Вячеслав Жуков - Маэстро, ваш выход!
– Ну ладно, – с неохотой согласился прапор, убирая свою широкую харю из окошка, тут же закрыв его.
Отойдя в дальний конец коридора, прапорщик Глебов достал из кармана сотовый, набрал номер и, услышав знакомый голос, заговорил тихонько:
– Это я. Есть новости, – выждав паузу, во время которой прослушал ответ, он продолжил: – Тот водитель, за которым ты просил присмотреть, кажется, что-то вспомнил. Я не знаю, почему у него освежилась память, но он просится на аудиенцию с майором Тумановым. Вот почему я и звоню тебе, – сказав это, прапорщик Глебов замолчал, бросая настороженный взгляд в коридор.
Не желательно бы вести здесь такие разговоры. Говорят, у стен есть уши. А у тюремных стен тем более. Не услышал бы кто. Рисковать приходиться за долю малую. Сколько жил, никогда не думал, что станет работать на бандюков. Презирал их всегда и ненавидел. Давил в меру возможности. А вот вышло так, что спутался с мафией. Беспредельщиками, для которых нет в жизни ничего святого. И все из-за проклятых денег, на которые польстился он.
Выслушав все, о чем ему говорил человек, которому он позвонил, Глебов вдруг побелел лицом, почувствовав себя нехорошо.
– Послушай, мы ведь так не договаривались. Вы просили поставлять вам нужную информацию. Я поставлял. Но такие дела… Может вы как-то сами, без меня? – вкрадчиво поинтересовался Глебов и услышав в трубке сотового частые гудки, сказал обиженно: – Вот, сволочь! Кем он себя возомнил? Даже поговорить по-человечески не хочет.
От расстройства он долго топтался на месте, словно позабыв, зачем вообще приходил сюда. И даже выкуренная наспех сигарета, не помогла успокоиться. А, докурив ее, он устало побрел по коридору к двери камеры, где с нетерпением ждал его возвращения Валерий Ищенко.
Все также опять щелкнул замок. Со скрежетом отодвинулась щеколда. И опять также в окошке в двери, показалось усатое раскормленное лицо прапорщика Глебова. С ответом он не торопился, и Валера не выдержал.
– Ну? – нетерпеливо спросил он прапорщика.
– Хер гну, – с недовольством ответил прапор, помолчал самую малость, потом добавил, не меняя недовольного тона: – Позвонил я. Нет твоего майора на месте. Я ж говорил тебе, он, небось, уже жену пялит, а ты тут беспокоишься о нем. Меня беспокоишь, – проговорил он сердито.
– Да не о нем я беспокоюсь, а о себе. Срок мне светит приличный. И ни один адвокат не поможет, если я сам себе не помогу. А я тут такое вспомнил, что поможет снять с меня вину. Ты еще ему позвони. Ладно? Домой позвони, – попросил Валера.
Глебов нахмурился.
– Вот только ночи подожду. Ты думаешь, если тебе придурку не спится, значит и другие не спят, – он уже хотел закрыть окно, но Валера подскочил, вцепился в дверку руками.
– Глебов, выручай. У меня двадцать штук «зелени» есть, на квартире лежат за батареей в тряпке. Выйду и они твои. Обещаю. Только позвони майору, – попросил Валера.
Прапорщик Глебов задумчиво хмыкнул.
– Видно ты и впрямь вспомнил что-то важное, – улыбнулся он и пообещал раздобрев: – Ладно. Позвоню. Но смотри, насчет баксов не обмани меня.
Когда окно закрылось, Валера с ногами залез на шконку и, не зная, чем бы еще занять свои мозги, подумал о том, что двадцать тысяч долларов за один звонок прапорщику будет многовато. Но главное, пообещать, чтоб прапор купился. От щедрот душевных он Глебову отстегнет пару штук. А оставшиеся восемнадцать тысяч предложит майору Туманову, чтоб выпустил его отсюда под залог.
Потом он стал думать о своей подружке Алле, считая встречу с ней, роковой. Ведь это она, сучка, втюхала его шофером к Розовскому. С ней у него будет еще время потолковать, когда он окажется на свободе. Ненасытная тварь. Ей только одно подавай. Еще не родился такой жеребец, который бы сполна удовлетворил ее. Этой дуре на память, Валера подарит вибратор.
Вдруг он услышал, как в двери щелкнул замок. Но не так, как днем. На этот раз поворот ключа надзирателя был настолько тихим, как если бы это делал домушник, перепутавший дверь камеры с дверью квартиры миллионера, у которого установлена сигнализация. Даже задвижка на этот раз отползла без всякого скрежета.
Дверь медленно открылась, и в проеме показалась широченная морда прапорщика Глебова. На этот раз водкой от него разило так, что Валере показалось, будто в камеру на пол вылили ведро неразбавленного спирта.
– Не спишь? – тихо промурлыкал прапор, входя в камеру.
Что-то в его поведении Валере показалось подозрительным. По крайней мере, взгляд почему-то сейчас у Глебова не такой, как обычно. Но может, устал он бедолага. Все-таки, ночь. Да и судя по всему, перебрал он лишнего.
