Владислав Куликов - Братство обреченных
— У нас вообще-то не принято вешать в кабинетах работы осужденных, — словно оправдываясь, заметил Трегубец. — Тем более что он сотрудников здесь изобразил не очень хорошо.
— Почему?
— Ну разве мы такие?
От каждого полотна, казалось, исходил свет. Только в левой части свечение было серым. В правой — голубым. А в центральной — зеленым.
— Конечно, сотрудники получились слишком лютыми. Действительно, словно псы, — задумчиво сказал подполковник. — Здесь он переборщил. Вышло даже несколько карикатурно. Но идея — замечательная. Вот наши женщины и не удержались, повесили. Хотя вообще-то надо снять…
— Алекса-андр Николаевич… — протяжно воскликнула капитан.
В ее голосе перемешались испуг, мольба, женское кокетство. Все это вместе получилось так трогательно, что могло бы растопить любое мужское сердце.
— Ладно, ладно. — Трегубец улыбнулся и бессильно махнул рукой.
Андрей Ветров всегда был холоден к живописи. Он искренне не понимал, отчего люди готовы выкладывать большие деньги за некоторые полотна. Однажды Андрей в дружеском разговоре спросил об этом у коллеги, который был несколько старше его и собирал картины.
Тот спокойно объяснил:
— Если ты спрашиваешь, значит, у тебя закрыт этот канал. Ты еще не видел картину, которая бы захватила тебя, потрясла. Не переживай: все люди разные. Кто-то чувствует (и потому любит) музыку, кто-то — стихи. Кто-то вообще ничего не чувствует. Искусство — способ взлететь к небу, даже если это искусство повара.
— Особенно если это искусство повара, — заметил Ветров, делая ударение на слове «особенно».
— Вот видишь: для тебя не все потеряно, — улыбнулся товарищ. — Лично меня полный желудок тянет вниз.
— Ты, видно, не пробовал манты с мясом и сочной тыквой, слепленные косичкой по-уйгурски, — голос Андрея потеплел, — да еще политые вьетнамским соевым соусом. Именно вьетнамским. Никогда не бери наш соевый соус или европейский. Разве в какой-то Голландии могут делать настоящий соевый соус?
Андрей так расчувствовался, что погладил себя по животу, представляя, как тают там домашние мантушки, разливая солнечное тепло по всему телу.
— Нет, не пробовал, — рассмеялся коллега.
— Ван Гог против мантушек с тыквой слаб, — шутя заметил Ветров. — И Гоген слаб. А Репин и вовсе рядом не стоял.
— Просто ты еще не открыл для себя живопись.
Ветров пожал плечами. В глубине души он остался при своем мнении: место живописи в этом мире преувеличено. Любовь к ней признак интеллектуального снобизма. Мол, вот мы какие: утонченные, чувствительные. В итоге срабатывает принцип голого короля. Никто не понимает картин, но изображает благоговение, боясь показаться толстокожим быдлом. Так думал Андрей, пока не увидел работу Куравлева.
Картина загипнотизировала его. Она словно втягивала в себя. Ветров всей кожей почувствовал, как страшно, как одиноко маленькому пацаненку. В ушах стоит лай собак. Холодно и голодно. Весь мир — против тебя! Но есть одно существо, чье тепло еще может согреть душу, вернуть ей силы и надежду, — такой же маленький и испуганный крысенок.
По коже Андрея побежали мурашки. Он ощутил себя на месте этого мальчонки и невольно отпрянул назад. Словно картина действительно могла затянуть.
Но отчего-то на душе стало легче и чище. Будто только что поплакал… И еще — чуточку теплее и светлее, словно этот крысенок обогрел и его.
— Хорошая картина, — вырвалось у Андрея.
— Нам тоже нравится, — улыбнулась женщина.
* * *Вечером Ветров был уже в Оренбурге. Остановился в гостинице. Позвонил Ольге Азаровой.
— Здравствуйте, Ольга. Это Андрей. Я встретился с нашим другом… Пока все нормально.
Перед командировкой она предупредила его:
— Если Куравлева подставили, то возможны всякие провокации. Будь осторожен. А лучше — звони каждый день. Давай знать о себе, чтобы мы здесь не волновались или могли вовремя шум поднять, если что…
Вот он и выполнил просьбу.
— Как впечатление от встречи? — поинтересовалась Ольга.
— Пока все подтверждается. — Ветров не хотел говорить подробности по телефону: мало ли кто там к линии подключен.
— Хорошо.
— Но есть вопросы. Завтра буду искать ответы здесь, в Оренбурге…
Во время разговора Андрей лежал на мягкой кровати. Телефон стоял на тумбочке рядом. Положив трубку на аппарат, Ветров достал из кармана листок бумаги. На нем от руки был написан номер мобильного телефона.
