Валентин Курицын - Томские трущобы
Следит, значит, ему нужна эта девчонка, — подсказала Кате ее ревность. В ее голове созрел план, как избавиться раз и навсегда от ничего не подозревавшей соперницы. И Катя принялась действовать…
В одно скверное октябрьское утро, когда, благодаря плохой погоде, на улицах не было заметно обычного оживления, по скользким тротуарам обруба, быстро, насколько это было возможно, шла стройная, скромно одетая женщина. Голова ее была замотана большим теплым платком, низко надвинутым на глаза.
Женщина шла, избегая взглядов прохожих, видимо опасаясь встречи со знакомыми…
Это была Катя. Поравнявшись с одним домом, на котором красовалась вывеска: «меблированные комнаты для приезжающих», Катя поднялась на крыльцо, бросила быстрый взгляд на пустующую улицу и вошла в подъезд. В коридоре было темно горела лампочка, стекло которой, очевидно, не чистилось целыми месяцами. Пахло керосиновым чадом, клопами и какой-то прелью… Навстречу Кате вынырнул откуда-то из темноты грязный заспанный малый с копной взлохмаченных волос. Он тупо уставился на Катю, дохнул на нее перегаром похмелья.
— Вам кого? — просипел он.
— Мне нужно в 11 номер… проведите меня, пожалуйста.
Коридорный тряхнул головой и двинулся вперед.
— Сюда вот идите, ежели вам в 11 номер требуется… Здесь он номер-то угловой — он показал на узенькую дверь, на которой была прибита дощечка с цифрой 11.
Катя легко постучала.
— Войдите! — ответили из номера. На пороге показался высокий сухощавый брюнет восточного типа. Он испытующе посмотрел на Катю, посторонился и вновь повторил:
— Войдите! Чем могу служить!
Он подвинул стул и галантно поклонился. Катя окинула взглядом непрезентабельную обстановку рублевого номера, неубранную постель, пустые бутылки на столе и брезгливо поморщилась.
— Нас никто не услышит, — в свою очередь спросила она…
23. Женская месть
Брюнет утвердительно кивнул головой:
— Можете говорить спокойно. Никто не услышит!
Катя опустилась на предложенный стул, распустила концы своего шарфа и обратилась с таким вопросом:
— Я говорю с господином Шельмовичем?
Брюнет изысканно расшаркался.
— К вашим услугам, сударыня!
— Мне говорили о вас, как о человеке, набирающем труппу для поездки на восток, — осторожно начала Катя.
— Совершенно верно! Вы что же желали бы поступить? — нагнулся всем туловищем Шельмович.
Глаза его впились в раскрасневшееся от холода, казавшееся совсем молодым, лицо Кати. Она невольно улыбнулась, поняв мысли своего собеседника.
— Нет, я не имею намерения поступить в вашу «труппу»! — особенно подчеркнула она последнее слово.
— В таком случае, чем же я могу быть полезен, — недоумевающим тоном спросил Шельмович.
— Будем говорить откровенно! Вы видите перед собой особу, которая уже не нуждается в ваших «режиссерских» указаниях. Понимаете?
Шельмович одобрительно потряс головой и улыбнулся, блеснув зубами.
Улыбка шакала! — подумала Катя.
— Ах, какой у вас язычок, барышня!
— Так вот, — продолжала Катя, — зная ваши настоящие намерения, я пришла предложить устроить хороший гешефт.
— То есть! — вопросительно поднял брови Шельмович.
— Я рекомендую вам девочку, молоденькую, хорошенькую. При моем посредстве вы можете ее увезти с собой в Иркутск, или куда там, без всяких почти затрат.
Шельмович недоверчиво покосился на свою посетительницу. Слишком выгодное предложение показалось ему подозрительным.
— У ней, у этой девицы, есть родители? — спросил он.
— Старуха мать… люди бедные. Мне они обе доверяют вполне! — спокойно отозвалась Катя, доставая из ридикюля папироску.
Шельмович предупредительно поднес ей зажженную спичку.
— Благодарю! — кивнула головой Катя, и выпустила густой клуб дыма.
— Очень молодая ваша протеже?
— Шестнадцать лет. Воплощение невинности! — деловым тоном заметила Катя.
— Но как вы это собираетесь устроить?
— Очень просто: я назову вас своим знакомым еще по Москве. Скажу, что вы имеете держать антрепризу где-нибудь в Восточной Сибири. Набираете для этой цели труппу. Старуху можно соблазнить хорошим жалованьем, дать ей денег, а девчонка… что она понимает! Она будет даже рада уехать из Томска — посмотреть белый свет.
— С документами недоразумений не будет? — осведомился Шельмович.
— Никаких! Все это устроим.
