Елена Зевелова - Тайник Великого князя
Все ребята, как по команде, сняли пропитанные потом спортивные майки и к тому моменту, когда проворный официант в светло-грязной рубашонке принес каждому по заказанной Наркасом запотевшей кружечке «Жигулевского» (другой марки этого напитка ни в Ташкенте, ни в Узбекистане попросту не существовало, да и эта была огромной редкостью, но неизвестно чьей милостью постоянно присутствовавшей в незатейливом меню кабачка стадиона «Пахтакор»), яростно кряхтя, стали обтирать ими свои мокрые от жары лица и головы…
– Все-таки, ребята, не очень хорошо получается, – сдув шапку пены и отпив из своей кружки глоток прохладного и всегда почему-то кислого напитка прервал воцарившуюся тишину, набычившись перед вторым серьезным глотком, Наркас. – Я даже не заметил вначале, что вы, размявшись до моего прихода, побросали на поле свои снаряды, пошли бегать на большую спортивную арену, а теперь и я добавил несколько «молотков» к вашим. Мы сидим здесь, прохлаждаемся. Это, конечно, очень приятно, так ведь? А убирать за нас опять должен старый Урман. Не дело, каждый раз старику такую работенку подкидывать. Вы здоровые, как бугаи, а он же худосочный, слабосильный, да к тому же, судя по его виду, вчерашний алкоголь у него еще не выветрился.
Думаю, что надо будет так сделать, орлы. Один из вас, ребята, думаю, вполне справится с почетной ролью. Пока принесут шашлычок, да пока поднесут еще пивка – время есть… Пока пена в ваших кружках еще не осела и сами вы от разминки не остыли, стоит сходить в поле, собрать все снаряды и дотащить до «избушки», сдать их на склад. Эту миссию вполне можно выполнить минут за десять, правда? Вон, видите, как хорошо, что и кладовщик наш, а заодно и наш постоянный и самый активный болельщик Урман-ака тут как тут, на своем привычном месте, на стульчике перед складом в теньке отдыхает. Негоже срывать его с привычного места. А потом, он все-таки не пацан какой-то, он же пожилой человек, весь седой, как лунь. Ну что я вам рассказываю, сами знаете. Стыдно заставлять старика каждый раз ходить по полю в такую жарищу и собирать наши тяжелые металлические шарики. Это не копья какие-нибудь, не диски и не шесты. Все-таки каждый по семь килограмм двести пятьдесят семь грамм. Для него это будет тяжелая работа, а с похмелья особенно. Так что давайте, решайтесь. Я правильно говорю, как думаешь, Боб?
– Ну и дела, Наркас Саматович. Как что, всегда у вас Боб да Боб. У нас что, в секции кроме Боба никого нет? Вон Иванов, например, сидит давно, скучает, к тому же он не большой любитель пива, все знают. Не то что я. Потом помладше меня намного будет, да и всех остальных, пожалуй, тоже. Армейский закон все знают: молодым, как говорится, везде у нас дорога. А то всегда почему-то только я крайний. Это надо же, чтобы всегда меня выбирали в таких случаях. Рожей, что ли, я не вышел? – возмутился Борис.
– Ты чего это, Неразов, так раскипятился? Я разве сказал, что идти ты должен, Борис?
При его последних словах ребята приподнялись, напряглись и буквально через минуту выбросили перед собой пальцы. Воодушевленный таким исходом дела Боб стал считать. «Раз, два, пять, семь, тринадцать», – показывая своим указательным пальцем то на одного, то на другого. При слове «тринадцать» Борис остановился, указывая на молча сидящего рядом с ним Глодова – долговязого, длиннорукого студента театрального института.
– Извини, Славик, но сегодня крайним будешь ты, – довольный своим подсчетом, констатировал он. – Фортуну, старик, не обманешь, хотя Иванову это бы, считаю, больше подошло.
Глодов согласно кивнул головой. Потом поправил двумя руками шевелюру, вытер со лба правой рукой пот, потом еще раз обтер лицо и без того мокрой майкой, не торопясь отпил глоток пива из своей граненой кружки. Также молча встал, всем видом демонстрируя полное безразличие к выпавшей на его долю сегодня почетной миссии по сбору снарядов на поле. Он швырнул мокрую майку фирмы «Адидас», подаренную ему кем-то из участников матча Узбекистан – Венгрия, в котором ему довелось недавно участвовать, и нехотя побрел в сторону сектора для метаний в левом углу футбольного поля. В этот момент его взгляд привлек подошедший к окошечку для раздачи пива, шашлыка и другого нехитрого меню спортивного кабачка, в глубине которого призывно шкварчали кипевшие в раскаленном масле большие узбекские беляши, сухощавый черноволосый парень в выпущенной поверх темных джинсовых брюк расстегнутой до конца рубашке в тонкую фиолетовую полоску на белом фоне, с закатанными до плеч и без того короткими рукавами. Внизу, у самой ширинки, уголки его рубашки были на провинциальный залихватский манер завязаны маленьким двойным узлом, на ногах были красно-белые новомодные кроссовки чешского производства на желтой пластиковой подошве под каучук, которые местная молодежь, мечтавшая приобрести такие, по неведомой всем причине почему-то называла «бутасы». Лица парня Вячеслав не видел. Зато заметил под закатанным правым рукавом большую синюю наколку. Длинный, чуть не до локтя, кинжал, который от рукоятки до острия обвивала пышногрудая и пышноволосая русалка с выпученными глазами.
