Светлана Климова - Подражание королю
В результате педагогических баталий теща села в кресло посреди разгрома сборов и упаковки имущества, призвала к себе Степана и объявила, что никуда отсюда не поедет. И точка.
Неделя ушла на уговоры и осторожные дипломатические ходы, чтобы восстановить равновесие, и в эти же дни случилось событие, которое в хронике семьи Романовых имело полное право значиться как эпохальное.
Еще в конце лета, никого не ставя в известность, Павлуша отправил по адресу, опубликованному в одной из газет, некоторые бумаги. Бумаги эти предназначались для участия в лотерее Американского агентства по иммиграции, имевшего штаб-квартиру в Лос-Анджелесе, штат Калифорния, главным призом в которой мог стать вид на жительство в Соединенных Штатах.
В азартные игры Павел Николаевич сроду не играл, даже испытывал к ним отвращение, но тут решил рискнуть, тем более что затрат не требовалось никаких.
И особенных надежд с этим агентством он не связывал, зная свое устойчивое невезение. Даже деньги на улице он нашел всего раз в жизни, три рубля — это было почти состояние тогда, — но бумажку выхватил у него из-под носа более расторопный приятель.
Однако в колесах судьбы, прокручивавшихся где-то в городке Портсмуте, в штате Нью-Гэмпшир, где проходила жеребьевка, что-то заклинилось в этот раз и на выходе лотерейного компьютера появился его номер. Бюрократическая машина пришла в неторопливое движение.
Обнаружив в середине января в своем почтовом ящике письмо из посольства с уведомлением о выигрыше, а также с приглашением явиться, заполнить анкеты и пройти процедуру, именуемую «интервью», Павел Николаевич впал в состояние, близкое к легкому помешательству. Даже пищеварение его пришло в расстройство, к тому же все эти известия совпали с пиком конфронтации между женой и тещей.
Упустить шанс было невозможно, но так же невозможно было на этом фоне даже заикнуться об отъезде. Эпопея с новой квартирой отошла на второй план, сменившись размышлениями о совершенно иных вещах. Надо было ехать в Москву.
Пришлось открыться, чего делать поначалу он не хотел. Здраво рассудив, что наличие натурализованных родственников, пусть и дальних, в Штатах может помочь в прохождении «интервью», Павлуша вдруг спохватился, что не знает адресов ни джерсийского дядюшки жены, ни его детей. Спросить у Сабины Георгиевны было то же самое, что искупаться в океанариуме, кишащем муренами, и он предпочел проинформировать Евгению, знавшую по крайней мере, где теща держит блок нот с адресами. Сама она, восьмилетней покинувшая Штаты, сохранила о жизни в Нью-Йорке путаные и смутные воспоминания, среди которых дядюшка как-то не запечатлелся. Еще меньше Евгения помнила об остальных родичах, не говоря уже о местах их обитания, но мысль о возможной эмиграции воодушевила ее чрезвычайно.
Тащить и дальше осточертевшую лямку секретарши с английским и знанием компьютера в полуподпольной конторе, со дня на день грозящей развалиться, за жалкие сто пятьдесят долларов в месяц у нее уже не было никаких сил.
Дождавшись, когда Сабина Георгиевна отправится на очередную прогулку с псом, супруги вскрыли стамеской ящик ее письменного стола и среди ветхих писем и утративших силу бумаг обнаружили искомое. Вместе с письмами лежала и аккуратная пачечка новых двадцатидолларовых бумажек, что Павел Николаевич не преминул отметить для себя на будущее.
В Москве все сошло благополучно, и даже Павлушин английский произвел довольно сносное впечатление. Ему пришлось заполнить целую кучу бумажек, ответить на сотню дурацких вопросов, каждый из которых вгонял его в холодный пот, и наконец получить вежливое заверение, что в его случае никаких проблем с въездом на территорию, подведомственную госдепартаменту, не будет.
Покидая посольство, Павел Николаевич скорбно улыбался в бороду. Никаких проблем! Только теперь и начинались проблемы. Если они и получат пресловутую «Грин-Кард», это означает только право на въезд, проживание и мифическую помощь в трудоустройстве. Сквалыжное государство не желало расставаться ни с одним центом своих кровных ради него. А на текущий момент у Павлуши не имелось ни постоянной работы, ни самых скромных сбережений. И это было еще не самое страшное. Разговор, который предстоял ему с тещей, мог привидеться только в кошмарном сне.
