Джон Ридли - Все горят в аду
– Украсть наркотики.
Девица отвела руки и прильнула к Бадди.
Нижние половины их тел сомкнулись, сошлись впритык.
Нежный медленный танец теперь не был таким уж нежным. И таким уж медленным.
– Подрезали бы наркоты, – объяснял дальше Бадди, – сами продали бы. Бабки. Я только немного бабок подрубить хотел.
– Ну, мы все чего-то хотим.
– Я хотел... Я хотел в люди выбиться. – Бадди опять залился слезами и соплями, одновременно забубнив что-то насчет неудавшейся жизни: может, в этот момент еще тысяча человек в Лос-Анджелесе занимались тем же. – Господи, я только... если бы у меня были деньги, я мог бы... Я только хотел...
– Мы все чего-то хотим, – повторила девица.
– Я хотел нравиться людям, понимаешь? Я... это... Ну, вот у тебя есть деньги, и тогда... люди... это. Понимаешь?
Девица на секунду прекратила танцевать. Она охватила руками лицо Бадди. Похоже, ее вдруг одолела грусть.
– Еще как понимаю, – сказала она. – Я знаю, каково это. Ты хочешь, чтоб кому-то было до тебя дело. Ты хочешь, чтоб они знали, что ты... что ты лю... лю-лю... – У нее были проблемы с этим словом. – Но они не знают, и им нет никакого дела, и ты уходишь туда, куда уходишь. Ты уходишь тем, кем уходишь. – Девица обращалась к Бадди так, будто страшно хотела выяснить и отчаянно желала понять: «Если любовь так прекрасна, то почему же эту прекрасную любовь так трудно найти?»
Бадди слишком самозабвенно подергивался на соломинке страха, был слишком занят выживанием, чтобы понять, о чем толкует девица. Не важно. Уже ни о чем.
– Эй, – сказала она, отметая предыдущие думы, не допуская их до себя. – Если ты не можешь быть с любимым человеком... – Пританцовывая, она подвела Бадди к стене. – Наркотики?..
– Я не хотел наркотиками торговать. Я не хотел в это ввязываться. Я хотел только, чтобы мне подвезло разок. Ей-богу, я только разок хотел.
– Я понимаю. Правда понимаю. – Девица отпустила Бадди, и он рыхлой кучей плюхнулся на пол. Его колени оказались зажаты между ее ног.
– Там еще один был. Их, кажется, двое было. Это был... Они застрелили Альфа. Они у-убили Альфонса. Еще один был... – Вспышка. Выстрелы. Искры вразлет. Пулевые ранения и брызжущая кровь.
Кровь.
Бадди до сих пор был весь в крови, не важно, видна она или нет. Она впитывалась в него, проникая глубже и глубже. Может быть, ему уже не отмыться.
Самое время было заорать благим матом: "О господи! О боже! Он умер!"
Крепко сжимая Бадди ногами, оседлав его, девица отчаянно пыталась спасти Бадди от эпилептического припадка.
– Ну, ну. Не надо.
– Господи, господи, он мертв!
– Возьми себя в руки.
Ее наставления оказались напрасны. Бадди продолжал сходить с ума:
– Они найдут меня! Они найдут меня и тоже убьют! Я точно знаю!
– Тссссс. Расслабься. Возьми себя в руки. – Сладкие слова. Теплое дыхание. Они уняли сердцебиение Бадди, втерлись к нему в доверие, выманили из западни. – Вот так. Ты в норме? Отходишь?
– Я... По-моему...
– Скоро все будет хорошо. – Она тронула пальцами волосы Бадди, потеребила их. – Все будет хорошо.
Удивительно, но все, казалось, шло к тому. Казалось, в сильных и нежных руках этой девушки тяжелое помешательство, с которым он борется, в ближайшее же время сойдет на нет, рассеется и, уж по крайней мере, перестанет быть таким невыносимым. Все как-нибудь обойдется.
Бадди был спасен. Эта сногсшибательная блондинка, святая женщина, Мать Тереза, вновь рожденная в обличье секс-бомбы, сошла с жарких, жестоких лос-анджелесских тротуаров и спасла его. Он на скорую руку помолился за ее здравие и за то, чтоб в процессе искупления не утянуть ее за собой в пучину греха.
Святая Блондинка глубоко вздохнула и – надвинувшись высокой грудью на Бадди, переключив скорость – перешла к неприятной теме:
– Итак, у меня остался к тебе всего один вопрос.
Все, что тебе угодно, Святая Блондинка, подумал Бадди. Все, что тебе угодно.
– Где наркотики моего шефа?
Бабах.
– Что?..
– Наркотики Дэймонда – где они?
Даже после того, как она задала вопрос вторично, понадобилась секунда, чтобы очевидность всем своим грузом вломилась в крепкий череп Бадди. Эта девушка, в которую он случайно врезался около своего дома, оказалась не простой девушкой, и врезался он в нее совсем не случайно. Блондинка, оккупировавшая его колени, – это стремная шмара, бандитская шестерка, и двести процентов гарантии, что ее нанял тип, которого они с Альфом пытались грабануть и которому, видимо, был нужен Бадди, причем мертвый Бадди.
