Анатолий Галкин - Других версий не будет
Гутман машинально сделал недовольное лицо. Он был согласен снять эту комнату на любых условиях, но сработала привычка торговаться.
– Я даже не знаю, Валера. Дом у тебя на самом отшибе… Дорого берешь?
– Там же написано: «Почти даром».
– Это сколько?
– Значит так, Сашка. Я натурой беру. До магазина мне хромать тяжко… Выпивка у меня есть. С тебя закуска. Лук, картошка, огурцы – это, понятно, с моего огорода. В с тебя хлеб, колбаса, шпроты, маслины. Рублей на пятьдесят в день и хватит.
Гутман улыбнулся – хромой и не совсем трезвый мужик, жаждущий греческих маслин. Хорошо, что не затребовал устриц и омаров.
– Так что, Сашок, договорились? Пришли к консенсусу? Тогда пойдем на мою половину и отметим это дело.
Хозяйская половина дома имела более жилой вид: еще не убранная постель, гора посуды в тазу, одежда на лавках, стульях, табуретках.
Освободив пару сидячих мест, Валера смахнул со стола остатки сегодняшнего завтрака или вчерашнего ужина, поставил два чистых стакана, тарелку с солеными огурцами и полез в старенький буфет.
Гутман приготовился увидеть бутыль с самогоном, водку местного разлива или, на худой конец, портвейн с тремя семерками. Все что угодно, но только не то, что достал Валера:
– Тебе, Саша, коньяк или виски? Мне Камю не очень нравится. Я виски предпочитаю. Особенно Уокера люблю. Почти самогонка, но высшего качества. Я нашу родную пять раз через противогазную коробку пропускал – все равно сивуха. А Блэк Лэйбл это вещь… Так тебе что наливать?
Саша Гутман не знал, что Валера только начал его удивлять. Конечно, мужик и виски есть вещи несовместные. Но всякое в жизни бывает. Грабанул, допустил, Валера богатый уваровский «шоп», приволок десяток ящиков благородных напитков, а с закуской напряг. И без компании пить тошно. Вот и «сдается почти даром».
Это была первая и довольно естественная версия, которая пришла в голову Гутману. Он мог бы и еще кое-что напридумывать, но то, что было на самом деле он и в страшном сне не мог себе представить.
После второго стаканчика виски собутыльники подружились, после третьего побратались. Гутман узнал, что Валера сел за благородное дело… Лет двадцать назад, возвращаясь с ударной работы на своем тракторе он заметил возню в кустах. Заглушил мотор – услышал женский крик. Слов и междометий было много, но общий смысл: «Ой, пусти! Ой, не трогая! Ой, ты мне все порвешь!»
Валера взял гаечный ключ, прыгнул на дорогу м стал приближаться к кустам. Пьяным в местном понимании этого слова он не был, но был в кондиции, позволявшей прямо вести трактор.
Картинка за кустами была соответствующей: девка лежит на траве, незнакомый парень на ней. Девка вопит, а парень пытается освободить от одежды и ее, и себя.
Валера короткими емкими словами посоветовал чужаку прекратить безобразие. нО громила встал, подтянул штаны и врезал трактористу в левый глаз.
Когда Валера поднялся, его шатало из стороны в сторону. Именно поэтому во второй раз громила промахнулся, а защитник орущей девушки случайно попал в цель. И удар-то был не сильный, да гаечный ключ старый. Его зазубрины разорвали «насильнику» бровь, нос и щеку. Да так солидно разорвали, что все вместе потянуло на причинение тяжких телесных повреждений.
Громила оказался трезв, а чуть выпивший Валера оказался, по научным меркам, в крайней степени.
Но не это главное. Валеру сгубила спасенная им девица. На суде она плакала, называла громилу женихом и заявляла, что за кустами они «играли». На робкий вопрос адвоката, зачем, мол, ты тогда сопротивлялась, девка ответила просто: «Мамка так учила. С удовольствием только шалавы отдаются, а честная девушка должна кричать и брыкаться. Но не сильно…»
Судья оценил благородный порыв Валеры и дал ему не пять лет, а всего три…
– Ты, Валера, ногу в лагерях повредил?
– Не, это здесь, недалеко. Трудовые будни сгубили.
– Это как?
– Мы пахали… С утра и пока не стемнело. Три трактора рядом шли и пахали, пахали. Все нормы перекрывали. Двое из нас орден могли бы получить, а мне бы, как судимому, премия светила.
– Ну и?
– До ноги пахали и прямо на поле сели ужинать. Три бутылки уговорили – мало! Я на трактор и к бабке за самогонкой. Еду, а навстречу Волга.
– Во встречную машину вляпался?
