Павел Шестаков - Через лабиринт. Два дня в Дагезане
— Никакого чемодана у него не было. Зачем ему чемодан в путешествии? Он с рюкзаком поехал.
IX
Ребята подсмеивались над Козельским:
— Если ты, Вадька, парень сознательный, то должен написать заявление.
— Какое еще заявление?
— Так и так, прошу считать мою командировку в счет положенного отпуска. Ведь на курорт едешь, счастливчик!
— Да ну вас, черти!
Основная трудность заключалась в том, что ни Мазин, ни Козельский не знали, когда именно решил Кравчук ехать в Тригорск. А может, он туда и не собирается? Тогда чемодан в шотландскую клетку придется распаковать. Но пока он оставался наготове.
И вот сообщение работника, который вел наблюдение: «Вышел из дому с вещами».
Потом второе: «Взял такси, направляется в сторону аэропорта».
Мазин только кивнул:
— Ну, Вадим, как говорится, с богом. Вы знаете, что делать.
В машине уже лейтенант получил по радио третье сообщение:
«Такси вышло на Аэрофлотское шоссе».
Он положил руку на локоть шофера:
— Темп, Витя.
Прибавили ходу. В аэропорту Козельский подошел к человеку, что стоял у входа в кассовый зал и старался выжать из красного ящика-автомата стаканчик газировки. Вадим достал три копейки.
— Порядок, — услышал он. — Подшефный берет билет. Второй для тебя. Кассирша в курсе. Полетите, как неразлучные друзья.
Сотрудник отошел, а Козельский не спеша выпил теплую воду и направился в зал. Борода Кравчука темнела рядом с окошком кассы. Вадим присел на диван и достал из кармана газету. Парень, который вел наблюдение, исчез из зала на несколько минут, потом появился и присел рядом с лейтенантом.
Козельский спросил:
— У вас спички не найдется?
Тот протянул коробок:
— Берите, берите, у меня еще есть.
— Спасибо.
Вадим приоткрыл коробок и увидел свернутый билет. Он опустил спички в карман. Операция «Нарзан», как шутливо назвал его поездку Мазин, началась.
Пошутил он так, впрочем, под самый конец, когда уже сказал Козельскому все, что нужно было сказать. Пошутил и подвел итог:
— Задача ваша, Вадик, может оказаться и простой и сложной Вернее, она может в любой момент резко усложниться. Это первое. А второе вот что. Кроме наблюдения за Кравчуком, я дам вам еще одно поручение. Вы помните о письме Дубининой?
— В котором не было ничего особенного?
— К сожалению. Поэтому узнайте об этой женщине как можно больше.
Козельский хотел что-то сказать, но Мазин остановил его:
— Вадим, вы умудряетесь совмещать исполнительность со склонностью к увлечениям. Временно эту склонность сдерживайте. Вам потребуется прежде всего исполнительность. — Он подождал, пока лейтенант поймет его мысль, к закончил. — Разумеется, максимум внимания Кравчуку. Сейчас он для нас фигура номер один. Ведь мы так и не выяснили, где он был в день убийства. Во всяком случае, не в Москве. Постарайтесь познакомиться с ним. Так вам будет легче.
Эти слова Козельский вспомнил, когда стремительный лайнер, незаметно превратившийся из чуда в средство передвижения, покатился по взлетной полосе навстречу зеленой весенней степи. Потом степь отделилась от самолета и оказалась уже не впереди, а по бокам и внизу, все ниже и ниже.
Козельский повернулся к сидящему рядом Кравчуку:
— Отличная машина.
Тот ответил кратко:
— Сначала нужно долететь.
Для Козельского эти слова прозвучали почти как признание вины. Ему казалось, что каждый преступник суеверен.
Кравчук между тем вытащил из-под чемоданного ремня журнал и развернул на последней странице. В руках его появился карандаш и большой, с красной ручкой, заграничный нож. Открыл он его, нажав на какую-то пружину, и начал широким блестящим лезвием подтачивать маленький карандаш. Козельский с интересом посматривал, как огромные руки Кравчука ловко справляются с этой хрупкой работой.
«Прямо секретарша», — подумал Вадим неприязненно. Нож в руках Кравчука слегка действовал ему на нервы.
Наконец геолог закончил, аккуратно ссыпал стружку в пепельницу и принялся за кроссворд. Он быстро, почти не задумываясь, заполнял строчку за строчкой, причем шел не от найденных уже слов, а прямо подряд, номер за номером, сначала все по горизонтали. Загвоздка наступила на цифре семнадцать. Козельский прочитал, скосив глаза, — «косвенное доказательство вины».
Кравчук ткнул себя карандашом в подбородок. Разноцветная палочка утонула в густой бороде.