Он и привиделся. Лежа на верхней полке в вагоне московского скорого на обратном пути, Павел Николаевич всю ночь пугал попутчиков стонами, скрежетом зубов и тонким щенячьим визгом, сменявшимся тяжелыми вздохами.
К счастью, возвратившись, он обнаружил, что страсти улеглись и Сабина Георгиевна все-таки склоняется к тому, чтобы переезжать. Павлуша поднапрягся — и в три дня все было закончено, а в новой квартире, где каждый получил по комнате, обстановка как-то разрядилась, словно давая ему передышку для размышления и просчитывания ходов.
Какое-то время у них еще было — до того, как посольство оповестит их о выдаче вида на жительство. Но после этого сразу же начнется жесткий отсчет, буквально по минутам. В течение трех месяцев начиная с даты, проставленной в бумагах, они должны будут пересечь границу США, иначе все документы становятся недействительными. Необходимы деньги — и немедленно, и добыть их, хотя бы на первое время, можно только одним способом.
В начале февраля документы были на руках у Павла Николаевича. Следующим этапом предполагалось оформление отъезда в местных органах, но для этого нужно было окончательно определиться с тещей. Час разговора, который Павлуша откладывал, пока было возможно, пробил.
Вечером в субботу, когда вся семья уже должна была собраться дома, Павел Николаевич возвращался из центра, где провел несколько часов в кофейне в обществе старой приятельницы, работавшей на местном телевидении. Приятельница, известная в узких кругах своей агрессивной сексуальностью и презрением к гигиене, а также тем, что отцы трех ее малолетних отпрысков остались инкогнито (кое-кто, впрочем, называл звучные в городе имена, но без всяких оснований, ориентируясь лишь на отдаленное сходство), примкнула теперь к какому-то модному либеральному женскому движению и без умолку несла надоедливую феминистскую чушь, успевая при этом по старой памяти делать собеседнику авансы. Занятый своими мыслями, Павлуша, однако, ее усилий не замечал, и разочарованная приятельница наконец умолкла и засобиралась.
Расстались они крайне недовольные друг другом. Павел Николаевич сел в подоспевший троллейбус и поехал к себе на проспект, но на полдороге, спохватившись, вдруг выскочил и, смутно жалея о деньгах, потраченных на билет, пересек сквер и оказался у входа в церковь.
Храм этот, воздвигнутый в память усекновения главы Иоанна Крестителя, пользовался популярностью среди городской интеллигенции, и не в последнюю очередь потому, что над входом в него красовалась довольно садистская фреска, изображавшая голову Предтечи на блюде, с которого, как засахарившееся вишневое варенье, стекала вязкая, почти черная кровь. Исполнено сие было посредственным живописцем, но впечатление выходило сильным. Настолько сильным, что среди новых русских нашлось немало желающих пожертвовать солидные суммы на обновление храма.
Поглазев на синие закушенные уста Иоанна и зябко поежившись, Павлуша разогнался было войти, но дорогу ему заступила крохотная старушка в синем халате со шваброй наперевес, сильно смахивающая на восставшие мощи.
— Куда, куда? — проскрежетала старушка, замахиваясь инструментом. — Закрыто, санитарный час. С утра приходи, уважаемый, к службе.
Павел Николаевич мысленно ругнулся, осенил себя широким крестом, а затем пробормотал куда-то в темноту за спиной старушки: «Господи, спаси и помилуй!» После чего развернулся и, не испытывая никакого облегчения, направился домой, по пути зафиксировав настоятеля отца Александра — румяного, с неизменной улыбкой в холеной бороде, усаживающегося за оградой храма в желтые «Жигули» шестой модели.
Дома его ждали с обедом, как и было заведено по выходным. Накрыто было на кухне, которая в новой квартире оказалась достаточно просторной для общих семейных трапез. Туда и прошел Павел Николаевич, едва раздевшись и брезгливо сполоснув концы пальцев под ледяной струей из крана, и как только перед ним оказалась вместительная тарелка багрового, как адское пламя, и такого же горячего борща, смял в кулаке хрустящую накрахмаленную салфетку и потянулся через весь стол за сметаной, по пути смахнув локтем перечницу.
За столом блистал полный сбор. Даже Колю Романова удалось отловить и удерживать в доме до прихода отца — как и было спланировано супругами накануне в ходе долгого ночного разговора. Стратегия предусматривала стремительный натиск, и Павлуша без особых церемоний брякнул, обращаясь к теще:
— А не махнуть ли нам обратно в Америку, Сабина Георгиевна?
