Вячеслав Жуков - Маньяк всегда прав
Топольский надавил пальцами еще сильнее и, смеясь, сказал:
– Никаких обещаний, – он резко ударил старика кулаком в печень.
Шавранский охнул и схватился за правый бок.
– Мне же нельзя… Больная печень. Гад ты, Саша.
За это старичок получил еще два коротких, но жестоких удара в живот. И свалился на пол, взвыв от боли.
Махровое полотенце слетело, оставив старика совершенно голым. Топольский с интересом рассматривал дряблое полное тело Шавранского. Показалось, будто на нем стали выступать трупные пятна.
– Не бей меня больше. Прошу тебя, – хрипел тот.
– Мне нравится, когда меня просят. Ведь это так приятно. Ты со мной согласен?
Шавранский был готов согласиться с чем угодно, лишь бы Топольский его не бил. А лучше – немедленно ушел отсюда.
– Итак, адрес? – последнее слово Топольский растянул, словно оно было непомерно длинное.
– Я скажу. Скажу… Новостройка… Она живет там… Оксана… Дом номер четырнадцать… Квартира – шестьдесят восемь… Только не бей меня…
«В конце концов, почему я должен пропадать из-за нее? Ведь этот Топольский прав – она шлюха!» – подумал Шавранский. Он покосился на телефонный аппарат, стоящий в коридоре на тумбочке, и решил, как только Топольский выйдет за дверь, он позвонит в милицию. И Оксану предупредить надо.
Сейчас Шавранский боялся его так, как не боялся никого в жизни. Но Топольский смотрел на него с жалостью. Это обнадеживало. Значит, не будет убивать. И Шавранский тихонько вздохнул с облегчением. И вдруг резкий удар ногой в горло отбросил его к креслу. Старик потерял сознание.
Топольский рассмеялся:
– Ах, Яша, Яша. Как это мило с твоей стороны умереть в свой юбилей. – Он посмотрел в искаженное лицо давнего приятеля. Потом подхватил тело старика под мышки и отволок его в ванную.
– Сейчас Яша будет купаться, – сказал маньяк, наполняя ванну до краев горячей водой. Он знал, что в горячей воде тело станет разлагаться скорее. Махровое полотенце полетело в корзину для грязного белья.
– Ну, пока, Яша, – сказал Топольский, улыбнувшись, и слегка помахал трупу рукой.
Старик лежал под водой с открытыми глазами, не выражающими ни беспокойства, ни печали.
– Можешь меня поблагодарить. Я избавил тебя от греха…
Шавранский лежал, точно спал, и только из его полуоткрытого рта время от времени выходили крохотные пузырьки – остатки воздуха в легких.
Топольский вышел на улицу, вдохнув с наслаждением свежий ночной воздух.
Во всем доме, где жил Шавранский, ни в одном окне не горел свет, значит, никакого риска, что кто-нибудь заметил его выходящим из подъезда.
Он не беспокоился, потому что знал: менты пойдут по легкому пути и постараются подвести смерть старика под несчастный случай. «Полез искупаться и утонул», – самодовольно думал маньяк, направляясь к своей машине, предусмотрительно оставленной в соседнем дворе.
«Пора взяться теперь за белобрысую суку. Зря ты, девочка, болтала своим язычком».
Он ехал по ночным улицам, чувствуя необыкновенный прилив возбуждения. И не удержался, свернул в темный переулок и, расстегнув брюки, долго мял в руках свой вялый член. Кончил, зажимая его ладонями, и минут десять сидел, ощущая сладкую истому.
Нет, не зря он прикончил этого старикашку.
* * *На следующий день Оксана из дома позвонила Якову Исаевичу. Она хотела помириться, а заодно извиниться за недостойную выходку по отношению к его приятелю.
Но телефон Шавранского ответил длинными гудками.
«Не похоже это на старикашку. Обычно он всегда снимает трубку», – подумала девушка, но в этот день так и не поехала к Шавранскому. Постельные сцены со стариком чертовски надоели ей, даже за деньги. Пока старого пенька расшевелишь, сама пять раз кончишь.
Вечером, около одиннадцати, она опять позвонила Шавранскому. И опять он не снял трубку.
«Вот скотина! – рассердилась Оксана. – Неужели другую девушку себе завел? И не хочет подходить к телефону».
Такого Оксана допустить не могла. И дело вовсе не в том, что придется делить старика с какой-то стервой. Его не жалко. Пусть забирает всего, без остаточка. Но если новая сучка понравится ему больше, то и отстегивать он ей станет больше. А может статься, что и вовсе даст Оксане расчет. Денежные мужики сейчас в цене.
Уже в половине двенадцатого ночи Оксана поймала такси и понеслась к Шавранскому домой, как разъяренная тигрица, готовая отомстить сопернице. Потерять Якова Исаевича – значит лишиться всего.
