Иван Аврамов - Алиби от Мари Саверни
— Вы что, интересуетесь нумизматикой? — спросил Кухарчик.
— Вовсе нет. Прочитал так, из чистого любопытства, от нечего, так сказать, делать.
— Андрей Феликсович потом узнал, что вам известно о находке Медовникова? — Олег снова захватил нить допроса в свои руки.
— Нет, я и словом об этом не обмолвился. Папа не любит, когда суют нос в его дела. Он получил очень хорошее, в дворянском, знаете ли, духе, воспитание. Думаю, он и помыслить не мог, что я прочитал письмо, адресованное ему.
Слушая показания Круликовского, Лободко, цепко запоминая каждое слово, которое, впрочем, записывалось на диктофон, силился понять, правду ли говорит Владислав или искусно делает вид, что полностью откровенен. Обостряющейся в такие минуты интуицией, без которой сыщик не сыщик, он понимал, что допрашиваемый, кажется, не лжет. Но до окончательного вывода было еще далеко.
— Скажите, Владислав, ваш приезд в Киев для Никольского был неожиданностью?
— Нет, еще в Праге я сказал ему, что собираюсь навестить родной мне город где-то в декабре, по делам. Он обрадовался и настоятельно просил позвонить ему, как только приеду. Мы, конечно, обменялись номерами телефонов. Люди, находясь на отдыхе, любят почему-то это делать, хотя и знают, что редко кто потом выходит на контакт.
— Вы вышли…
— Наверное, потому, что я по природе человек коммуникабельный. Захотелось провести приятный вечер в компании доброго знакомца.
— Естественное желание, — согласился майор. — И что же, Стас пригласил вас к себе домой?
Владислав отрицательно покачал головой.
— Мы посидели с ним в ресторанчике «Біла хата», это, кажется, на Большой Житомирской, распили бутылочку хорошей украинской водки, повспоминали Прагу, поговорили о том, о сем. Стас очень ненавязчиво полюбопытствовал, раскопал ли мой знакомый краевед свой суперклад. С улыбочкой такой, со смешком, определенно в шутку. Я тоже в шутку, в тон ответил, что там, глядишь, и копать ничего не надо, может, монетки замурованы в стенке какого-нибудь старого киевского дома.
— Построенного еще при губернаторе Фундуклее? — слегка улыбнулся Лободко.
Владислав удивленно вскинул вверх свои красивые брови.
— Был такой деятель, Иван Иванович Фундуклей. Правил Киевом в девятнадцатом веке, — пояснил Олег. — Вымостил брусчаткой на свои деньги Андреевский спуск, открыл женскую гимназию, хороший, в общем-то, был человек, немало постарался для нашего города.
— А-а, — протянул молодой Круликовский, — я ничего о нем не слыхал. Так вот, если честно, ничего подозрительного в поведении Стаса я не уловил. Ну, надо же о чем-то говорить людям, шапочно знакомым друг с другом. Я, как бы между прочим, заметил, что завтра собираюсь навестить старика…
— Погодите, а как вы удовлетворили любопытство Никольского насчет того, открыл Медовников клад или нет?
— Да-да, — кивнул Владислав, — я ответил ему таким образом, что, скорее всего, даже абсолютно точно — нет. Иначе об этом знал бы мой папа, да и сенсационная новость облетела бы весь мир.
— Итак, вы объявили о своем намерении навестить Медовникова… Как отреагировал на это Никольский?
— Несколько неожиданно для меня. «А что, если вместе с тобой пойду и я?», — сказал он. «С какой стати?» — удивился я. «Страшно хочется познакомиться с этим необыкновенным человеком, — ответил он. — И я очень надеюсь, что он проконсультирует меня по поводу одной штукенции, случайно оказавшейся в моих руках. Вот увидишь, когда он поймет, что это за вещица, он знаешь как зауважает меня?» Короче, — Владислав сделал длинную паузу, поднял глаза на Лободко, потом перевел их на Кухарчика, вздохнул, — я поддался на его уговоры. Вроде неудобно как-то отказывать новому приятелю в такой мелочи.
— И как воспринял Тимофей Севастьянович то, что вы пришли не один?
— Он человек воспитанный и никак не обнаружил своих чувств. По-моему, он вовсе не придал этому никакого значения. Обрадовался мне, был очень приветлив со Стасом. Тот действительно поразил его, показав старинную карту-схему Киева, начертанную каким-то немецким, если не ошибаюсь, негоциантом — четырнадцатый век. Тимофей Севастьянович пришел в совершеннейший восторг! Попросил разрешения скопировать ее. Стас заверил, что сам сделает ксерокопию и с удовольствием подарит ее столь уважаемому человеку. Напоследок добавил, что у него имеется еще несколько интересных раритетов, о которых ему хотелось бы узнать мнение такого маститого специалиста, как Тимофей Севастьянович. Вот, пожалуй, и все. Больше ни с Медовниковым, ни с Никольским я не общался. 16 декабря, в день отлета, несколько раз набирал Стаса, но его мобильник не отвечал. Теперь понимаю, что звонил мертвецу. И еще понимаю, что очень виноват перед Тимофеем Севастьяновичем.