Просто номер. Ни имени, ни фамилии.
Да они и не нужны.
Это был особый номер. Потому что принадлежал ей.
Андрей смотрел на цифры, выведенные женской рукой, и его сердце трепетало. Он мысленно перенесся в ту минуту…
— Запиши мой телефон, — сначала сказала она.
— Нет, сама напиши, — потребовал он. — Я буду носить эту бумажку возле сердца.
— Но это будет уликой! — Она улыбнулась.
— Перед тем как меня начнут пытать, я ее съем!
Она рассмеялась и достала ручку.
— Только имя я писать не буду. Ты должен сам помнить, чей это номер…
Больше всего на свете сейчас ему хотелось набрать эти цифры. Почему? Потому что сердце выскакивало из груди от одной только мысли, что она есть, что на этой огромной земле стоит уютный дом, где над мягким диваном горит торшер. Там лежит, свернувшись клубочком, девочка-мечта.
Он уже и забыл, как огонь может бежать по коже, как порой пьянит воздух и кружится голова, как у души вырастают крылья. Она напомнила ему!
Но позвонить ей сейчас он не мог. Не имел права. Потому что были преграды…
Андрей посмотрел на листочек, погладил пальцами чернильные цифры…
— Любовь — страшная штука, — вслух произнес Ветров, пряча записку в карман. — Так и запишите, товарищ майор!..
Он вспомнил старый анекдот, где один командировочный паренек решил подшутить над коллегами. Он заранее заказал кофе в номер гостиницы на определенный час. Потом, когда все собрались, выпили, стали травить анекдоты, он как бы между прочим вставил: «Вы бы поосторожней были, здесь все прослушивается. Да я и сам работаю на КГБ». Те не верят. А он громко: «Товарищ майор, пришлите кофе, пожалуйста». Через пять минут стук в дверь: официант принес кофе. Приятели в шоке. Официант накрыл на стол и прошептал на ухо шутнику: «Товарищу майору ваша шутка понравилась».
— Интересно, где же тут ваши микрофоны? — засмеялся Ветров. — Может, здесь, под подушкой? Ха-ха. Или вы сами где-нибудь спрятались? Например, под кроватью?
На столе зазвонил телефон. От неожиданности Андрей даже вскочил с кровати и уставился на тумбочку.
«Дошутился?!» — мелькнула мысль. Дрожащими пальцами он потянулся к трубке, но отдернул руку…
Телефон продолжал трезвонить.
— Товарищ майор, это уже не смешно! — воскликнул Андрей и резко снял трубку.
— Молодой человек, отдохнуть не желаете? — услышал он низкий женский голос.
— Мать вашу! — невольно вырвалось у Андрея с выдохом.
— Что-о?
— Извините, это я не вам. Просто наболело.
— А-а.
— Я очень впечатлительный. А тут все как-то наложилось…
— Это я вас так впечатлила?
— Нет. Я же вас еще не видел. Вдруг вы хромая и косая? Хотя возможно, это как раз может и впечатлить…
— Ха-ха. Нет, я не хромая.
Голос у гостиничной проститутки был приятный, и в другое время Андрей сказал бы, что волнующий. Но сейчас его могла взволновать только одна женщина на свете, а она находилась далеко.
— Так вы хотите отдохнуть?
— Это такой многогранный вопрос, что сразу и не ответишь, — с напускной серьезностью произнес Ветров. — Мне надо покопаться в своих желаниях, чтобы узнать: что я хочу, а что — нет? У вас есть время?
— Да.
— Надеюсь, вы время разговора в счет не включаете?
— Нет, ха-ха.
— Превосходно. Только если свяжетесь со мной, ваша фирма может прогореть: я могу болтать сколько угодно. Открою вам секрет: язык — это мое самое сильное место.
— Ха-ха-ха, я учту.
У нее был заливистый смех. И этот смех покорил Ветрова. Он вдруг понял, что не хочет быть этим вечером один. После всего, что он увидел в Черном Дельфине, просто нельзя было оставаться одному. Нет, о постели речь не шла. Это Андрей тоже осознал. Дело не в моральных принципах (они как раз, на взгляд Ветрова, были нормальные: самые низкие). Но другая женщина словно околдовала его…
— Какие у вас цены? — поинтересовался Андрей. — У вас есть скидки для многодетных отцов?
— Сейчас узнаю.
Он услышал, как девушка спросила кого-то: «Вовка, у нас есть скидки для многодетных отцов?» «Только для многодетных матерей!» — был ответ.
— Только для многодетных матерей, — извиняющимся, как показалось Ветрову, тоном ответила она.
