Андрей Курков - Добрый ангел смерти
Оставив трофей на песке, я пошел к морю, искупался. А вернувшись, решил вытрусить песок из внутренностей палатки и подумать о возможном ее использовании ближайшей ночью, тем более, что тело требовало отдыха.
Немного запутавшись в веревках, я все-таки распустил их и распластал палатку на песке. Потом отыскал вход и, взяв с противоположного конца, тряхнул палатку. Внутри что-то зашуршало. Потрусив еще и видя, что песок изнутри почти не сыплется, я залез рукой внутрь, немного опасаясь наткнуться на какого-нибудь скорпиончика. Но мне повезло. Представителей местной фауны в палатке не оказалось, зато я вытащил оттуда пожелтевшую газету. Каково же было мое удивление, когда, взяв ее в руки, я прочитал название: «Вечерний Киев». Тут меня схватил столбняк и продержал несколько минут в таком состоянии.
Номер «Вечернего Киева» за 15 апреля 1974 года просто ошарашил меня.
Немного придя в себя, я снова засунул руку в брезент палатки, вытащил оттуда коробку спичек и фотоаппарат «Смена». Больше внутри ничего не было.
Хозяином палатки скорее всего был путешественник-одиночка. Если судить по газете, то выехал он из Киева 15 апреля далекого 1974 года. Вот и все, что о нем известно. А сам он, должно быть, растворился в песке. И я машинально осмотрел напряженным взглядом песок, боясь увидеть следы высушенной солнцем мумии.
Взгляд вернулся к фотоаппарату «Смена». Я расчехлил его, осмотрел. Внутри вроде бы была пленка, почти до конца отснятая — в окошечке отснятых кадров стояло «34». Значит, оставалось там еще два кадрика…
К усталости присоединился неопределенный страх. Припомнились следы вокруг места моего ночлега…
Я призадумался.
«Может, пограничники? — была первая мысль. — Это ведь уже не СССР, а Казахстан!» — «А чего бояться? — возникла вторая мысль. — Ну обошли вокруг тебя, но ведь не тронули, не разбудили и документов не потребовали!» — «Вас послушать, так наоборот, радоваться надо тому, что рядом существует какая-то жизнь, проявляющая ко мне живой интерес… — сказал я этим мыслям. — А я уже устал от интереса ко мне… Мне было бы веселее, если б никто вообще не знал о моем существовании…»
Несмотря на усталость, смутный страх заставил меня собрать вещи, уложить фотоаппарат в рюкзак и, взяв в руки канистру и палатку, пройти с километр и только там уже устраивать ночлег.
Эту ночь я спал некрепко, но удобно, постелив на песок найденную палатку.
Иногда вдруг просыпался и прислушивался. Но тишина успокаивала, и я снова нырял в неглубокий сон до следующего внутреннего сигнала тревоги.
Глава 23
Следующим утром я прошел еще несколько километров вдоль края прибрежного плато. Линия берега уходила влево. Однообразное дрожание окружавших меня горизонтов: и морского, и пустынного, размытого теплым маревом, словно в той точке земля переплавлялась в небо или наоборот, — вызывало во мне раздражение.
Я уже не искал взглядом в море корабли и не осматривал жадно пустынные дали.
Просто шел вперед, не будучи до конца уверен в правильности выбранного направления.
В канистре оставалось не больше двух литров воды, хотя мне казалось, что расходую ее я более чем экономно, не говоря уже о том, что умываюсь только в море. Но эта приятная побулькивающая в канистре тяжесть создавала уверенность в безопасности моего пребывания в пустыне. А тяжесть в рюкзаке создавала уверенность в сытости, пусть и однообразной.
Палатка частично свисала с рюкзака, но я уже рассчитал, что если съесть еще пять-шесть банок консервов, она войдет в рюкзак полностью.
В общем, движение мое вдоль Каспийского берега было как бы и стихийным, и распланированным одновременно. Кроме того, какая-то вера, или даже уверенность в случае, конечно, в счастливом случае, тоже ободряла и воображение, и тело.
Ведь найденная одноместная палатка тоже относилась к разряду счастливых случаев. Кто знает, что еще я найду?
И так я шел, пока жара не стала невыносимой. Ощутив легкими иссушающую силу раскаленного солнцем воздуха, я прекратил свой путь и спустился на берег.
Отыскал удобный камень, застелил его палаткой и устроился на нем основательно, словно бывалый путешественник.
Автоматически бросил взгляд на часы, но время они не показывали. Застывшие стрелки только напоминали о моей высадке на этот пустынный берег. Напоминали о недавнем прошлом.