На всякий случай минут пять она стояла возле двери, прислушиваясь.
За железной дверью было тихо.
Впрочем, разве услышишь отсюда, с лестничной площадки, их голоса? И она позвонила. Для верности постучала кулаком в дверь.
Один раз. Другой.
И вдруг заметила: дверь незаперта!
«Ни фига себе! На Яшу это не похоже», – подумала Оксана, сомневаясь, стоит ли ей входить в квартиру.
Она приоткрыла дверь и позвала в темноту:
– Яша?! Ты дома?
И опять тишина. Никто не ответил ей.
Подозрительно как-то это. «Не пойду. Сейчас развернусь и уйду. Надо, сам позовет», – с обидой подумала она. Но тут же вспомнила, что визит этот в первую очередь необходим ей. И, толкнув дверь, вошла.
На стене в прихожей она нашарила выключатель и включила свет. Потом тихо закрыла дверь.
– Яша, ты дома? Яша? Это я – Оксана.
Сердце ее забилось от внезапного волнения. «Почему незаперта дверь? И где ты, Шавранский? Может, его грабанули? Тогда зачем я тут? Еще на меня подумают».
Она прошла по коридору и вдруг увидела выбившуюся из-под двери ванной узкую полоску света.
С замирающим сердцем приблизилась и дрожащей рукой взялась за дверную ручку, но вошла не сразу, с явным предчувствием случившейся беды. Словно внутренне подготавливая себя.
Дверь открыла резко. Так было легче. Уже поняла: он здесь. И скорее всего…
Но, увидев труп Шавранского, вскрикнула и побежала к двери.
«Ему я все равно ничем не смогу помочь. А с ментами иметь дела не хочу. Неправильно поймут», – думала она, убегая. Но в прихожей остановилась, боязливо оглядываясь на открытую дверь ванной, словно сейчас из нее выйдет труп. Оксана вспомнила, что вчера в ресторане видела у Шавранского бумажник, полный долларов. Он его положил в карман серого пиджака. И решила: «Не пропадать же добру. Не я, так менты хапнут».
Она вернулась в комнату. Серый пиджак Шавранского висел в гардеробе. Девушка сунула руку в карман и достала бумажник. Даже не стала считать, сколько в нем долларов. Скорее бежать отсюда, пока кто-нибудь не застукал ее в квартире с трупом! Объясняйся потом, как да что.
Она не помнила, как очутилась на улице и как выбежала со двора. Немного отошла от шока, лишь когда села в какую-то машину и водитель спросил, куда ее везти.
Оксана назвала адрес. Но решила домой не ехать. После всего увиденного разве заснешь? И велела отвезти ее в ночной клуб.
Сидя на заднем сиденье новенькой «Волги», она быстро пересчитала баксы. Их оказалось почти тысяча.
Вспомнила, что вчера у Шавранского денег было больше. Еще вспомнила про незапертую входную дверь и подумала испуганно: «Выходит, не сам он?.. А кто же тогда его утопил? Ведь Яша был такой добрый…»
И Оксана заплакала. Потом бродила пьяная по ночным улицам, тщетно стараясь вспомнить лицо того подонка, который трахал ее в сквере на лавочке и, уходя, выгреб из сумочки все баксы. И смеялась над собой. Сама кого хочешь могла обчистить, а тут дала маху, забалдев под молодым пареньком. Проклинала его и всех мужиков…
Глава 12
О загородном доме Александра Ивановича Топольского никто не знал. Ни сослуживцы, ни соседи по городской квартире.
Дом на правах собственности, принадлежал его родной тетке, сестре матери. Но год назад тетка, к нескрываемому удивлению соседей, внезапно скончалась от сердечного приступа, оставив Топольскому в наследство великолепный кирпичный дом с садом и автомобиль «Жигули» первой модели, на котором он иногда ездил по доверенности.
Александр Иванович не спешил оформлять наследство на себя, тем более что других претендентов не было. Значит, никто не попытается оспорить его права.
Это тихое место на краю небольшой деревушки всегда нравилось ему. Еще пацаном, приезжая на лето к тетке, он бродил по полям, наслаждаясь местными красотами. Бродил один. Одиночество всегда ему нравилось. Потом вырос, но сюда его тянуло еще сильнее.
Здесь, вдали от городской суеты, он отдыхал от кровавых дел и разводил цветы. Огромные клумбы. Они были повсюду. Каждый цветок в саду для Топольского что-то значил. Они были его утехой в жизни, и, когда они увядали, Александр Иванович горько плакал, отождествляя их короткое время цветения с человеческой жизнью, проходящей так же скоротечно.
В этот день после работы он сразу поехал в деревню, истосковавшись по уединению. Суетливые лица сослуживцев и дебильные рожи пациентов – все это иногда чертовски надоедало. Только взглянув на свои любимые цветы, он оживал душой.
