Эван Хантер - Последний уик-энд
— Не остри, Коннели. Мне кажется, у меня поднялась температура.
— Сейчас проверим, — устало произнес Коннели. Он достал термометр из стакана со спиртом и насухо протер кончик ватой.
— Ты видел списки, которые они вывесили?
— Какие списки?
— Отпуска и звания. Оба. Может, тебе что перепало?
— Ты не шутишь? Не обманываешь?
— Какие могут быть шутки? Пойди взгляни.
— Сейчас. На возьми, засунь в рот. Три минуты. Я к этому времени вернусь. Отпуска и звания. Господи! — Коннели протянул термометр и выбежал из каюты.
Он дождался, пока Коннели скроется из виду, и зажал термометр в ладони, наблюдая за тем, как поднимается серебряный столбик ртути. Он вынул из кармана рубашки спичечный коробок, зажег одну спичку и подержал ее под кончиком термометра. Дал ртути подняться до 103 градусов и задул спичку. К тому времени, как Коннели вернется, она, вероятно, немного опустится. Может, надо было догнать до 104? Нет, к черту! При 104 человек, наверное, умирает.
Он подождал, пока термометр немного остынет, и засунул его обратно в рот. Через тридцать секунд Коннели ворвался в каюту.
— Боже, приятель, — воскликнул он с восторгом. — Мне дали второй класс! И отпуск через две недели! Вот это да, братец!
Он кивнул Коннели, и помощник врача, казалось, внезапно вспомнил о термометре. Он подошел, взял тонкую стеклянную трубочку большим и указательным пальцами и внимательно посмотрел.
— Господи, — сказал он.
— Что там?
— 102,8.[2] Ты, видать, действительно болен.
— А ты думал, я симулирую?
— Нет. Мы отправим тебя в госпиталь. Это, наверное, лихорадка или еще какая-нибудь зараза.
— Опять госпиталь, — застонал он. — Господи, человек не может…
— Второй класс! — повторял Коннели, все еще не в силах поверить. — И отпуск через две недели! — Он замолчал и обернулся: — Эй, а у тебя-то как?
— Все нормально. Послушай, если мы едем в госпиталь, то давай отправляться. Мне чертовски хреново.
— Конечно конечно. Я переговорю с шефом. Ты ведь идти можешь? Носилок или "скорой" не надо?
— Иди, разговаривай с шефом.
…Вечером по пути на среднюю палубу, спеша на свидание с Джейн Дворак, Мастерс проходил мимо списков, вывешенных на доске объявлений. Он подошел поближе, чтобы посмотреть повнимательнее. Пробежал глазами первый список, затем второй.
Джоунс был переведен в операторы второго класса. Он кивнул, вспоминая, что одобрял это уже давно. Поискал в этом списке имя Дэниелса. Его там не было. Писарь по службе не продвинулся. В графике отпусков значилось, что Дэниелс уходит в отпуск через три недели. Имени Джоунса в графике не было вовсе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В эту ночь была луна. Она протягивала длинные желтые пальцы неровного света к воде залива. Они стояли у поручней катера, глядя на блестящую поверхность, прислушиваясь к мягкому плеску волн о борта, к глухому перестуку старомодных гребных колес.
— Вот что называется выходным за работой, — сказал Мастерс.
— Все равно замечательно, — ответила Джейн. — Лучше, чем старый душный кинотеатр.
— Несравнимо, — согласился Мастерс. — Тебе идет лунный свет.
— Это из песни, она так и называется.
— А разве не из самых популярных песен берутся клише для выражения искренних чувств?
— Как ты очутилась в ВМС, Джейн?
— Я думала, сегодня вечером мы не будем их обсуждать.
— Как ты очутилась в том, о чем нельзя говорить?
— Ты говоришь, как Хэмингуэй.
— Спасибо. Ну так как?
— Мне нравится работа медсестры. А на флоте нужны были сестры. Так я здесь и оказалась.
— В Норфолке, — Мастерс грустно покачал головой. — Им следовало послать тебя в какой-нибудь город получше.
— Норфолк не так уж и плох.
— Но и не хорош. Это большая разница. — Он помолчал. — Конечно, я рад, что они отправили тебя в Норфолк.
— Рад?
— Я бы не встретил тебя, если бы тебя сюда не назначили. — Он заметил ее смущение и добавил: — Извини, я все время забываю, что ты краснеешь от комплиментов.
— Нет, дело не в этом.
— А что тогда?
— Ничего. — Она внезапно подняла глаза. — Как ты очутился на флоте, Чак?
— Я думал, что все американские парни, в чьих жилах течет красная кровь, рано или поздно идут служить на флот.
— Нет, серьезно.
— Я считал, что это неплохая карьера.
— Больше ты так не считаешь?
