Джон Макдональд - Конец тьмы (Капкан на Волчью стаю)
Второй раз на меня немного обратили внимание в понедельник около одиннадцати. Я купался и загорал на плите, когда Фрэнк Рейс осторожно спустился на пляж. Свое бледное узкое тело он натер кремом для загара. Он нес с собой пляжное полотенце и сценарий. Когда он положил их, я спросил:
– Эта вещь действительно так плоха, как мне кажется?
Он слегка испугался, затем улыбнулся.
– Они могут плохо читать, но хорошо играть, старина. Все довольны. И, извините меня, мы – профессионалы. Люди, которые будут показывать эту штуку, тоже довольны, а они достаточно проницательны насчет липы.
– В сценарии, кажется, слишком много болтовни.
– Мы немного урежем разговоры.
– Кэти будет играть главную роль?
– Да, старушка уже вжилась в эту роль, но существуют сложности со съемкой и со светом. По-моему, мы правильно сделали, что взяли Джона. Игра стоит свеч.
– Джона или его деньги?
Он пристально посмотрел на меня.
– Вы очень нахальны, молодой человек. Похоже, вам нравится говорить о том, чего вы совершенно не понимаете.
– Я просто спрашиваю. Другие что-то не очень спешили нанять Джона. Что, он неожиданно стал замечательным режиссером?
– Я расскажу вам немного больше, чем следует знать, старина. Пинелли – режиссер высшего класса. Кроме творческого потенциала, режиссер обязан обладать еще одним талантом – он должен руководить звездами, делая так, чтобы они не воображали себя капризными детьми. Джон раньше умел все это делать. Утратив часть уверенности в себе, он прежде всего лишился именно этого дара. Остальное же осталось нетронутым. Снимать будет Зоннингер, я буду менеджером. Мы собираемся тесно сотрудничать с Джоном, следить за тем, чтобы он берег свой талант. Все остальное он легко сделает сам. После первого фильма к нему вернется уверенность. Тогда он станет для нас особенно ценным, и мы начнем снимать новые картины. Я надеюсь разбогатеть с его помощью, старина. В прошлом году чиновники здорово обчистили мои карманы, так что я испытываю тоску по деньгам.
– Значит, первый фильм должен быть безупречным.
– Он таким и будет.
– Надеюсь, – сказал я, хотя и не понимал, как им удастся этого добиться. Мысль показалась мне глупой. Я подумал обо всех блестящих самоуверенных людях, которые тратят целый год на постановку того, что выдержит на Бродвее только три сеанса. Они убеждают друг друга, как это здорово, до тех пор, пока сами не поверят в это.
Как бы то ни было, во вторник я отвез их в аэропорт, и, кроме нас с Кэти, в доме остались лишь трое слуг. Кроме знакомых мне, появилась горничная Надина – полная девушка с кожей шоколадного цвета и большими босыми ногами. Когда к ней обращались, она засовывала в рот одну из черных кос, кусала ее, вертела головой в разные стороны и хихикала. Во время работы Надина что-то тихо напевала чистым мелодичным голосом.
Все время меня не покидало ощущение отторгнутости от мира. Бетонные ступени напоминали веревочную лестницу, и когда мы взбирались в дом, ее будто тоже затягивали наверх, и вы оставались одни.
Я встречался с Кэти чаще, чем предполагал. Мы вместе ели, и это, кажется, нравилось Розалинде. На столе всегда стояли свежие цветы. Кэти не обращала на меня внимания. Она долго загорала на платформе, много времени занималась собой и репетировала. Я не сказал ей о своих планах. Отчитался за две тысячи песо, и она вручила мне обещанные сто долларов. Кэти не спрашивала, что я собираюсь делать. Она давала мне мелкие поручения. Когда ей хотелось что-нибудь купить, я возил ее в город. Меня раздражало, что Кэти предпочитала теперь сидеть на заднем сиденье.
Наши отношения изменились на закате воскресного дня. Мы лежали на платформе. Розалинда позвала Кэти к телефону. Она ждала звонка от Джона и все больше раздражалась, что он не звонит. Когда Кэти вернулась, ее лицо, несмотря на медно-золотой загар, было бледным, а руки от ярости дрожали.
– Джон? – спросил я.
– Тихо. – Она легла спиной ко мне. Ясно виднелся изгиб бедра, затылок казался нежным, трогательным и беззащитным, как у ребенка. Лямка от лифчика врезалась в кожу на спине.
Внезапно она поднялась на колени и повернулась ко мне.
– Пошли, – позвала она шепотом, почти неслышным в шуме прибоя. Кэти смотрела на меня, словно сквозь прорезь прицела. – Пошли, – повторила она твердым голосом, не требующим пояснений. Затем, не оглядываясь, быстро и легко начала подниматься по лестнице. Я пошел за ней.
