Фридрих Незнанский - Грязные игры
Короче, размечтался я, глядя на эти зажатые в ее руке бумажки.
А оказались они всего-то переведенными на русский язык копиями документов на право владения недвижимостью в Испании. Ада Старевич имела дом и два участка земли.
Ты смотри, — приговаривал Меркулов, перебирая эти бумажки, — женщина, оказывается, обеспеченная.
Я пожал плечами:
При таком муже...
Мне и без этого было ясно, что Старевич человек небедный. А вот откуда у него деньги, документы, естественно, молчали.
На одной из фотографий был изображен Старевич собственной персоной, сидящий на берегу какого-то бассейна, может быть в той же Испании, и жмурящийся от яркого солнышка. Вид у него, надо сказать, был как у настоящего «братка» — золотые «котлы» на запястье, бриллиантовый крест побольше, чем у архиепископа...
Вторая фотография была поинтереснее. На берегу моря стояла компания. Вдалеке в голубой дымке виднелся силуэт Статуи свободы. Старевич, его жена, Серебров и трое незнакомых мне мужчин. Впрочем, одного из них я после известного умственного напряжения вспомнил. Стриж — третий из их хоккейного звена.
Позвольте, позвольте! «Три С»! Сначала Серебров. Потом Старевич. А следующий...
Костя, как ты думаешь, если двоих «С» убили, то третий выживет?
Меркулов внимательно посмотрел на меня. В следующую секунду он уже тыкал пальцем в кнопки телефона, приказывал разыскать Стрижа и выставить у его квартиры охрану.
Надо будет с ним завтра поговорить.
Если до сих пор ничего не случилось, — заметил я.
Типун тебе на язык, Турецкий! — воскликнул Костя. — Вечно ты накаркаешь.
Такого, пожалуй, еще в истории не было. Чтобы по очереди пытались убить трех знаменитых хоккеистов. Может быть, это один из их фанатов? Ну типа Марка Чепмена, который всю свою жизнь боготворил Джона Леннона, а потом застрелил его прямо у подъезда собственного дома.
Ну нет, у нас такого не бывает. Хладнокровно готовиться, подвергаться огромной опасности ради того, чтобы избавиться от кумиров своей юности? Нет. Тут дело посерьезнее.
Кстати говоря, по стенам было развешано много фотографий — старых, черно-белых, и совсем недавних. На некоторых я увидел вместе Старевича и Сереброва. Они мирно беседовали, стояли в обнимку, выпивали. Что-то незаметно было, чтобы они враждовали.
Я составил протокол осмотра, посмотрел кубки, медали и грамоты, пролистал документы, перерыл содержимое тумбочки, возле которой лежал труп. Потом внимательно осмотрел содержимое сумочки Ады Сергеевны. Гнусное это дело, скажу я вам, — рыться в чужих вещах. Среди остальных документов из тумбочки ничего интересного не оказалось. Старые квитанции, чеки, счета. Куча лежалых бумажек.
В общем, я посмотрел все, что мог посмотреть, а потом тихо пошел на кухню покурить в одиночестве.
И вот тут-то я и увидел нечто интересное. На кухонном столе стояло устройство неизвестного мне предназначения. Белый пластмассовый куб, похожий на принтер для компьютера. Сверху прорезь со стрелочкой, значит, надо туда что-то засовывать. И пара кнопок с непонятными символами. Но самое главное, аппарат был включен в сеть и даже приведен в рабочее состояние — кнопка «Power» на передней панели горела. И еще мне показалось, что машинка эта стоит не на своем месте. Углом, провод торчит поверх стола — было такое ощущение, что ее вынули откуда-то, поставили и включили. А обычно она стоит в другом месте.
Я рассудил так: вряд ли Ада Сергеевна оставила ее включенной перед тем, как поехала на дачу. С утра и весь день она была в Калчуге. Значит, после того как она вошла в квартиру, не сразу кинулась к комоду. Сначала вытащила эту машинку, включила ее в сеть, а потом уже стала рыться в бумагах.
Это уже интересно! Я побежал в гостиную и позвал Меркулова.
Костя, как по-твоему, что это за агрегат?
Меркулов глянул на него и сразу ответил:
Это машинка для уничтожения бумаг. У меня в кабинете такая же под столом стоит.
Я так и подпрыгнул:
Так, значит, Ада Сергеевна рылась в своих бумагах, вытаскивала нужные, а потом засовывала их сюда? Так, что ли?
Видимо, — вздохнул Меркулов, — и это резко понижает наши шансы что-нибудь разузнать.
Разве нельзя восстановить обрезки? Я слышал, эти машинки просто режут листы на узкие полоски.
