Виктор Пронин - Смерть президента
Но самое страшное было не в этом — ужасали их лица. Они были не просто некрасивы, нет, на них невозможно было смотреть без содрогания — какие-то недогнившие мертвецы, у которых куски кожи и мяса отваливались на ходу, вампиры со струйками крови, стекающими из уголков рта, полусгоревшие Крюгеры с обнаженными зубами и посверкивающими белками, у некоторых лица казались чешуйчатыми, у других одутловатыми, как у утопленников, пролежавших в воде не одну неделю, они походили на прокисшее тесто…
Остановившись цепочкой в полумраке лифтовой площадки, взяв автоматы на изготовку, чудища замерли, не произнося ни слова. И эта мертвящая тишина была не менее жуткой, нежели само их появление.
Один из охранников нашел в себе мужество шагнуть к пришельцам, рука его потянулась к пистолету, но тут грохнуло сразу несколько выстрелов, и, дергаясь в предсмертных судорогах, бедняга рухнул на пол, заливая кровью ковер. Если до этого кто-то и допускал мысль, что все это шутка Цернцица, который в неуемном стремлении позабавить гостей решился на подобное, то теперь испарились все надежды на благополучное окончание неожиданного появления мертвецов, вампиров, упырей и прочей нечисти.
Первым пришел в себя Цернциц.
Похоже, на него не слишком большое впечатление произвели покойницкие физиономии пришельцев, более того, он даже не очень и удивился происходящему, словно ожидал чего-то подобного. Озабоченно оглянувшись по сторонам, он присел и, пятясь, втиснулся задом в толпу оцепеневших от ужаса гостей. Вынув из кармана маленькую плоскую коробочку переговорного устройства, он едва успел откинуть крышку, прикоснуться к кнопкам, чтобы связаться с охраной на первом этаже, как прозвучала еще одна автоматная очередь, и ему на голову посыпались сверкающие осколки хрустальной люстры. Толпа испуганно отшатнулась и опрокинула Цернцица, он даже не успел произнести ни единого слова в свою коробочку. Однако в этом не было надобности — бдительный Стыць в самом низу услышал из своего микрофончика грохот выстрелов и по их частоте понял — из автомата палят.
— Хлопцы! — крикнул он, на ходу вырывая пистолет из-за пояса. Подбежав к лифту, он нажал кнопку вызова. — Там шось трапылось!
Охранники не заставили себя ждать, и, едва распахнулись двери кабины, все бросились внутрь, и уже через несколько секунд набитая плотными телами кабина скоростного лифта рванулась вверх. Пока ехали, успели снять предохранители, передернуть затворы — приготовились дать бой быстрый и беспощадный. Мелькали световые кнопочки — указатели, верхний этаж приближался быстро и неотвратимо, кабина мчалась, не останавливаясь.
Толпа окаменевших в ужасе гостей невольно выдала торопящихся на помощь спасителей. Несколько сот людей, столпившихся перед лифтовой площадкой, одновременно уставились на световое табло, которое показывало, на каком этаже в данный момент находится кабина. Замогильные пришельцы, едва взглянув на мелькающие цифры, сразу сообразили, в чем дело.
И только сейчас обнаружилось, что у них есть главарь. Он был невысок ростом, весь какой-то нервный, дергающийся, поминутно поворачивался во все стороны, и автомат, висящий у него на животе, поворачивался вместе с ним, упираясь стволом именно в того человека, на которого смотрел хозяин. Более того, ствол, кажется, наводился автоматически в ту самую точку, куда был устремлен взгляд главаря. На голове у главаря красовалась черная шляпа с широкими полями, а лицо представляло собой какое-то белесое пятно, покрытое трупными пятнами.
Решение он принял в течение одной секунды — затолкал своих покойников за спины гостей, сам тоже втиснулся в толпу, так что наружу торчал только ствол автомата.
Бегущие на табло цифры замерли — кабина прибыла на верхний этаж. Через секунду двери распахнулись. Стыць стоял с пистолетом на изготовку впереди, за ним толпились те самые существа, которым была поручена охрана Дома. Увидев толпу гостей и никого больше, охранники невольно опустили оружие, и в этот самый момент длинными захлебывающимися очередями разразился автомат главаря пришельцев. Стоя невидимо и неуязвимо за спинами гостей, он стрелял до тех пор, пока все охранники в кабине лифта не рухнули на пол.
Первые несколько пуль, судя по всему разрывных, принял в свою широкую грудь сам Стыць. Внутренность кабины представляла собой страшную картину — куча окровавленных, шевелящихся в агонии тел, из которых продолжала сочиться, бить тонкими струйками кровь.
Толпа подалась назад, не в силах выдержать кошмарного зрелища.