Мы вошли в хозяйскую спальню. Кэти закрыла тяжелые деревянные ставни. На дальней стене оставались узкие полоски позднего солнца, наполнявшего комнату золотистым светом. Когда она закрывала ставни, я мог слышать ее быстрое дыхание и шорох ног по голубовато-зеленому кафелю. Кэти повернулась, маленькая и повелительная. Она протянула ко мне руки, и реальность словно слилась с моими эротическими мечтами и делала настоящий миг сладким сном.
Наверное, будет смешно, если я потрачу хотя бы немного того малого времени, которое мне осталось жить, на описание техники секса. Если хотите, пойдите в публичную библиотеку и возьмите какой-нибудь пользующийся дурной славой роман. Откройте там, где страницы больше всего потрепаны и запачканы руками читателей, вставьте в текст имена Кирби и Кэти. Наши писатели описывают любовь так, будто они обязаны ознакомить с техникой половых сношений стадо марсиан или написать учебник для идиотов.
Теперь, когда те события ушли достаточно далеко в прошлое, я в состоянии хладнокровно описать наш роман. Вначале, как всегда бывает, удовольствие портила неловкость от незнания друг друга. Но со временем, по мере того, как мы познавали друг друга физически, как в процессе эксплуатации познаются особенности работы нового катера или спортивного автомобиля, удовольствие росло. Как все любовники с момента рождения человечества, получая все большее наслаждение, мы все чаще занимались любовью. Такое напряжение неизбежно порождает гипнотическую ауру, перед которой тускнеют все остальные стороны существования.
Теперь я должен описать ту перемену в Кэти, которая изумила ее саму. Она много раз пыталась объяснить мне ее. Когда Джон позвонил из Мехико, он начал дразнить ее, говоря, что Зоннингер постоянно требует взять на главную роль более молодую актрису. Он попытался создать у нее чувство неуверенности, сказав, что, вероятно, придется подчиниться требованиям Зоннингера. Разъяренная Кэти нашла самое удобное орудие мести – взяла в постель парня, который ничего для нее не значил. Это был бессмысленный и самоубийственный поступок. Услуга, которую она потребовала от меня, не приведет ни к чему серьезному для нее. Так думала Кэти.
Но, к ее удивлению и ужасу, смешанному с радостью, чувство захватило, и значительно быстрее, чем она от себя ожидала. Теперь-то я знаю, что главная причина заключалась не во мне, а в ее собственной уязвимости.
Ее отношения с мужем испортились настолько, что она начала подумывать, не все ли равно Джону Пинелли, жива она или нет. Несколько лет уже она сражалась с возрастом, но сейчас появилась другая опасность. Кэти позволила себе увлечься, что опасно для любой женщины. При этом она успокаивала себя, что ей никто не нужен и что она не нужна никому.
Кэти быстро нашла способ маленькой грязной мести, не осознав, сколь уязвимой стала она, бросившись в объятия обожающего ее молодого человека. Так много мужчин пытались использовать Кэти для собственной выгоды, и вдруг нашелся один, чьим смиренным желанием было просто находиться рядом, служить ей, любить ее.
Вдобавок ко всему этому в ее уязвимости существовал физический аспект. Натура страстная, она гасила свои желания, переплавляя их силу в актерское вдохновение (за исключением редких случаев в прошлом, когда она занималась любовью «по работе»). Джон не касался ее, рассказывала Кэти, с тех пор, как мы уехали из Нью-Йорка. Так что она была готова. А я обладал молодой силой, которую она вскоре сумеет подавить...
Это было маленькое чудо: женщина сначала медленно, затем все быстрее молодела. Не следует забывать, что всю свою жизнь я никогда ничего не отдавал другим, я ничего не знал об этом процессе. А в те шесть недель я подошел очень близко к пониманию любви. Я чувствовал в себе и робость, и ликование. В те шесть недель я был хорошим человеком. Я ни перед кем не притворялся, не искал своей выгоды. Я только хотел любить ее и смотреть, как она расцветает, наблюдать за этим чудесным явлением, которое поражало нас обоих.
Теплые чары осени могут заставить цветок зацвести вновь. Так случилось и с моей Кэти. Грубость и холодность исчезли. Она смотрела на меня нежными глазами, а шелковистое, благоухающее тело, всегда готовое принять меня, молодело вместе с ее сердцем.
Как все любовники, мы превратились в детей. У нас возник свой язык, мы придумывали ритуалы, шутки, воздвигая таким способом стену, которая ограждала нас от окружающего мира. Раньше я ни разу не слышал, чтобы она громко смеялась. Теперь научился различать малейшие оттенки ее настроения – от победной песни радости и непристойного хохота до бархатного смеха наслаждения. В городе мы покупали друг другу нелепые подарки. Будучи актрисой, она вмещала в себя дюжину женских характеров. Я знал, что, как только я постигну один, начнется вторая серия, затем третья и так далее, как в магазинных витринах образцы сменяют друг друга.