– Не спится, – ответил Валера, пытаясь понять, с какими новостями пожаловал к нему в «камору» надзиратель. И так и поняв, спросил:
– Ну ты звонил?
Прапорщик, улыбнувшись во весь рот, охотно кивнул.
– Звонил, – сказал он и тут же добавил: – И знаешь, что он мне сказал?
Валера и предположить не мог, что прапорщику сказал майор Туманов. Но сейчас даже одно то, что Глебов все-таки дозвонился, уже обрадовало Валеру. И он нетерпеливо попросил:
– Ну, говори ты, не тяни. Что сказал Туманов?
Глебов плюхнулся рядом на шконку.
– Обещание свое помнишь, насчет денег? – напомнил он Валере.
– Да помню, помню, – поспешил Валера заверить прапора, тут же подумав про себя, что и пару штук с него многовато будет. Издевается, гад. Сказал бы сразу и все. За это Валера ему даст не две, а тысячу баксов.
– Плакали твои денежки, добрый молодец. А майор Туманов сказал, что сейчас ночь. Завтра с утра он встретиться с тобой. Выслушает, что ты там накопал в закромах своей памяти. Хотя и недоволен он был, что я потревожил его. Почему, говорит этот, сукин сын, сразу ничего не говорил.
Валера улыбнулся, впервые почувствовав себя уверенней. Даже какое-то необъяснимое спокойствие появилось на душе. Будто все, что происходящее, уже перестало его касаться. И он удивился даже. Разве так может быть, когда вопрос стоит о его собственной судьбе? Оказывается, может.
– Завтра. Все завтра. А сегодня давай выпьем? – предложил Глебов и потряс в руке металлической флягой темно-зеленого цвета, на которую Валера только сейчас обратил внимание. Судя по всему, во фляге была водка. Или спирт. Валера точно не знал. Но от предложения выпить за удачный исход завтрашней встречи не отказался. Да и не часто бывает такое, чтоб за здорово живешь, надзиратель тебя водочкой угостил. Нет, что ни говори, а этот прапор Глебов свой мужик, в доску.
– А ну-ка, возьми кружку со стола, – сказал Глебов, кивнув на маленький столик, на котором одиноко стояла помятая железная кружка, побывавшая в сотнях рук, таких же горемык, как Валера.
– Давай, – проговорил Валера и, не слезая со шконки, потянулся к столу. Он не обратил внимания на то, с каким проворством прапор Глебов, стянул со своей головы пилотку и вложил в нее металлическую флягу.
Протянутая к столу рука, рухнула вниз, когда прапорщик Глебов не сильно, но очень точно ударил флягой, завернутой в пилотку, Валеру в правый висок. Не давая телу упасть на пол, прапорщик быстро подхватил его, возвращая обратно на шконку. Прислушался, тихо ли в коридоре. Для большей убедительности даже, выглянул. Вдруг кто-то подследит из своих. Но в коридоре было тихо. А главное, не души. И Глебов вернулся в камеру. Посмотрел на Валеру. Не сомневался, что парень был жив. Удар был рассчитан так, чтобы только отключить подследственного. А дальше…
Дальше прапорщик достал из кармана брюк складной перочинный нож, открыл лезвие и, сделав на спортивных брюках лежащего парня небольшой надрез, подцепил концом лезвия резинку. Возиться с ней не стал. Разрезав, он потянул ее за один конец, вытягивая из брюк, не забывая при этом прислушиваться к тишине царившей в длинном коридоре.
Привязав один конец резинки к шконке, Глебов другой завязал петлей на шее Валеры и, вздохнув с сожалением, тихо сказал:
– Извини, парень. Видно так уж тебе на роду написано.
С этими словами он сбросил тело со шконки на пол и со всей силы потянул за резинку, чтобы петля побыстрее врезалась в горло, перекрыв жизненно важные артерии и тем самым, облегчив предсмертные мучения Валеры.
По времени это все продолжалось не более трех минут, а Глебову показалось несоизмеримо долго. Он хотел скорейшей смерти для этого парня. Да и оставаться здесь долго рисково. Вдруг дежурный офицер вздумает проверить его, а тут такое. Убедившись, что Ищенко мертв, прапорщик осмотрел камеру, стараясь успокоиться. Получилось все аккуратно. Вроде не наследил он.
Выйдя, быстро закрыл дверь камеры. Потом отвинтил у фляги пробку и, приложившись к горловине, сделал несколько больших глотков водки. Оглянулся на дверь камеры, в которой остался покойник. И постарался внушить себе мысль, что все будет хорошо. Больше ночью он сюда не заглянет, а утром будет делать обход, как положено, заглянет в одиночку, обнаружит труп и сразу же доложит дежурному. Никто не подумает на него. Такое здесь случалось и раньше. Под тяжестью содеянного, подследственный не выдержал и покончил жизнь. Не вынес раскаянья. И кто может заподозрить его, прапорщика Глебова, безукоризненно проработавшего тут пятнадцать лет, не имеющего нареканий, а только одни благодарности от начальства.