«Смагин», – молнией мелькнула в голове Вячеслава мысль, заставившая его вздрогнуть, мигом забыть свою полусонную расслабленность, внутренне собраться и даже не на шутку насторожиться.
«Интересно, что он может здесь делать? Пивка, что ли, зашел попить? Вероятнее всего, ведь в городе пива днем с огнем не найдешь, а здесь всегда есть, причем свежее», – иного объяснения появлению Смагина близ выгоревшего на солнце запасного поля стадиона «Пахтакор» Глодов для себя найти в этот момент не мог. Известный в городе бандит, участник и заводила бесчисленных драк на вечерах в школах и институтах и даже некоторых грандиозных побоищ в различных районах города – что еще он мог делать здесь?
«Нужно будет обязательно сказать об этом Наркасу, тот все сразу поймет и разберется, – подумал он. – А то, не ровен час, все наше пивопитие с шашлыком, беляшами, а тем более вместе со спортсменами сборной страны, может накрыться медным тазом, – решил он. – Кто знает, может, Смагин и не за пивком сюда пожаловал. Всего можно ждать от этого мерзавца».
Подходя к полю и стараясь не привлекать к себе внимания, Глодов осторожно оглянулся в сторону окошечка, к которому прилип Смагин, оставив за спиной загорелые жилистые руки с приличной мускулатурой и большой голубой наколкой на плече. Именно в этот момент он поймал на себе взгляд пронзительных, колючих водянистого цвета глаз нежданно-негаданно обернувшегося в его сторону Смагина, увидел через распахнутую рубашку его довольно узкую, выступающую вперед «грудь сапожника» и свисающее над поясом брюк маленькое брюшко. От всего этого Глодова просто взяла оторопь, стало даже как-то не по себе.
Со Смагиным Вячеслав сталкивался несколько раз. Однажды на вечере в своем институте, когда вышел во двор с ребятами покурить, тот в окружении нескольких отъявленных бандитов выяснял с кем-то с помощью кулаков отношения. Да еще в аэропорту, в ожидании рейса на Москву – Смагин, стоя в длиннющей очереди на оформление багажа, провожал невысокого, явно в возрасте, но достаточно молодо выглядевшего белесого мужика с каким-то змеиным взглядом колючих глаз. С виду то ли грек, то ли бухарский еврей, в кожаном пальто и до блеска начищенных черных туфлях. Издалека он выглядел достаточно импозантно, даже красиво, а при более близком рассмотрении произвел на Глодова просто отталкивающее впечатление. Сильно жестикулируя, он объяснял что-то Смагину в невероятно развязной манере, а тот держал в руках его желтый настоящей кожи чемодан и слушал внимательнейшим образом. И еще мельком Вячеслав видел Смагина где-то в самом центре города, во время излюбленных Глодовым вечерних прогулок с девушками по бульвару Карла Маркса. Вот, пожалуй, и все. Но каждый раз при виде этого человека его по какой-то непонятной ему причине охватывал такой страх, что коленки начинали дрожать. Вячеслав, ощущая от этого полный дискомфорт, всегда возвращался домой в преотвратном настроении. Сам он был высоким и крепким во всех смыслах молодым человеком с солидной мускулатурой и недюжинной физической силой, в немалой степени приобретенной благодаря спортивным занятиям. В зале штанги начинал разминку с рывка в девяносто килограмм, а жи-мовую тягу, излюбленное упражнение метателей, заканчивал весом двести тридцать – двести сорок килограмм. Но субтильного Смагина при этом серьезно боялся и здоровался с ним, издалека приветствуя и слегка склоняя при этом голову, хотя лично даже не был знаком.
Шурка Смагин был родом из семьи военнослужащего и жил на «полкушке», как называли в Ташкенте большой военный городок, выстроенный после войны пленными немцами, японцами и другими интернированными солдатами Второй мировой, воевавшими против СССР и стран антигитлеровской коалиции. Но известен он был в городе отлично. Его фамилию и отчество прекрасно знали и в милиции, и даже в КГБ, но далеко не потому, что отец Смагина, в прошлом боевой офицер, служил полковником штаба Туркестанского военного округа, а мать была завучем престижной школы № 25 по улице Шота Руставели и одна из немногих жителей республики имела звание заслуженного работника образования. Сын же их стал известен исключительно тем, что, как пелось в одной песенке, он «с детства был испорченный ребенок, на маму и на папу не похож». «Отрывным парнем», сотканным будто бы из противоречий, с резким и буйным нравом и «нордическим» характером, от которого можно было ожидать всего, что угодно, но только не нормальных поступков, обычно присущих детям, воспитанным в таких семьях. Где появлялся Смагин, там всегда ждали чего-то из ряда вон выходящего: то ли погрома, то ли серьезной драки, то ли поножовщины и даже убийства.
