Геннадий Абрамов - Ни за грош
– Валяй гляди, коли делать нечего... Там заодно полешко мне разруби, а то не совладаю никак. Сучковатое попалось.
– Полешко?
– Я говорю, может, подтопить придется. Вон у тебя помощники какие бравые - расколют?
– Хорошо. Чуть позже. А пока вот что скажите мне, Евдокия Николавна. В тот день, когда слег, Павел Никодимыч принес что-нибудь в дом?
– Не донес. По дороге бросил. Бегала - подобрала. Березка молоденькая.
– Тоже у сарая лежит?
– Не, милок. Распилила да сожгла. Ему она ни к чему, а мне мешалась. Сухонькая. Я ее мигом, - Тужилина вдруг осеклась и встала руки в боки. - А чтоито ты мне все мелкие вопросы задаешь? Ишь, какой дотошный. Про березку, про топор. Зачем тебе?
– Хорошо. Будут вам вопросы и покрупнее, - Изместьев пересел поближе к свету, к лампе.. - Вы сказали, Павел Никодимыч воевал?
– У, орденов - на подушке не помещаются.
– И характер - боевой, соответствующий?
– Может, и был когда. А теперь... на печи воюет. С тараканами.
– Какой он? В двух словах. Злой? Добрый? Жадный?
– Что ты. Окстись - какой злой. Не-е-ет. Он жалостливый... Может, и вспыхнет иной раз... Сердится, когда обижают.
– Вас?
– Зачем меня? Я сама кому хошь... так махану, что не обрадуется.
– Стало быть, сердится? Не может видеть, когда с кем-нибудь поступают несправедливо?
– Вроде так. Верно.
– И как в таких случаях поступает?
– Кипит... Ой, да куда ему. Думает, воевало не растерял. Пошумит, да и за бок схватится.
Изместьев приподнялся.
– Евдокия Николавна, мы немного побеседуем с хозяином дома? Не возражаете?
– Он же, - запнулась Тужилина. - Иль из памяти вон?
– Не волнуйтесь, мы не забыли.
– Милок, - не на шутку встревожилась она. - Ты и впрямь что-то худое задумал?
– Нам необходимо побеседовать.
– Это как же - больного терзать?
– Не повредим, - сказал Севка.
– Э-ка, не повредим. Нет! - отрезала она. И ускользнула в комнату, прикрыв за собой дверь. - Нельзя! Не пущу!
9
– Стало быть, так, - выключив магнитофон, негромко сказал Изместьев. Приступаем к самому главному. Напоминаю. Действовать осмысленно, сообща...
И еще немного теории. Преступлению всегда сопутствует аффект. Если преступник новичок - а в этом у меня уже нет сомнения, - то в психике его под влиянием аффекта происходят существенные отклонения. Изменяется мыслительный процесс, скорость и правильность ответов, реакций организма, по-другому распределяется внимание, иначе закрепляются и сохраняются навыки и тому подобное. И, что особенно важно, остаются следы преступления. В заметной форме. И наша с вами задача - вызвать аффективные следы, суметь проследить ик и зафиксировать.
– Не потянем, - сказал Иван.
– И откуда вы все знаете? - Севка весь вечер восхищался новым знакомым.
– Набор слов, - продолжал Изместьев. - По очереди, строго по одному. Там, в сторожке, вас интересовало, зачем я исписываю лист. Причем разными, будто бы не связанными друг с другом словами. Теперь понятно?.. Он отвечает. Тоже словом. Любым. Первым попавшимся, какое придет в голову. Мы с вами фиксируем время и степень волнения... Метод ассоциативный... Если предъярляется обыкновенное слово, не связанное с печальным событием, то и отвечает он обыкновенно. Строго детермннированно-здесь нет ничего случайного...А вот когда предъявляется слово, которое вызывает аффективное воспоминание, тогда, во-первых, все сильно тормозится. Во-вторых, ответ с явными признаками возбуждения. Заминки, многословие. Ответ, как правило, примитивнее, чем обычно. И в-третьих - окрашенная реакция... Кроме того, словесный ответ напрямую связан с мышечным действием. Надо бы измерять еще и усилие - например, нажим руки. Простенький прибор. При возбуждении сила сжатия увеличивается, и стрелка дрожит, скачет или плавно идет вверх. К сожалению, прибора у нас с собой нет, и поэтому, Ваня, возьмешь его руку в свою - вот так - и последишь, что с нею будет происходить. А ты, Всеволод, помимо магнитофона, будешь еще и записывать его ответы.
– Он же не говорит.
– Это моя забота, В крайнем случае, постараюсь прочесть по губам. Ваше дело - точно фиксировать. Вот ручка, бумага. И не забудьте про магнитофон, надо вовремя перевернуть кассету... Кажется, ничего не упустили... Пошли?
– Что-то неохота, - замялся Иван.
– Вот это новость. Почему?
– Фигня какая-то.
– Ага, - смущаясь, поддержал приятеля Севка. - Вообще-то похоже на издевательство.