— Улика, — назвал Козельский машинально.
Геолог подсчитал буквы, дотрагиваясь до клеток кончиком карандаша.
— Верно. Не сообразил.
— Всегда что-нибудь не угадаешь. Я еще ни одного кроссворда не добил до конца.
— У меня были. Мы в партии соревновались. Попадется старый журнал… Я геолог. А вы?
— Я химик.
— Химик?
Козельский уловил недоверие в голосе геолога.
— Да, второй год работаю. После института.
— И нравится? Химия?
— Конечно, — ответил Вадим. — Почему бы и нет?
— Воздуха мало. Отрава одна.
— Вот и еду подышать, в отпуск.
Кравчук, кажется, больше не сомневался, и Вадим остался доволен завязавшимся разговором. Он не собирался расспрашивать Кравчука. Пока нужно было лишь познакомиться, чтобы иметь возможность встречаться в Тригорске. Да и говорить-то было особенно некогда — весь полет занял меньше часа.
— Я тоже на отдых, — сказал геолог. — Нужно квартиру подыскать. Жена приедет. Домов отдыха не люблю. Диким лучше. Свободней. Сейчас с квартирами легко. Весна. Вот летом попробуй.
Вадим поддержал его:
— Месяц и я на одном месте не выдерживаю. Поэтому определенными планами себя не связываю. Пока приятель помог достать номер в гостинице.
— Если один, что связывать. А у меня жена.
В прозрачном синем небе рельефно прочертилась снежная гряда на горизонте, и совсем близко, прямо среди равнины, выросли отдельные, похожие на сахарные головы горы. Одна голова, пониже, стояла со сломанной верхушкой. Вместо нее торчали три скалистых обломка, а у подножия их — маленький зеленый городок. Это и был Тригорск.
Они сели в микроавтобус — маршрутное такси и покатили в город, вдыхая особенный здешний воздух, словно составленный из острых, покалывавших легкие холодных кристалликов, лопавшихся внутри, как пузырьки шампанского. От воздуха этого Козельскому стало весело и не верилось, что черный, мрачноватый Кравчук, возможно, убийца и опасный преступник.
Распрощались они у Цветника — яркого бульвара, обсаженного жесткими вечнозелеными кустарниками. Здесь был центр, гуляли отдыхающие и пили целебную и неприятную на вкус воду из плоских голубых- кружек.
— Ну, счастливо найти подходящую квартиру, — пожелал Козельский. — Я, между прочим, в «Эльбрусе» буду.
— Прекрасно. Возможно, увидимся.
— Почему бы и нет? Пока супруга не приехала, вы ведь холостяк.
Кравчук вроде бы улыбнулся.
— Заходите в гостиницу, если скучно будет. Моя фамилия Козельский.
Он протянул Кравчуку руку и поднялся в вестибюль, отметив мельком, что парень в ковбойке, ехавший с ним в автобусе, направился в противоположную сторону.
В заказанном для лейтенанта номере у окна, выходившего на Цветник, сидел в кресле человек лет тридцати пяти в костюме спортивного покроя.
— Лейтенант Козельский? Я капитан Волоков. Мне звонил Игорь Николаевич.
— Ясно. Это ваш парень в ковбойке?
— Наш. Кравчук пошел в квартбюро?
— Да. Так сказал.
— Хорошо. Юра его проводит. Мы там подобрали два — три подходящих адреса. Пусть устраивается. Какое он на вас произвел впечатление?
— Быку шею свернуть может.
— Здоровый мужчина, ничего не скажешь. Вас, кажется, еще Дубинина интересует?
— Дубинина тоже.
— Личность любопытная. Капитан отодвинул штору.
— Видите, там, на горке, домик в псевдоготическом стиле?
— Вижу. Санаторий?
— Санаторий. Сейчас. Шахтерский. А до революции принадлежал папаше этой Дубининой. Был такой предприниматель от медицины.
— Где же он теперь?
— Ну, теперь… Там, где медицина уже не требуется, я думаю. Дочке-то под пятьдесят. Впрочем, о папаше у нас сведений никаких нет. Ушел в свое время с белыми. Вот и все.
— И дочку бросил?
— Представьте себе. Дочка с матерью осталась. Мать умерла в пятьдесят четвертом году. Здесь и похоронена, на местном кладбище. Сама Валентина перед войной в пединституте училась. Это перед войной. А вот в войну… нехорошо вышло. Переводчицей в городской управе работала при немцах.
Капитан Волоков прошелся по номеру, и Козельский заметил, что через его светлые волосы пробивается лысина. Как бы поймав взгляд лейтенанта, Волоков пригладил рукой макушку.