Первым делом я охладил в каспийской воде свой обед: банку каспийской сельди. Опустил в воду и пластмассовую канистру. Подождал с полчаса, потом, поев, прилег на этом же камне, наслаждаясь влажной каспийской прохладой.
Задремал в тени, слушая негромкие всплески волн. Сквозь дрему ловил кожей лица порывы каспийского ветерка и мысленно пытался задерживать их прикосновения, словно это были пальцы женщины, ласковые, нежные, легкие.
А время незаметно проходило, подталкивая солнце к вечеру, к закату. И еще в дреме я ощутил приближающийся вечер, хотя до него было еще далеко — просто морской ветерок стал смелее, и поверхность Каспия блестела на невидимом мне из грота солнце не так ярко, как несколько часов назад.
Надо было продолжать путь. Выбравшись на плато, я двинулся вперед.
Когда солнце уже пунцовело, зависнув над морем, впереди показались очертания невысоких то ли гор, то ли холмов. Что-то внутри меня встрепенулось.
Несмотря на усталость, я прибавил шагу, словно собирался этим же вечером достигнуть их. Но рывок мой был скорее душевного происхождения. Тело его не поддержало. Заныли плечи, и в ногах из-за ускоренного шага я ощутил тяжесть.
Так что очень скоро я остановился, понимая, что мой сегодняшний переход окончился и наступило время привала.
Со стороны моря доносился шум — волны поднялись выше обычного. Солоноватый прохладный ветерок выносил их запах на плато. Мне показалось, что вместе с шумом моря я слышу шепот ползущего песка.
Посмотрел внимательно себе под ноги и вроде бы действительно увидел какое-то движение, но от усталости и от недавней яркости солнца глаза мои не смогли острее всмотреться в состояние песка. Я присел на корточки. Смотрел на свои ноги и с этого небольшого расстояния увидел, как осыпаются возле ног малюсенькие барханчики. Ветер здесь, кажется, был ни при чем, просто каждый мой шаг заставлял песок двигаться, вдавливаться, осыпаться мои следы-ямки.
Но ветер усиливался, на море собирался шторм. Не зная чего больше бояться — самого шторма или ветра, этот шторм поднимающего, я решил отойти подальше вглубь и уже там обосноваться на ночь. Прошел метров восемьсот, нашел в песке небольшую ложбинку, словно призасыпанный след какого-то гиганта. Увидел, что ветер пролетает над этим местом, не дотрагиваясь до песка. Мне показалось, что ветер с каждым своим порывом становится все холоднее, и поэтому, устраиваясь на ночлег, я просто забрался внутрь палатки, как в спальный мешок. Все вещи тоже затянул под брезент и только голову высунул, лежа на спине. Смотрел в небо, но звезд не видел. Вообще ничего не видел. Там, где совсем недавно синело небо, теперь ничего не было.
Ветер шумел ровно, иногда вдруг ускоряясь и переходя в шипящий свист. Я ощутил беспокойство. Ветер приносил звуки моря, эти звуки долетали обрывками, но с каждым таким обрывком во мне возникал страх и казалось, что песок под моей палаткой-спальным мешком начинает покачиваться, шататься. Тело вспомнило шторм, который я пережил на плавучем рыбзаводе. Я перевернулся на живот и влез глубже под брезент палатки. Слева от меня лежал рюкзак, справа — канистра с водой.
Я не знал, что брезент обладает звукопоглощающими качествами. Как только я залез в палатку — ветер почти затих, а темнота и тепло успокоили тело. Я забросил руку на лежавший рядом рюкзак. Ладонь прошлась по его боку и нашла ровное и мягкое место. И осталась там. Я и задремал. Но дремать мне пришлось недолго — уже минут через двадцать усилившийся ветер засвистел надо мной и бросил на брезент пригоршню песка. Я вздрогнул. И снова ощутил страх. Мне стало понятно, как эта палатка оказалась под грудой песка. Но оставалось неизвестно — куда делся ее бывший владелец. Может, бросил ее к черту, устав бороться с песком. Бросил и ушел куда-нибудь. Может, его заметили с моря рыбаки и забрали?
А ветер, которому и дела не было до моих размышлений, снова хлопнул невидимым парусом, и от этого удара новая волна песка хлынула на палатку. Я высунул из-под брезента голову, потом выбрался полностью и посмотрел вокруг.
Было не так уж и темно. Я потряс верхний брезент, сбросил с него песок. Песка там оказалось совсем немного, просто когда лежишь, чутко вслушиваясь в происходящее всем телом, любой звук, любое движение проходят через тебя, как через усилитель.
Увидев, что от ветра больше шума, чем опасности, я немного успокоился и снова забрался в палатку.
Снова меня потянуло в дрему. Я обнял рюкзак и заснул под неритмический шум ветра.