— Сейчас я не уверен, — сказал он серьезно. — После того, что произошло с…
Она его осторожно перебила:
— Тс-с. Никаких разговоров об этом. Помнишь?
— Конечно, извини.
— Ты действительно считаешь, что была совершена несправедливость? — спросила она через некоторое время.
— Я думал, мы не будем говорить об этом.
— Почему это так беспокоит тебя, Чак?
— Не знаю. Боюсь, я шизофреник. Одна половина меня говорит: "Забудь об этом", другая половина настаивает: "Двое человек убиты, и убийца на свободе". Какую половину я должен слушать?
— Ты действительно считаешь, что смерть Шефера была убийством?
— Да.
— И ты все еще думаешь, что это сделал один из этих двоих? Как их имена?
— Дэниелс и Джоунс. Пери Дэниелс и Альфред Джоунс.
— Ты думаешь, один из них виновен?
— Да.
— У тебя нет никаких сомнений? Ты действительно веришь этому?
— Да.
— Тогда доведи дело до конца.
— Будет трудно сделать это. Утром я уезжаю в Нью-Джерси.
— Да?
— В радиолокационную школу.
— Да-а? — сказала она еще разочарованней.
— И Старик заставляет меня забыть это, и помощник капитана. Какой смысл плевать против ветра? Почему бы мне не оставить все в покое? Только…
— Что, Чак?
— Клер когда-нибудь упоминала, что ее таинственный возлюбленный женат?
— Женат? Во всяком случае, я не помню. А что?
— Пери Дэниелс женат, судя по его личному делу. Он сказал мне, что холост. Какого черта он сделал это, если ему нечего было скрывать? Я имею в виду, это могло быть еще одной причиной, чтобы держать все в секрете, — кроме этого очевидного аспекта "офицер — рядовой". Понимаешь, это может быть мотивом. Женатому гораздо больше терять, чем холостому. Я хочу сказать, если любовница вдруг сделалась упрямой. Ты понимаешь, к чему я клоню?
— Да, конечно. Но она никогда не упоминала об этом. Во всяком случае, я не помню.
— Она, возможно, и не сказала бы об этом, даже если бы знала. А она могла и не знать. А может быть, она вначале не знала, а потом выяснила — это могло оказаться причиной. — Он замолчал. — А может, я совершенно не прав.
— Нет, все, что ты говоришь, звучит абсолютно правдоподобно.
— Да, но каким образом… Почему я не заткнусь и не поцелую тебя?
— Мне самой это интересно, — сказала она мягко и подалась к нему.
Он был знаком с больничным распорядком. Коннели привел его в приемный покой, санитар записал его имя, звание и личный номер. Коннели безразлично сообщил ему всю необходимую информацию, обычное дело.
— О’кей, приятель, — заключил он, — как говорят штатские, выздоравливай побыстрей.
— Спасибо.
Коннели ушел, санитар оглядел пациента с "Сайкса" и сказал:
— Иди за мной. Забери свой бушлат и мешок.
Он пошел за санитаром в комнату в конце коридора.
— Можешь оставить свой бушлат здесь, приятель.
— Никто не украдет?
Санитар пожал плечами.
— В чем дело? Ты нам не доверяешь?
— Я никому не доверяю.
— Ты все равно должен его здесь оставить. Таковы правила.
— Знаешь что сделай со своими правилами…
— Послушай, ты…
— Ладно, ладно, — сказал он. Занес бушлат в комнату и повесил на крючок рядом с другими синими куртками.
— Сейчас возьмем тебе пижаму. Иди за мной.
Он шел за своим провожатым по пахнущим дезинфекцией коридорам госпиталя.
— Лучше сходи в туалет до того, как я тебе твою кровать покажу, — посоветовал санитар. — Потом будешь на судно ходить. А что с тобой вообще?
— Говорят, катаральная лихорадка.
— В туалете можешь и переодеться. У тебя есть какие-нибудь ценные вещи, которые ты хочешь сдать?
— Я с собой их возьму, спасибо.
— А ну да, верно, ты ведь никому не доверяешь.
— Даже родной маме.
— Так нельзя, приятель. Мне тебя жаль.
— Ты давно на флоте? — спросил он санитара.
— А что?
— У меня воровали все — от трусов до шнурков из ботинок.
— Но это же госпиталь. Мы жалеем больных.
— Я знавал парня, у которого сперли его форму, пока он лежал с пневмонией.
— У тебя пневмония?
— Нет.
— Так что ты переживаешь? Вот твоя кровать.
Он заглянул в дверь.
— Отдельная палата? — спросил он счастливо.
— Да, ты заслужил.
— Как так?
— Отделение переполнено. К тому же эту освободили только что. — Санитар сделал паузу. — Парень, который ее занимал, неожиданно концы отдал. Ничего более странного не видел. Поступил с пустяковой болячкой и внезапно умер.
