Сергей Зверев - Жить и умереть свободным
– Шутися… – на выдохе прошептал Ян Сунь.
– Какие шутки, полхрена в желудке! – вызверился Астафьев. – А ну мордой к стене, сука узкоглазая!
– Все отдам, все отдам… – Хозяин кладбищенского бизнеса послушно отошел к стене с переплетением труб и уперся в бетон поднятыми руками. – Не стреляй, Кеса, мы ведь с тобой друзья… Что хоцеся? Спирт, ксива, наркотика, деньги…
– Где и что у тебя лежит? – возвысил голос Астафьев, вдавливая автоматный ствол между лопатками китайца.
– Немного тут, в ящик, остальное на втором этаже, в офисе. Если хоцеся, то…
Договорить он не успел. Сзади-сбоку резко скрипнула дверь, на порог котельной легла длинная липкая тень, и пистолетный выстрел гулко отразился от бетонных стен технического подвала. Пуля, просвистев над самым ухом Астафьева, срекошетировала о стену в каком-то миллиметре от его щеки и отскочила в глубь помещения.
Все произошло слишком неожиданно… Малина, распялив рот от ужаса, инстинктивно присел на корточки, за транспортер, и панически прикрыл руками коротко стриженную голову. Он не мог видеть происходящего, и лишь звуки свидетельствовали о разворачивавшихся тут событиях. На одиночный пистолетный выстрел тут же наложилась короткая автоматная очередь, коротко и болезненно заверещал китаец, смачно матюгнулся Чалый, затем вновь прогрохотала автоматная очередь, которая мгновенно прервалась жутким пронзительным стоном…
Первое, что увидел Витек, подняв голову, – труп Ян Суня, лежащий совсем рядом. Голова китайца была размозжена выстрелом, и на бетонный пол натекала лужа темной крови, неумолимо увеличиваясь в размерах. У входа, прижимая густо татуированную руку к простреленному плечу, сидел шрамоватый мужчина явно уркаганского вида. А над ним беспощадным карателем возвышался Астафьев, вжимая автоматный ствол в его шею.
– Ну что, Алик… – в Чалом еще не перегорел азарт перестрелки. – Вот мы с тобой, сука гнилая, и свиделись!
Малина, с совершенно обезумевшими глазами, сделал несколько несмелых шажков к Астафьеву.
– А ты, чмошник, где был? – зыркнул на него тот.
– Да… внезапно так все… – зубы Малинина предательски выстукивали мелкую дробь.
– А если бы этот козел не промахнулся? Что бы ты тогда делал?
– Прости! – Малина униженно приложил ладонь к груди.
– Помощничек хренов… Ладно, прощаю на первый раз! – Астафьев схватил раненого за шиворот, подтащил к транспортеру. – Вот, Алик, мы с тобой и поговорим. Помнишь, как я тебя на «пресс-хате» чморил? Хотел тебя перед откидкой опустить, да ты раньше времени вырубился, на больничку ушел. И давно на китаезу работаешь?
– Сука ты, Чалый… – прохрипел тот. – Сукой был, сукой и подохнешь. Ты приговорен… понял?
Прислонив татуированного Алика спиной к транспортеру, Астафьев взял табуретку, уселся напротив.
– Кем это я приговорен?
– Узнаешь… И очень скоро.
Чалый повертел в руках пистолет, отобранный у бывшего клиента «пресс-хаты», отщелкнул магазин, вновь защелкнул, жестко улыбнулся и сунул ствол в карман. Неожиданно его взор упал на подошвы сапог собеседника. Подковка на правой подошве была сильно стерта.
– Алик, – хищно прищурился Астафьев. – А не ты ли вчера вечером вокруг нашего вагончика ходил?
– Пошел на… – выдохнул Алик.
Чалый внимательно осмотрел подошвы его ботинок и вымолвил удовлетворенно:
– Ты, Алик, и ходил. Твои это были отпечатки. Видишь, подковка какая стертая. Зачем ты нас выслеживал? Кому ты нас сдал? Сколько за это получил?
– Кеша, так это он за нами следил? – наконец дошло до Витька.
– А вот это Аличек нам сейчас сам и расскажет… Ну, давай чирикай, кто там меня приговорил: твои блатные? Или менты? Или вы там теперь все заодно?
Раненый смачно плюнул в лицо Астафьеву и тут же затих, будто бы этот плевок забрал все его жизненные силы. Чалый, впрочем, нисколько не обиделся.
– Витек, включи-ка печь, чтобы как следует прогрелась, – нехорошим голосом попросил он, утер плевок с лица и внимательно осмотрелся. – А то холодно тут что-то.
Малинин послушно отошел к печи, раскрутил вентель, напряженно взглянул на чуть дрогнувшую стрелку манометра. Спустя несколько секунд где-то в глубине печи зло загудело газовое пламя. За печной заслонкой с негромким гудением разгорался газ. Астафьев, утерев лицо, задумчиво смотрел на впавшего в забытье Алика.