Нет, — печально ответил Меркулов, — это последняя модель. Она превращает бумагу в мелкую труху, с которой потом ничего поделать нельзя. Поэтому их и закупили для Генпрокуратуры. Даже если бы она сожгла документы, шансов прочитать их было бы больше.
Мы все-таки открыли агрегат. Контейнер был полон микроскопических кусочков бумаги. Они годились разве что для растопки. А чтобы восстановить документ, понадобилось бы лет двадцать. А у нас, напоминаю, в запасе всего неделя.
Придется идти методом исключения. Парадокс, но именно благодаря этому неизвестному киллеру сохранились хотя бы те документы, что Ада Старевич зажала в руке в момент смерти. Видимо, она хотела и их уничтожить. Документы на право владения не в счет. Фотография с загорающим Старевичем тоже заинтересовала бы только налогового инспектора.
Итак, оставался только один возможный след. Двое неизвестных на нью-йоркской набережной. Раз Старевич хотела уничтожить эту фотографию, значит, она имела какое-то отношение к деятельности ее мужа или могла скомпрометировать его. Дело за малым — установить личности этих людей.
Мои размышления прервал телефонный звонок. Трубку взял Костя.
Да. Что?!.. Когда?
По его реакции я понял — что-то случилось. И оказался прав.
Меркулов положил трубку и пробормотал:
Везет нам последнее время на хоккеистов. Только что случилась автокатастрофа. Наши хоккеисты везли Кубок Стэнли. Среди них был и Бородин.
Он погиб? — ахнул я.
Нет, погибли двое из пяти. Вернее, из шести, если считать с одним встречающим. Бородин жив. Но самое главное — по их машине кто-то стрелял. У двоих обнаружены пулевые ранения...
Я вернулся домой как обычно, очень поздно. Ирина давно спала. Я принял душ, лег и моментально уснул. Завтра с утра я собирался навестить Протасова.
Этой ночью мне приснился хоккейный матч. Причем играли не шайбой, а гранатой-лимонкой. А я стоял на воротах и должен был ее поймать...
28 сентября 1997 года
10 часов
Москва,
больница Склифосовского
Сюда!
Это Шаламов. Он правый крайний нападающий. Он ждет паса. Стоит, широко расставив ноги и держа наготове клюшку.
P-раз! Шайба словно по маслу заскользила между ног белобрысого хоккеиста без каски (кажется, это Бретт Халл), пересекла полосу разметки и как вкопанная остановилась у клюшки Шаламова.
Вжжж!
Брызги льда обдали его лицо — прямо перед Шаламовым притормозил бугай с номером «25» на рукаве. Это... черт, забыл, как его фамилия. Французская какая-то. Из Канады. Он попытался отнять шайбу у Шаламова, но не тут-то было.
ДррррИ
Твердый лед под ногами. Шаламов в четверть секунды приблизился. И отдал шайбу. Так, теперь к воротам. К воротам. Пока перед ними пусто и только вратарь в мощных доспехах стоит, загораживая их своим телом. Ха! Есть тысяча и один способ обвести его, обмануть.
Быстрее, пока несущиеся со скоростью гоночного автомобиля защитники не подоспели. Быстрее!
Ближе!
Ближе!
Ближе!
Шайба так и мелькает, подталкиваемая то справа то слева, скользит. Вот металлическая рама ворот, вот рукавица вратаря, вот его устрашающая маска, вот...
Что это?!
У вратаря в руках вместо клюшки копье. Точно такое же, какое находится в Музее естественной истории в Нью-Йорке. В зале индейской культуры и быта. Как-то водили всю команду на экскурсию... Там на стене висит это копье, справа от входа. Длинное, потемневшее от времени. С огромным мощным стальным наконечником, намертво прикрепленным к толстому деревянному древку многими витками лозы...
С острия копья что-то капает. Что-то красное. Это кровь!
Стоп!
Нужно остановиться! Не получается. Идеально отполированные полозья коньков несут прямо на вратаря. Повернуть их невозможно!
Ближе! Еще ближе!
Вот вратарь уже замахнулся. Уже занес свое копье. И белая маска исказилась в кошмарной ухмылке. И только черные глаза без зрачков видны в двух круглых прорезях.
«Никуда не денешься. Поедешь как миленький!»
Все ближе и ближе! Копье летит еще быстрее. Шайба мечется вправо и влево, клюшка мягко стучит о лед.
И вот копье протыкает все снаряжение и впивается в бок. Проникает все глубже и глубже, и все тело пронзает боль.
Ужасная боль...
За воротами замелькала красная мигалка.
Значит, забил все-таки...
...А-а!
Опять кричит.
Ничего. Это отходит наркоз. Швы будут болеть еще долго. Но теперь у него все позади. Выживет ваш бомбардир!