— Более чем виноват, — строго заметил Кухарчик и так сурово посмотрел на Владислава, что тот не выдержал, отвел взгляд. — Злого умысла, конечно, в ваших действиях не было, если вы сказали нам сущую правду, но…
— Ваша болтливость, Круликовский, погубила хорошего, незаурядного человека, — не менее сурово резюмировал Лободко. — Хочется верить, что вы были полностью искренни. Впрочем, следствие продолжается, и если вы в чем-то слукавили, что-то недоговорили, это непременно обнаружится.
— Я рассказал вам все без утайки, — твердо сказал Владислав. — Большая просьба — ничего не говорите моему отцу. Это убьет его.
Просьба Владислава осталась без ответа. Вернее, майор просто неопределенно пожал плечами.
Из полицейского управления Олег вышел почти вслед за молодым Круликовским. И надо же, за ближайшим углом они столкнулись. Владислава, видимо, поджидала здесь изящная, фигуркой похожая на девочку-подростка молодая женщина. У нее были несколько необычные, сумеречно-голубые, как у цветков цикория или фиалки, глаза, которые смотрели на мир открыто и прямо. Даже гордо. Владислав, слегка растерявшись, счел нужным представить свою подругу, или знакомую:
— Данута Оржеховская. Молодая художница.
— Всегда завидовал тем, кто умеет держать в руках карандаш или кисть. У меня, к сожалению, в школе по рисованию всегда была тройка. Причем с очень большой натяжкой.
— Зато вы преуспеваете в чем-то другом, — улыбнулась Данута, и ее улыбка Олегу понравилась.
ГЛАВА VIII
— Не пойму я этого Стаса. Он что, круглый идиот? Непроходимый тупица? — с чувством произнес старший лейтенант Солод, глядя на Лободко так, словно тот обязан сию минуту дать ему полный и безошибочный ответ. — Хорошо, Медовникова он с кем-то убрал и завладел тайной месторасположения клада. Но ведь о смерти краеведа рано или поздно, а скорее всего, достаточно быстро узнает его приятель Андрей Феликсович Круликовский, а значит, и Владислав, который тут же заподозрит, что это убийство на совести Стаса. И, вполне возможно, молчать не станет. Хотя кто его знает… Как умный человек, он поймет, что косвенно причастен к преступлению. И, конечно, предпочтет промолчать…
— Миша, — с мягкой укоризной вымолвил Лободко, — на эти рассуждения ты имеешь право, но они — из разряда «если бы да кабы»… Я же уверен… Вернее, предполагаю, что ситуацию с наибольшей выгодой для себя использовал не алчный и трусливый Стас Никольский, а тот самый третий, который, узнав, что к чему да какая открывается перспектива, молниеносно разработал план и претворил его в жизнь в считанные дни. Этот третий, или второй — если отбросить в сторону болтуна Круликовского, это уж как тебе угодно, был инициатором убийства, а Стас — послушным, хотя и заинтересованным инструментом в его руках.
— Ты думаешь, он изначально задумал устранение Никольского?
— Как пить дать… Не случайно он убрал за собой все свои, так сказать, улики, не случайно подкинул кроны с отпечатками пальцев Стаса.
— В расчете на то, что следствие как-то сопоставит два очень близких по времени убийства Медовникова и самоубийства, как он это инсценировал, Стаса?
— Вот именно! — воскликнул Лободко. — Он весьма искусно обезопасил себя, сделав все, чтобы убийство краеведа числилось за Никольским. Или, скажу по-другому, чтобы душегубом был единственно Стас, который почему-то решил свести счеты с жизнью — из-за угрызений совести, видимо. Тонкая натура — отправил человека на тот свет и не выдержал моральных мучений. Значит, нам надо сделать все, чтобы найти этого негодяя.
— Как?
— Миша, ты спрашиваешь меня так, будто ты — доктор Ватсон, а я — Шерлок Холмс.
— Жаль, что именно в этот день — пятнадцатого декабря в банке «Финансист» не работала камера внешнего слежения, — искренне пожалел Солод. — А то б знали, кто со Стасом поднимался к Медовникову. По крайней мере, можно было бы смастерить фоторобот.
— Опять — «если бы да кабы», — саркастически заметил Лободко, и на лице его появилась снисходительная улыбка. — Да пойми ты, садовая голова, если б на каждом шагу стояли видеокамеры, тогда нас, милицию, можно было бы распустить. Вот что, Миша, единственный шанс найти этого мерзавца — тщательно, скрупулезно отработать все связи Никольского, установить предельно полно круг его знакомств. Работа, которую вы проделали в этом направлении, явно недостаточна. Максимум усилий, считаю, и что-то да появится. Принимайся за дело. Возьми в помощь Андрющенко и Голика. Подключите обязательно участкового Виктора Столяренко. Ясно?
