский статус. Я сейчас не мент, я сейчас твой сокамерник. Если ты меня сдашь, значит, ты, Костя, гнилой стукач…