– Ну, богатыри, - возмутился Изместьев. - Приехали... Я же вас предупреждал.
– А если окочурится?
– Исключено.
– Да ну, - упрямился Иван. - Неохота.
– Послушайте, молодые люди. В конце концов, это необходимо прежде всего вам. Подумайте хорошенько. Иного способа доказать его вину нет.
– А мы не видели, как он убивал.
– Еще не легче... Вы мне не верите? Тогда зачем мы сюда пришли?
– Да верим, - кисло сказал Севка. - Верим.
– Ведь главное, чего мы добиваемся: его почти наверняка не смогут судить. В результате - некого судить! Вы понимаете? Не-ко-го!
– Ладно, - сдался Иван. - Аида.
И они понуро направились в комнату.
10
Тужилина молилась в красном углу.
– Евдокия Николаевна, нет ли у вас каких-нибудь дел по хозяйству?
Тужилина за спиной показала Изместьеву кукиш.
– Понятно, - сказал Изместьев. - Бастуем, - и пододвинул табурет к постели больного. - Павел Никодимыч? Как вы себя чувствуете?
Иван устроился с магнитофоном у изголовья, а Севка, оседлав лавку у окна, старательно разгладил перед собой лист бумаги и в ожидании начала смачно прихлопнул его ручкой.
– Господи, - прошептала Тужилина. - Что надумали?
– Я попрошу вас выйти.
– А что ты распоряжаешься? Ишь. Я в своем доме нахожусь.
– Никто не должен нам мешать. Ни вопросов, ни просьб - ничего. Тишина мертвая, как во время операции. Вы способны выдержать, Евдокия Николаевна?
– Черти вас принесли.
– Все! Тишина! - Изместьев склонился к больному.
Иван включил магнитофон.
– Павел Никодимыч, вы меня слышите?.. Извините, что беспокоим, но дело неотложное... Помогите следствию... Человек вы с опытом. Воевавший... Нам необходимо выяснить... что с вами случилось?
Бескровное лицо Хопрова оттеняла испуганная улыбка. Он не понимал, ни кто перед ним, ни что происходит.
– Хорошо. Мы поступим следующим образом... Вы меня слышите?.. Я буду называть вам слова. Строго по одному. А вы попробуйте ответить. Спокойно. Как сможете. А я постараюсь понять... На каждое мое слово.
Очень просто. Ну, например. Я говорю "небо", а вы - "голубое" или "чистое", или "с облаками". Первое, что придет вам в голову... Договорились?
Тужилина бессильно опустилась на табурет:
– Что хотят, то и творят... Власти называются.
– Итак, Павел Никодимыч. Никакого волнения.
Мой помощник возьмет вашу руку... Так. Великолепно... Начнем. Первое слово: "стол".
Хопров пусто, непонимающе смотрел на Изместьева.
– Я говорю: "стол". А вы должны ответить - какой. Или как стоит. Все равно - дубовый, широкий, колченогий. Любое слово, какое взбредет вам в голову. Первое попавшееся. Ну? "Стол".
У больного дрогнули губы.
– Так. Очень хорошо, Павел Никодимыч, - Изместьев почти накрыл собою Хопрова, впившись глазами в его вялые губы, жадно, алчно вслушиваясь в невнятные робкие звуки. - Кажется, уловил... Записывайте, Никитич: "сам". Правильно, Павел Никодимыч? Вы сделали стол своими руками?
Глаза Хопрова медленно оживали. Он благодарно, е легким удивлением посмотрел на Изместьева. И впервые - вполне осмысленно.
– Браво. Лед тронулся. Дальше "окно".
Тужилина истово перекрестилась несколько раз.
– Как?.. Не разобрал... "На стене"?.. А, догадался. "Настежь". Записываем: окно - настежь... Превосходно. "Пища", еда.
Хопров чуть слышно подмыкивал, старательно сминая губы.
– "Вор"?.. Нет... "Вертит"?.. Спокойнее, не торопитесь... А... Все-все... Надо же. "Воротит". От еды - воротит... Дальше: "сад"... Так, так... Умница, Павел Никодимыч... "Наш". Ответ - "наш"... Теперь "земля"... Как?.. "Одна"?.. Не угадал... Ааа... "Родная".
Родная земля. Очень хорошо... А вот такое слово, Павел Никодимыч. "Дерево".
По лицу Хопрова пробежала хмурь. Он растерянно смотрел на Изместьева.
– Легкий нажим?
– Да, - ответил Иван.
– Хорошо... Записываем: "дерево".
– Чего? - не понял Севка. - Было же "дерево".
И опять?
– Именно. Не отвлекайте... Следующее слово: "тропа"... Так... Хорошо. Ответ: "ухожу". - Изместьев возвысил голос. - Дальше - "война"!
Хопров насупил брови и взморщил лоб. И отвечал чуть громче.
– Дрожание, - сказал Иван.
– Вижу, вижу... Записывайте: "будь проклята". Записали? Теперь "опушка"!