— А сколько вы желаете иметь за комиссию?
— Ну, об этом не будем сейчас говорить! Вы увидите девчонку, и тогда мы условимся, — несколько смущенно выговорила Катя, — я думаю, что вы меня не обидите.
— А когда я ее увижу?
— Назовите часы и я приду с ней хоть завтра.
Шельмович прошелся по комнате, потирая руки. Ему улыбалась перспектива заработать хороший куш.
— В таком случае, я прошу вас пожаловать завтра утром в это же время. Весьма благодарен за содействие.
Теперь, когда роли их были взаимно выяснены, они оба — аферист, искусившийся в разных темных делах и женщина, готовая так вероломно погубить невинную девочку, чувствовали себя как-то неловко. Чтобы замять эту неловкость, Шельмович деланно развязно обратился к Кате:
— Я бы предложил вам выпить рюмочку чего-нибудь, если вы только не спешите. Погода на дворе холодная, да и вообще по правилам следует каждую сделку спрыснуть.
Катя поднялась со стула, сбросила шарф и, оправляя прическу, ответила:
— Что ж, я не прочь выпить коньяку! Погода действительно мерзейшая: холодно, ветер.
— Вот и прекрасно! — засуетился Шельмович, — позвольте я помогу вам раздеться! Вот так… Садитесь сюда к столу, виноват, не знаю вашего имени, отчества.
— Катерина Михайловна.
— Я могу предложить настоящий заграничный коньяк, мартель. Привез с собой несколько бутылок из Владивостока, там он дешев.
На столе появилась бутылка, оплетенная соломой, рюмки, сыр, и большая, уже раскупоренная бутылка коньяку, коробка шоколада.
— Пожалуйте, Екатерина Михайловна! — угощал Шельмович, наполняя рюмки. Они выпили… — Закусите, — подвинул Шельмович коробку шоколада. — Это я своих клиентов угощаю.
От выпитого коньяка приятная теплота распространилась по телу Кати.
Она прищурила глаза, выбирая конфету, все еще ощущая вкус крепкого, ароматного коньяка. Шельмович, наполняя рюмки, окинул критическим взглядом прекрасно сложенную фигуру Кати, ее выразительное лицо, на котором выступили нежные розовые пятна от выпитого.
Недурна бабенка! — подумал он. И с огоньком, должно быть!
— Пожалуйте, Екатерина Михайловна, по второй, чтобы не хромать!
— Будьте здоровы! — церемонно чокнулась Катя, принимая рюмку.
— Скажите, пожалуйста, вы вот давеча упоминали про Москву, жили вы там.
— Я и родилась в Москве, — ответила Катя, закуривая папироску.
— Да… что же вы там делали?
— Я пела в хоре… последнее время у Омона, — пояснила Катя.
— Скажите пожалуйста! Приличное жалование получали?
— Немаленькое. Я была солисткой…
— Даже солисткой! У Омона! — чуть не подпрыгнул Шельмович, — голубушка, Екатерина Михайловна, плюньте вы на Томск. Поедемте со мной в Читу. Я там вам место устрою! Будете первой в хоре. 75 Жалованье и 20 % дохода с песни: да что я говорю! Если бы шансонетки по старой памяти распевать будут, так ведь тамошние гулеваны по четвертной на ноты кидать будут.
Катя задумчиво покачала головой.
— Нельзя мне уехать из Томска… Никак нельзя!
Но она думала о своем любовнике.
— Отчего нельзя!.. Все можно, голубушка… — прошептал Шельмович, жадным загоревшимся взглядом окидывая пышный бюст Кати…
24. На глухой заимке
После неудачного похищения Кати Сенька Козырь, получив установленную сумму, загулял с предварительного разрешения Александра. Гулянка продолжалась около недели и окончилась лишь тогда, когда в кармане Козыря не осталось ни гроша. С головой, еще полной угара, грязный, обрюзгший шел он домой.
Иван Панфилыч только сердито плюнул, увидев нашего героя.
— Хорош, нечего сказать! — презрительно покосился на Сеньку Александр. Он в это время сидел на кухне в пальто и в шапке, подпоясанный гарусным шарфом, очевидно собравшийся куда-то идти. — Легок на помине, — продолжал он, когда Сенька виновато опустил свою голову, присел к столу. — Мы с Иваном Панфилычем. Только сейчас про тебя говорили!
— Друг сердечный! Дай ты мне половинку… Надо поправиться малость! прохрипел Сенька.
— Дай ему, старина, стаканчик! Пускай отведет душу, — кивнул головой на Сеньку Александр.
Иван Панфилыч нехотя потянулся в шкафчик и достал графин.
— На, лопай, ненасытная утроба! — проворчал он.
