Леонид Влодавец - Мародеры
Разин и его сподвижники распространяли слухи, будто на «красном» струге плывет царевич Алексей Алексеевич, который на самом деле умер задолго до восстания, а на «черном» — патриарх Московский и Всея Руси Никон, который на самом деле умер за год до восстания, но в народе ходили слухи о несметных богатствах, захваченных разницами в Персии.
Поиски разинских сокровищ начались непосредственно после подавления восстания, велись они в разных местах, но так ни к чему и не привели. В частности, существует легенда и о том, что «разинский» клад был спрятан на территории нашей области, куда в 1670 году отошел отряд, возглавляемый атаманом Федькой Бузуном. Известно, что отряд Бузуна продолжал действовать на северо-западе нынешней территории нашей области до 1671 года, то есть до того времени, пока Федька Бузун не был убит в бою с царскими драгунами. После этого его отряд прекратил свое существование, распавшись на несколько мелких разбойничьих шаек. Однако нет никаких документальных свидетельств, что разинская казна находилась в отряде Бузуна, так же, как и о ее захвате царскими войсками. Конечно, народная молва, в частности, изустные предания, записанные нашим известным краеведом-энтузиастом Владимиром Алексеевичем Корнеевым, ныне директором школы ь 127, в немалой степени приукрасила историю, обрасти-ла ее всякого рода лирическими и мифическими деталями, явно гиперболизировала размеры клада — чуть ли не сорок возов золота и бриллиантов! — но убеждения в том, что «разинский» клад существует, придерживается и значительное число вполне серьезных специалистов, — закончила Нина Васильевна.
Ветров на некоторое время отключился от прослушивания того, что говорила Нина Васильевна. Он переходил вместе со всеми от стенда к стенду, смотрел на ржавые бердыши, почерневшие шпаги и штыки, модели галер Петровского флота, ядра, портреты каких-то типов в париках и прочие экспонаты, слышал монотонную речь экскурсовода, но ни во что не вникал. Никита еще раз проматывал в памяти историю своего заочного знакомства с Ермолаевым.
За размышлениями Никита и не заметил, как экскурсия завершилась. Они, оказывается, уже поднялись на второй этаж, где была экспозиция, посвященная растительному и животному миру области, посмотрели чучела всяких там кабанов, волков и зайцев, которые не то прежде, не то и теперь водились на здешней территории. Максимка восторженно указывал пальчиком на потолок и пищал:
«Птички! Птички!», а Андрей интересовался у Нины Васильевны, почем нынче покупают волчьи шкуры для чучел, так как он сам охотник и в зиму собирается с мужиками пооблавить немного. Алла в это время настырно призывала Максимку поглядеть на коллекцию бабочек.
В общем, каждый нашел здесь что-то свое. Ветров поглядел на часы. С того момента, как он покинул дом Егоровны, минуло уже два часа. Пора бы и честь знать…
СНОВА У ЕГОРОВНЫ
Пока ехали из краеведческого музея, Андрей и Алла наперебой расхваливали друг другу прошедшее посещение этого культурного учреждения. Было такое ощущение, что они, которые каждую субботу и воскресенье, не говоря уже о будних днях, могли любоваться экспозициями этого музея, «открыли его для себя», как Рита из телерекламы «открыла для себя» какие-то очередные прокладки с крылышками или без. Никита, конечно, из чисто благотворительных побуждений, поддерживал разговор и тоже вовсю восхищался тем, что на самом деле произвело на него самое жалкое впечатление. Впрочем, при том, что он усердно поддерживал беседу, мысли его уже торопились к Егоровне. Интересно, посвятит ли его бабка в тайны беседы с краеведом-директором или оставит в неведении? Кроме того, была надежда на то, что вернется Василий Михайлович. А уж это для Никиты было и вовсе вопросом первостепенной значимости.
Взойдя на скрипучее крылечко, Никита постучал в дверь.
— Кто там? — послышался голос Корнеева.
— Это Никита Ветров…
— А-а… — без прежнего недовольства произнес Владимир Алексеевич и открыл дверь.
— Что ж ты бабушку так волнуешь? — строгим тоном произнес директор школы, будто Никита учился у него, примерно в пятом или в шестом классе. — Сказал, что на час уходишь, а сам три часа гуляешь?! Ай-яй-яй! Она только-только по поводу Василия Михайловича успокоилась, а теперь ты куда-то запропал?
— Нашелся Василий Михайлович?! — обрадовался Никита. — И где ж он был?
— У меня он, на квартире, в добром здравии.
— Ну а что ж вы его сюда не привезли? — спросил Никита, и это Корнееву не понравилось.
