Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен
И даже красота картин, что так привлекла меня с самого начала, отошла куда-то на задний план. Уж очень плохо стыковалось это искусство с покровительственно-барственной манерой Карчинского, его вкрадчиво-бархатистым голосом, его глазами.
Его глаза за одну секунду меняли весь его облик, они то улыбались, то ласкали, то становились приторными, как медовая патока, то откровенно похотливыми, как у вышедшего в тираж плейбоя, то напоминали стальные буравчики, готовые просверлить черепную коробку и добраться до мозга.
Презрение, нагловатая уверенность, бесцеремонность сменялись в его глазах пошловатым блеском и пресыщенностью. Он все время менялся, оставаясь при этом одним и тем же — холодным и расчетливым типом.
— Вы меня совсем не слушаете, — вдруг оборвал себя Карчинский. — Вы о чем-то задумались, Леда?
— Нет-нет. — Я поспешно поставила рюмку. — Я слушала вас и вспоминала картины. Поразительно, как много можно иногда передать несколькими штрихами.
— Вам что-нибудь понравилось? — самодовольно улыбнулся художник.
— Конечно, картины замечательные, но одна мне запомнилась больше других. Кошка, которая охотится за воробьями. Удивительно, насколько точно вы передали ее стремительные движения и испуг птиц, которые торопливо разлетаются во все стороны.
— Браво! Брависсимо! — Карчинский захлопал в ладоши. — У вас отменный вкус, Леда. Я взял этот сюжет у Пен Самбека [13]. Я рад, что вы обратили на эту картину внимание, это то немногое, чем я могу по праву гордиться.
— Ладно уж, не скромничай, — проворчал упорно молчавший до этого Герт. — А то у тебя мало хороших работ?
— Хороших немало, — спокойно кивнул Карчинский, — но отличных… А эта одна из них, скажу без ложной скромности. А как вам…
Договорить он не успел, потому что в дверь настойчиво постучали. Художник надменно бросил:
— Я занят. — И снова повернулся к нам:
— На чем я остановился?
Но стук раздался снова, дверь приоткрылась, и тихий вышколенный голос торопливо позвал:
— Владимир Иванович.
— В чем еще дело? — Карчинский раздраженно двинулся к двери. — Одну минуточку.
В течение нескольких минут мы слышали его барственный голос, который распекал нерадивого слугу. Тот, видимо, тихо оправдывался, потому что хозяин продолжал метать гром и молнии. Наконец начальственная выволочка подошла к концу, и Карчинский, пылая праведным гневом, появился на пороге комнаты.
— Прошу меня извинить, — сказал он. — Возникло некоторое недоразумение, и я должен спуститься в зал, чтобы все уладить. Черт возьми! — сорвался он. — На что только я держу этих дармоедов, если все вопросы приходится улаживать самому. Поэтому, — добавил он уже тише, — мне придется ненадолго вас покинуть.
— Нам тоже уже пора. — Я встала. — Приятно было с вами познакомиться, Владимир Иванович. Надеюсь, что вы не откажетесь дать интервью нашей газете?
— Конечно, конечно, дорогая Леда. — К художнику вернулось его хорошее настроение. — Оставьте телефон, чтобы мы смогли договориться о встрече. И давайте встретимся в ближайшие дни, потому что на следующей неделе у меня открывается выставка в Москве, и я должен буду уехать.
— Хорошо, — я кивнула и протянула ему листок блокнотика с торопливо нацарапанными телефонами. — Верхний рабочий, — пояснила я, — а нижний домашний.
— А звонить вам можно в любое время? — вкрадчиво поинтересовался художник. — Я, бывает, долго не могу уснуть.
— Даже если я уже буду спать, то непременно проснусь и отвечу вам. — Я постаралась ответить скромно, без вызова и издевки.
Художник, видимо, оценил мои старания. Он спрятал листочек в карман и распахнул дверь:
— Прошу.
Карчинский торопился, но все же не преминул рассказать нам несколько забавных историй, случившихся с его знакомыми в стенах галереи.
Когда мы вошли в зал, то я очень удивилась. По моим представлениям, выставка уже давно должна быть закрыта, но, видимо, это обстоятельство не слишком смущало собравшихся в зале и говоривших на повышенных тонах людей. Карчинский сразу направился к многочисленной группе. Как оказалось, заправлял всем невысокий плотный мужчина с коротко стриженной головой, сидящей на толстой шее. Дорогая одежда и властные манеры наводили на мысль, что это криминальный авторитет, но одного взгляда на одутловатое лицо с сизыми щеками и набрякшими веками, которые скрывали весьма проницательные глаза, хватило, чтобы узнать самого известного в городе банкира Ивлева, депутата городской Думы и закадычного друга питерского губернатора.