– Какая машина? Это не машина. Волга – это река… Я дорогу перепутал. Еду – вижу Волга впереди, а ее здесь быть не должно. Пока соображал, трактор на крутой бережок выкатил, покачнулся и с обрыва вниз… Только утром меня из-под него вытащили… И ордена гавкнулись, и премия моя… Сашок, а виски у нас кончились. Не хочу я коньяк. Пойдем еще бутылочку достанем. Уокера или Белой лошади.
– Пойдем, Валерка… Куда пойдем?
– В баню… Ты, Сашок, длинный. Мы может быть и до водки дотянемся…
В баню, так в баню… Гутман ожидал увидеть там гору ящиков из уваровского супермаркета, но в предбаннике было чисто и пусто.
Валера наклонился, ухватился за кольцо и поднял крышку люка. Похоже на погреб, но кто же их делает под баней…
Похоже, что Валера в последний момент чуть-чуть протрезвел и сам испугался, предвидя возможных последствий своих решительных действий. Он приблизился к Гутману, схватил его за отвороты куртки и зловеще прошептал:
– Если кому скажешь – убью! Это мне так подфортило. Мне! С тобой, как с другом, поделюсь… А будешь трепаться – убью.
Решив, что теперь его тайна будет сохранена, Валера успокоился, взял с полки фонарик, сел на пол, спустил ноги в люк, нащупал ступеньки и начал спускаться. Саша последовал за ним.
Спускались они долго. Внизу было что угодно, но не подпол, не подвал, не погреб. Они оказались в узком кирпичном коридоре. Лестница практически закрывала часть прохода, ведущего к Волге. Свободным был путь к усадьбе.
Валера снял со стены двухметровый шест с петлей на конце и, чавкая по столетней грязи, пошел в сторону графского парка.
Каждые десять-двадцать шагов он останавливался, пытался что-то объяснить, но так и не сказал о главном:
– Я, Саша, баню строил. Копал под фундамент. Наткнулся на вот это. Долбанул ломом – провалился… Когда я первый раз сюда спустился, решил к Волге идти. Через сто метров завал. Шагами померил – в этом месте у Машки – соседки на склоне парник стоит. Я и не стал копать. Зачем мне ее визг… Так за ее, за Машкиным парником каменные ступени к Волге ведут. Не Машка их строила. Старый камень, еще с тех времен… Пошел я в другую сторону и наткнулся…
– На что?
– Сам увидишь. Недалеко осталось.
Грязь была только на первом участке. И, возможно, от Валеркиной бани. Места-то здесь сухие, особенно в конце лета.
Гутману казалось, что они прошли уже три-четыре сотни метров. Но по опыту он знал, что все страшное и неприятное длится дольше и тянется дальше, чем есть на самом деле. Чувства в этом случае надо делить на три. И значит прошли они сто, ну максимум сто пятьдесят метров.
Действительно, начались ведущие вверх ступеньки. Это говорило о том, что они поднимаются под склон, на котором забор и графский парк.
Фонарик начал выхватывать пустоты в стене, из которых торчали остатки корней со свежими спилами. Вероятно, совсем недавно Валера благоустраивал путь к заветной цели.
Гутман заметил, что Валера начал замедлять шаг, пытается не шуметь и не хромать. Это значит, что сейчас начнется самое интересное.
Интересное не началось, а коридор кончился. Она оказались в тупике. Просто уткнулись в сплошную кирпичную кладку.
Валера развернулся и первым делом навел фонарик на свое опухшее лицо, приложив палец к губам. Ясно – шуметь не надо!
Потом он осветил ряд кирпичей на уровне своего носа и указал на четыре из них.
Замерев на несколько секунд и прислушавшись, Валера взял двумя пальцами один из выступавших из стены кирпичей, потянул на себя м сразу же выключил фонарик.
Массивная с виду стена оказалась всего в полкирпича. Сквозь появившееся окошко пробивал тусклый свет, казавшийся в темноте мрачного коридора ярким, почти солнечным.
Валера приник к окошку ухом и через несколько секунд, удостоверившись, что за стеной никого нет, смело вытащил еще три кирпича. На месте маленького проема образовалась форточка.
Гутман заглянул… В старинных замках это помещение красиво назвалось «винный погреб». Здесь все было пониже и пониже. Не было дубовых бочек, пыльных бутылок на стеллажах, паутины на сводах. И все же это был винный погреб. И стеллажи были, но на них как в самых дорогих супермаркетах теснились бутылки с яркими этикетками.
Валера провел быстрый инструктаж:
– Ближайшие, те, что прямо перед носом, брать нельзя. Расколят сразу. Мы их вытащим, чтоб не мешали, а потом на место…
Освободив поле для маневра, Валера просунул в форточку шест с петлей, заарканил бутылку с полки у противоположной стены и начал выуживать добычу… Видно было плохо и ловил он не что-то конкретное, а что клюнет. На этот раз он подсек бутылку Бордо урожая девяносто первого года. Гутман средне разбирался во французских винах, но представлял, что такое удовольствие стоит не меньше трехсот баксов за бутылку.