— Долго рассказывать. И вообще, какое тебе до этого дело?
— Но я вообще-то именно к нему ехал. И письмо предварительно написал. А он мне ответил и пригласил приехать в выходные. Вот я и приехал, а его нет дома…
— Ну, это еще не повод, чтобы поднимать панику.
— Да ладно, Володя, — оборонила Никиту бабка, — чего напустился на малого?
Иди, Никитушка, чайку попей с нами.
Никита уселся за стол, Егоровна налила ему крепкого чаю. Владимир Алексеевич пристально посмотрел на Никиту и спросил:
— Ну, погулял, ознакомился с достопримечательностями?
— Да, — кивнул Никита, которому очень хотелось заметить, что он не ученик пятого класса, и не пил с директором на брудершафт, а потому просит именовать его на «вы». Но было неудобно заводить склоку по такому пустячному поводу. В конце концов, ему надо как следует познакомиться с краеведом-общественником, да еще с такими разносторонними интересами: он и народные предания насчет клада Федьки Бузуна собирает, и с сыном красного героя Ермолаева на дружеской ноге…
Тем более что о том, где Василий Михайлович, он осведомлен, хотя и не очень хочет почему-то вводить Никиту в курс дела. Отхлебнув чай, он произнес:
— У вас в краеведческом музее, — ответил Никита, — очень интересная экспозиция, только вот о Ермолаеве там ничего нет, да и вообще о мятеже 1919 года не упоминается. Зато Нина Васильевна нам много рассказала о том, как вы народные предания собираете.
— Неужто? — воскликнула Егоровна, поглядев на Корнеева. — В самом музее про тебя рассказывают?!
— Ну а что тут такого? — невозмутимо произнес директор. — Нина Васильевна одно время у нас в школе историю преподавала. Очень приятная старушка. Надо будет как-нибудь съездить в музей, навестить ее… Работы только много. А тебя, Никита, как я понял, Интересует история советского периода? На каком курсе учишься?
— На втором, — ответил Ветров.
— Странно, — покачал головой Владимир Алексеевич, — в мое время на втором курсе проходили историю СССР XIX века… И курсовые вроде бы по этой же теме писали. A ты, стало быть, вперед забежал? Или теперь такие новые веяния?
— Я еще с прошлого года этой темой занимаюсь, — ответил Никита, — изучаю вашу здешнюю историю.
— А почему именно нашу? Почему, допустим, не лево-эсеровский мятеж 1918 года в Москве?
— Потому что про него уже много чего написано. А про ваш здешний — ничего.
Немного в губернских газетах, чуть больше в брошюре 1929 года издания, да еще коротенькие упоминания в монографиях по истории гражданской войны.
— Запретная тема считалась… — вздохнул Владимир Алексеевич. — Точнее сказать, непопулярная. Вообще-то, раньше у нас помнили об этом эпизоде. Даже был стенд в краеведческом музее, в зале, где рассказывалось о революции и гражданской войне. И о Ермолаеве там было кое-что. По-моему, был его портрет, личные вещи. «Маузер», шашка, часы, портсигар, кажется. Ну а после 1991 года, сами понимаете, директор музея решил обновить экспозицию, все убрали в запасник. Ну а тут гайдаровская реформа. Цены подскочили до небес, а бюджет у музея начал прирастать только нулями к зарплате. Так все и осталось до сих пор.
Или почти так же. Так что получается, что коллективизация и индустриализация у нас в области начались сразу после аграрной реформы Столыпина и промышленного подъема 1910-1913 годов. Хе-хе!
— Хорошо еще, что не сразу после восстания Степана Разина… — произнес Никита. — Между прочим, именно в связи с ним Нина Васильевна вас упоминала.
— А-а, насчет клада Федьки Бузуна?
— Конечно. Вообще-то я о кладах Степана Разина много слышал, но, по-моему, это такая же химера русской истории, как библиотека Ивана Грозного или клад Наполеона, брошенный в Семлевское озеро.
— Как тебе сказать, в какой-то мере — да. Но история, как ты, наверно, уже понял, обучаясь в университете, в чистом виде довольно скучная наука. Поскольку она изучает, в принципе, самую обычную жизнь, только протекавшую несколько столетий или десятилетий назад. А эта самая обычная жизнь: производственная работа, торговля, Добывание хлеба насущного, воспитание детей — то есть повседневная рутина — ничего сенсационного не содержит. Во всяком случае, для широкой публики. Интерес у нее вызывают лишь всякие тайны, загадки, легенды и мифы, иногда отдающие мистикой…