Топка быстро прогрелась. В котельной запахло плотным, шершавым смрадом сгораемого газа. Чалый, повесив автомат на грудь, включил транспортер. Зловеще скрипнули катки, хищно заурчал двигатель, и безразмерная черная лента медленно поползла за двухстворчатый шлюз. Малинин смотрел на товарища по побегу во все глаза, так и не понимая, что он хочет сделать.
Поднатужившись, Астафьев подтянул гроб к печи и как-то странно, как показалось Витьку, ухмыльнулся.
– Витя, помоги мне этого урода в гроб поместить, – попросил Чалый почти ласково.
Возражать не приходилось. Поднатужившись, Малина и Чалый перевалили бывшего без сознания Алика вовнутрь гроба и поставили его на подъемник. Астафьев тут же накрыл раненого тяжелой крышкой и завинтил все четыре крепежных болта.
– Кто, кто в теремочке живет? – татуированный кулак Чалого издевательски постучал по крышке. – Али-и-ик! Ну как тебе там? Уютно или не очень? А может быть, замерз? Так мы это сейчас исправим!
Недавние события настолько деморализовали Малину, что он не сразу сообразил, что задумал Астафьев. Но, едва взглянув в его глаза, сразу же все понял… В слабом отблеске пламени из полузакрытого жерла печи лицо Чалого напоминало маску вурдалака. Глаза светились звериной жесткостью и настоящей жаждой садизма. Витек испуганно хлипнул горлом и в ужасе отошел на несколько шагов. Казалось, напомни он сейчас о себе этому страшному человеку хоть вздохом – и последствия будут совершенно предсказуемыми…
– Али-и-ик! – Астафьев вновь постучал по крышке гроба. – Так будешь говорить, кто там меня приговорил? А заодно – почему это ты нас вчера вечером выслеживал? Сам решил? Или подсказал кто?
Алик не подавал признаков жизни. То ли не хотел говорить, то ли еще был в забытьи. Тем временем в печи злобно гудел раскаленный газ. Алые, в синеватых прожилках блики пламени липко ложились на шершавые стены. В антрацитной полутьме тускло поблескивали стеклянные манометры и латунные трубки.
И тут из-под крышки гроба внезапно послышалось:
– Чалый, отпусти… Покуражился, и хватит. Я тебе все расскажу.
– Вот как? Расскажешь – отпущу!
– Ты же кинешь!
– Слово пацана, зуб даю! – блатной скороговоркой пообещал Астафьев.
Спустя минут двадцать недавние арестанты узнали о последних событиях на некогда родной зоне практически все. И о беспощадном подавлении бунта силами спецназа. И об огромных неприятностях «хозяина», подполковника Киселева. И о негласном договоре Киселева с блатными. И, естественно, о главном: отследив, где прячутся беглецы, Алик по мобильнику уже сообщил лагерным авторитетам об их местонахождении и даже подробно пояснил, как отыскать заброшенный вагончик. Так что визита в Февральск спецназа Управления исполнения наказаний можно было ждать в самое ближайшее время.
– Менты в поселке о вас еще не знают, Киселю это не с руки, – хрипло вещал Алик из-под заколоченной крышки гроба. – С Киселева пока еще погоны не сняли и даже от должности не отстранили. Но суд над ним будет по-любому, который все и решит. Если он вас со своей псарней возьмет – ему это на суде зачтется. Типа как свою халатность исправил. Если местные мусора зажопят – то нет, они ведь по другому ведомству.
– Во-от оно что… – протянул Чалый задумчиво. – Да только думаю, в ближайшие сутки никакого Киселева с псарней в поселке не будет. Дорогу от зоны замело так, что на танке не проехать.
– Ке-еша, я же тебе все сказал, – послышалось из гроба униженное. – Отпусти, а? Ты же обещал!
– А я и не отрицаю, что обещал.
– Ну так давай! Кто слово пацана дал?
– Ты знаешь, я передумал, – жестко объявил Астафьев. – Вы вот меня ссученным посчитали за то, что я на мусоров работаю. А сами, значит, с Киселем ни в какой сговор типа как не входили, да? Ну и кто вы после этого? Фуцыны позорные, сявки и рваные суки. А знаешь, как по закону с такими поступают?
С этими словами он с силой толкнул гроб с подъемника на движущуюся ленту. Двигатель транспортера поперхнулся, натужно взвыл на полтона выше, и роскошный парадный гроб с неотвратимой медлительностью пополз к раскаленным металлическим шлюзам. Изнутри доносился жуткий звериный вой, пересыпаемый проклятьями и мольбами. Створки медленно разошлись, и гроб исчез в разверзшемся жерле.
Технологическое окошко тускло поблескивало сбоку печи. Дождавшись, когда створки наконец сомкнутся, Астафьев с интересом взглянул сквозь квадратное жаростойкое стекло. Внутри полыхало настоящее адское пламя – мощное, лютое и безжалостное. Объятый огнем гроб зримо уменьшался в размерах, словно кусок рафинада в кипятке.