Наша газетная братия тоже немало чернил вылила, рассказывая о махинациях банкира во время избирательной кампании, но, как водится, не пойман — не вор, и банкир все же занял депутатское кресло. «Умен, зараза, — высказался тогда в его адрес Семен Гузько, — всегда сумеет вывернуться». А моя коллега Лилька пыталась подогреть интерес публики историями о его связях то с известной телеведущей (что было правдой), то с очень известной пианисткой (что правдой не было), то намекнула на его увлечение актрисой Воронцовой, которая блестяще сыграла в местном мелодраматическом сериале (было у них что-то или нет, так и осталось для многих загадкой), и наконец выдала новость, что банкир решил покровительствовать дому «North Wind», а за это дом предоставит в его распоряжение одну из моделей. В это, надо признаться, вообще никто не поверил.
Но что понадобилось этому человеку здесь и сейчас?
Интересно. Журналистский рефлекс видеть во всем сенсацию подтолкнул меня к плотной группе людей и заставил пробраться вперед. Мужчины расступились, и вскоре я оказалась недалеко от художника. Начало разговора я пропустила и теперь пыталась понять, о чем идет речь.
— Я готов заплатить любые деньги, — повторил банкир, неторопливо промокая платком шею. — Вы можете назвать любую цену.
— Я же сказал вам, что ваза не продается, — ответил Карчинский.
— Но почему? — Ивлев был настойчив. — Я же знаю, что вы продаете свои работы. Или вы не хотите продать ее именно мне?
— Отчего же, — Карчинский кривовато ухмыльнулся. — Я действительно продаю свои работы. В том числе и вазы, но именно вазы мэбен я продавать не собираюсь. Ни вам, ни кому-то еще. Они не продаются.
— И даже для меня вы не сделаете исключения? — раздался низковатый, чуть хриплый голос.
Все разом смолкли и повернулись к диве. Да, было на что посмотреть, когда Диана неторопливо шла к Карчинскому. Высокая, как и любая модель, она обладала потрясающей грацией. Ни одно движение не было лишним, казалось, что она движется под неслышимую музыку, безупречно подчиняясь ее ритму.
— Даже для меня? — повторила она, и знаменитая полуулыбка чуть тронула ее губы. — Это я попросила купить вазу.
Художник хищным взглядом впился в лицо модели, затем прошелся по ее безупречной фигуре. Он раздевал ее глазами, как незадолго до этого раздевал меня, и, наверное, так поступал со многими женщинами. Но Диану нисколько не смутил его взгляд, она оставалась такой же безмятежной и так же спокойно улыбалась ему и окружающим. Так опытная шлюха не обращает внимания на возбужденного клиента, неторопливо освобождаясь от одежды.
Карчинский снова перевел взгляд на ее равнодушно-красивое лицо, как-то разом обмяк, но глаза стали наливаться злобой.
— Даже если бы меня попросил легион таких же прекрасных дев, как вы, я все равно не согласился бы продать вазу, — произнес он своим хорошо поставленным чувственным голосом. — Вы зря тратите время.
— Но если вам не нужны деньги, то вы можете назвать другую цену. — Диана сделала шаг и положила тоненькую руку на плечо художника. — Я согласна.
Кроме меня и Дианы, в зале больше не было женщин, и я чувствовала, как все мужчины напряглись от этого бесстыдного предложения, сделанного при всех. В воображении они уже сдергивали с дивы тонкое платье, прекрасно обрисовывающее ее фигуру, и набрасывались на ее прелести. Но Карчинский, который вовсе не был поборником целомудрия, все же сдержался. Он спокойно снял руку Дианы со своего плеча, пожал ее и опустил вниз.
— Нет, моя дорогая, — звучный бархатистый баритон был слышен по всему залу, — эта ваза гораздо дороже ваших прелестей.
С этими словами он повернулся к Диане спиной. Дива была ошеломлена, но старалась не подать виду. Надменно кивнув банкиру, она заторопилась к выходу. Карчинский увидел меня и подошел поближе.
— Иногда бывает и так, — проговорил он, чуть ехидно посмеиваясь. — Некоторые дамочки считают, что их прелести стоят столько же, сколько произведение искусства. Ничего, — добавил он, — пусть ей это будет уроком. А знаете, — он оживился, — я хотел бы сделать вам небольшой подарок. Костя! — позвал он.
Вышколенный помощник через пару секунд оказался возле своего патрона.
— Костя, принеси для Леды картину «Кошка, охотящаяся за воробьями на террасе».