— Ага! — радостно взвизгнул главарь и бросился к лифту. Подбежав к самой кабине, он постоял, рассматривая гору трупов, и, убедившись, что живых среди них нет, поддал ногой безжизненную руку Стыця, которая все еще сжимала рукоятку пистолета. Заглянув внутрь, главарь нажал кнопку первого этажа. Двери захлопнулись, и кабина с чудовищным своим грузом провалилась вниз.
С некоторой картинностью главарь обернулся к парализованной страхом нарядной толпе гостей, посмотрел на всех сразу из-под шляпы жутковатым своим неживым взглядом и только сейчас заметил стоявшего рядом официанта с подносом. Какими-то крадущимися, стелющимися шагами он приблизился к нему, жеманно протянул руку, взял бокал и, запрокинув голову, выпил вино до дна. Перевернув бокал, он показал всем, что там не осталось ни капли, точь-в-точь как это делают тетеньки на семейных торжествах. И тут же, рисуясь, бросил бокал за спину. Упав на испанскую плитку, хрусталь брызнул мелкими искрами, расколовшись на тысячи осколочков.
— Вот так! — радостно выкрикнул главарь сипловатым голосом и резко шагнул к толпе. Все в ужасе расступились перед ним, а он продолжал двигаться той же игривой походочкой, рассекая толпу. — Раздайся море, говно плывет! — выкрикнул он непонятные слова, но было в этом возгласе столько торжества, столько неподдельной радости, что в нем можно было даже заподозрить живого человека.
Пройдя всю толпу и уперевшись в противоположную стену, он резко развернулся, покопался у себя под подбородком и одним движением сдернул с лица покойницкую маску. И все увидели довольно невзрачную физиономию землистого цвета. Оскалясь редкими желтоватыми зубами, физиономия торжествующе обвела взглядом толпу, и выражение при этом у нее было примерно такое, какое бывает у циркового клоуна, который, совершив отчаянный прыжок через голову, победно смотрит на публику — каково, мол?!
— Боже… Кто к нам пожаловал, — смятенно пробормотал Цернциц, не выходя из толпы.
Главарь повернулся в ту сторону, но, видимо, слов не услышал и потому успокоился. Вслед за ним сняли маски и все пришельцы, обнажив небритые, помятые, несколько растерянные лица.
— Приветствую честную компанию! — сказал главарь и поклонился. — Аркадий Константинович Пыёлдин! Прошу любить и жаловать! Вопросы есть?
Гробовое молчание было ему ответом.
— Вопросов нет, — удовлетворенно произнес он и резко повернулся к Анжелике, которая все так же стояла за стойкой бара. — А ты чего лыбишься?
— Положено. — И Анжелика улыбнулась еще радостнее.
— Не понял?
— Работа такая. Я обязана лыбиться.
— Да? — удивился Пыёлдин. — Тогда ладно.
— Можно продолжать?
— Не понял? — Склонив голову к плечу, Пыёлдин с подозрением посмотрел на Анжелику снизу вверх.
— Я могу продолжать улыбаться?
— Можешь. Продолжай.
— Мне платят именно за то, что я улыбаюсь.
— Хорошо платят?
— Могли бы и больше.
— Добавлю, — сказал Пыёлдин с таким выражением, словно наконец-то уяснил для себя что-то важное. — За мной не заржавеет. Как зовут?
— Анжелика.
— Да? Ну, хорошо… Можешь оставаться Анжеликой. Мне нравится. А меня зови Кашей.
— Каша? — удивилась Анжелика. — Каша — женского рода… Лучше я буду звать тебя гарниром… Не возражаешь?
— Возражаю. Я — Каша. И запомни это. Только Каша. Вопросы есть? Вопросов нет. Что у тебя на голове?
— Корона.
— Настоящая?
— Да. Я первая красавица мира.
— Прямо-таки первая? — Пыёлдин задержался взглядом на Анжелике, помолчал и добавил будто про себя: — Похоже на то… Где хозяин?
Едва услышав этот вопрос, гости безжалостно, даже с каким-то угодливым наслаждением вытолкнули прячущегося Цернцица вперед. И как тот ни упирался, стремясь остаться в толпе, это ему не удалось. Но, оказавшись лицом к лицу с Пыёлдиным, Цернциц повел себя гораздо мужественнее, чем можно было ожидать. Он поправил галстук, пригладил волосы, одернул пиджак и посмотрел в глаза главарю почти спокойно, во всяком случае, твердо посмотрел.
— Фамилия? — спросил Пыёлдин.
— Цернциц.
— Церн… Как дальше?
— Циц.
— Надо же… — Приседая и поигрывая плечами, Пыёлдин обошел вокруг Цернцица, тот стоял, глядя прямо перед собой, и не проявлял никаких видимых признаков страха.