Бадди тут же попытался вскочить, отскочить и выскочить – куда угодно, прочь от девицы. Она крепко обосновалась на его ногах, так что ему оставалось только биться как рыба на песке.
Откуда-то из-за спины, из-под жилетки, девица выудила никелированный пистолет 38-го калибра, поставив точку в дебатах о том, кто куда идет.
– Спокойно, козел, не то я тебя, как бутылку шампанского, откупорю! – Вся сладость, весь свет, которыми обладал падший ангел, были отброшены – им на смену пришел ледяной взгляд.
Взгляд, на который Бадди ответил хныканьем.
– И кончай реветь. – Насмешливо: – Ой-ой-ой, она пристрелит меня, пристрелит меня.
Бадди хныкал по-прежнему.
Свободной рукой девица достала пачку "Кэмел", двадцать пять штук в пачке, сунула сигарету меж пухлых губ, чиркнула зажигалкой "Зиппо".
– Что, по-твоему, должно произойти, если ты воруешь у людей наркотики?
Сигарета ворочалась у девицы во рту, когда она разговаривала.
– Хочешь играть во взрослые игры? Придется играть по взрослым правилам. Так что закрой рот и смирись со своей участью. Для начала у меня есть к тебе пара вопросов.
Бадди выпалил на предельной скорости:
– У меня нет наркотиков.
Девица не колебалась. Она вынула изо рта сигарету и засадила горящим концом в щеку Бадди. В диаметре сигарета была меньше дюйма, но кончик ее причинил боль сильнее, глубже и продолжительнее, чем Бадди мог вообразить, а запах паленой плоти, сопутствовавший шипению, придал остроты его ощущениям. Бадди кричал, упирался, но девица сидела на нем верхом, так что деться ему было некуда и не было выбора – только сидеть и ощущать жжение.
Наконец девица прекратила поджаривать Бадди. Она отдернула сигарету, сунула ее себе в рот и втянула дым в легкие.
Она сказала:
– Не стоит отвечать на вопросы, прежде чем я их задаю. Это как "Риск"[8]: даже если ты из этих сучьих умников-азиатов и знаешь ответ, нужно ждать, пока Алекс договорит вопрос до конца, ясно?
Бормотание сквозь всхлипывания:
– Блядь.
– Почти. Брайс. Значит, так. Вопрос номер один. Ты, наверное, догадываешься, какой именно. Где наркотики моего шефа?
– У меня нет наркотиков, – сказал Бадди; у него мелькнула мысль, что не иметь наркотиков означает, возможно, остаться в живых.
Сигарета была повторно извлечена изо рта Брайс и прижата к лицу Бадди. В сопровождении надлежащих воплей и подергиваний. Чуть позже, на минуту перестав подпаливать Бадди, Брайс сделала еще одну долгую затяжку, несмотря на то, что сигарета была сильно измята.
– Ответ неверный. Слушай, они нашли труп твоего дружка, твою машину. Вы, ребята, оказались парочкой дундуков, и с моего места, – она поерзала у Бадди на коленях, – ты выглядишь не убедительнее. Значит, расклад такой: я девушка одинокая, времени у меня полно, сигарет целая пачка, и я тобой еще вдоволь налюбуюсь. Так что давай перейдем к серьезному диалогу.
Сам собой, повинуясь давно забытому инстинкту самосохранения, у Бадди расстроился желудок. Недопереваренная пища беспрепятственно пролетела к его анусу, и фекалии с хлюпаньем вывалились из-под него, распылившись на пути к полу на множество зловонных частиц. Это был запах страха. Брайс вдохнула его полной грудью.
* * *Это можно было назвать комнатой отдыха. По сути, это было дополнительное складское помещение, где стояла пустая тара, со дня на день вновь пойдущая в оборот, швабра, ведро, веник и прочий уборочный инвентарь, которым подтирали то, что проливалось на пол гастронома "24/7", и забытый ящик кондитерских изделий "Хостесс" – таких же свежих, как в день доставки – четыре года и три месяца назад. Так что, по сути, это было дополнительное складское помещение, но мистер Башир поместил туда стул, радио, пару маленьких шкафчиков и назвал это комнатой отдыха для персонала, – ни один менеджер "24/7" не был способен сделать такое во благо гнувших на него спину служащих.
Мистер Башир открыл один из этих шкафчиков – шкафчик Париса – и стоял, пока Маркус и Джей в нем копались. Солнечные очки, пара носков, дезодорант, зубная щетка...
Либо, решил Маркус, этот Парис переодевался здесь, либо он надеется стать единственным в Америке продавцом ночного универсама, к которому девушки приходят в подсобку. Нашлось еще какое-то барахло, но пленки не было. Записей позднего Яна Джермана не было.
